Об огородниках

Конечно, найдутся люди, которые, читая эти поучительные заметки, раздраженно скажут:

— Что же это такое! Он распространяется о каждом несъедобном кустике, а ни словом не обмолвится ни о моркови, огурцах, кольраби, ни о брауншвейгской или цветной капусте, ни о луке репчатом и порее, ни о редисе или хоть сельдерее, зеленом луке и петрушке, не говоря уже о славной кочанной капусте. Какой же он садовод, если из высокомерия или по невежеству обходит молчанием самое замечательное, что только можно вырастить, — например, вот такую чудесную грядку салата?

На этот упрек отвечу, что на одном из многочисленных этапов своего жизненного пути я тоже завел несколько грядок моркови, капусты, салата и кольраби; сделал я это, в сущности, под влиянием романтических побуждений, желая испытать иллюзию фермерской жизни. Вскоре обнаружилось, что я обязан каждый день съедать по сто двадцать редисок, так как больше никто в доме их есть не хотел. Через неделю я утопал в капусте, а затем наступила оргия кольраби, твердой, как дерево. Бывали такие недели, когда я вынужден был по три раза в день жевать салат, только чтоб его не выбрасывать. Я ни в какой мере не хочу портить удовольствие огородникам; но пускай они сами едят то, что наплодили. Если б меня заставили пожирать свои розы или закусывать ландышами, то я, наверно, потерял бы к ним подлинное уважение. Козел может стать садоводом, но садоводу трудно стать козлом, чтобы общипывать свой сад.

К тому же у нас, садоводов, и без того много врагов: воробьи и дрозды, дети, улитки, уховертки и тли. Спрашивается, с какой стати затевать нам еще войну с гусеницами? Или натравливать на себя бабочек-боярышниц?

Каждый обыватель хоть раз в жизни мечтает о том, что он сделал бы, если бы стал на один день повелителем. Что касается меня, я наладил бы, организовал и отменил за один день тысячу вещей. В частности, издал бы, так сказать, Малиновый Эдикт. Это был бы запрет всем садоводам, под угрозой отсечения правой руки, сажать малину возле изгородей. Ну скажите, пожалуйста, почему ваш сосед должен мириться с тем, что посреди его рододендронов вдруг вылезут неистребимые побеги малинника из вашего сада? Малина расползается под землей на целые метры во все стороны; ни забор, ни стена, ни канава, ни даже колючая проволока, ни запретительная надпись — для нее не помеха. Выставит свой прут посреди ваших гвоздик или энотеры — и подите разговаривайте с ней! Чтоб все ваши малиновые плодники побила тля! Чтобы малиновым побегам прорасти в вашей постели! Чтоб у вас бородавки выросли с крупную малину! Во всяком случае, если вы честный, порядочный садовод, не сажайте у изгородей малины, горца, подсолнечников и прочих растений, попирающих, если можно так выразиться, частнособственнические права вашего соседа.

А уж если вы хотите его порадовать, посадите у своей изгороди тыкву. В моей практике был случай, когда ко мне в сад пробралась из соседнего сада такая огромная, такая циклопическая, рекордная тыква, что множество журналистов, поэтов и даже университетских профессоров просто руками разводили, не понимая, как этот гигантский плод сумел протиснуться между жердями изгороди. Через некоторое время означенная тыква приобрела такой бесстыдный вид, что мы в наказание срезали ее и съели.

Июль садовода

Согласно каноническому правилу, в июле садовод производит прививку роз. Обычно это делается так: берут шиповник, дичок, то есть подвой, к которому будут делать прививку.

Потом — огромное количество лыка; наконец, садовый нож. Приготовив все это, садовод пробует пальцем остроту ножа: если нож достаточно остер, он порежет палец, оставив на нем кровоточащую ранку, похожую на разинутый красный рот. Палец обвязывается многометровым бинтом, благодаря чему превращается в крупный, толстый бутон. Это и есть прививка розы. Если нет под рукой шиповника, можно вышеописанный разрез пальца производить по иным поводам, как-то: приготовление отводков, срезание лишних побегов либо увядших стеблей, подстригание кустов и т. п.

Покончив таким манером с прививкой роз, садовод уже думает о необходимости нового рыхления слежавшейся и спекшейся земли клумб. Это делается шесть раз в год, причем каждый раз садовод удаляет невероятное количество камней и всякого мусора.

 Очевидно, камни эти вылупляются из каких-то семян или яичек либо непрерывно выступают из таинственных недр земных; может быть, они представляют собой нечто вроде выпота земли. Садовая или культурная почва, так называемый гумус или перегной, состоит, как правило, из определенных ингредиентов, а именно: земли, навоза, прелых листьев, торфа, камней, осколков пол-литровых бутылок, разбитых мисок, гвоздей, проволоки, костей, гуситских стрел, станиоля от шоколада, кирпичей, старых монет, старых курительных трубок, битого оконного стекла, зеркал, старых табличек с названиями растений, алюминиевой посуды, веревок, пуговиц, подметок, собачьего помета, углей, горшечных ручек, рукомойников, тряпок, пузырьков, скрипичных грифов, бидонов, пряжек, подков, консервных банок, изоляторов, обрывков газет и бесчисленного множества других элементов, добываемых озадаченным садоводом при каждом рыхлении его собственных клумб. Может случиться, что он как-нибудь вытащит из-под своих тюльпанов американскую печку, гробницу Атиллы или Сивиллины книги: в культурном слое можно найти что угодно.

Но главная июльская забота — это поливка и опрыскивание сада. Если садовод пользуется при этом лейкой, он отсчитывает лейки, как автомобилист — километры.

— Уф! — восклицает он с гордостью рекордсмена. — Сегодня перетаскал сорок пять леек.

Если бы вы знали, какое это наслаждение, когда холодная вода, журча, струится на сухую, как порох, землю, когда она искрится в вечерних сумерках на прибитых цветах и листьях; когда весь сад тихо, с облегчением вздыхает, словно истомленный жаждой путник…

— А-а-ах! — говорит путник, отирая пену с усов. — Как страшно хотелось пить. Еще кружечку, хозяин!

И садовод бежит наполнить еще лейку, чтоб утолить эту июльскую жажду.

Но при помощи колонки и шланга поливка производится быстрей и, так сказать, в крупном масштабе. За сравнительно короткий срок мы опрыскиваем не только клумбы, но и газон, прихватив семью соседа, которая пьет чай у себя в саду, прохожих на улице, внутренность дома, всех своих домочадцев, а больше всего — самих себя.

 Струя из шланга бьет с удивительной силой, почти как пулемет; ею можно в одну минуту сделать в земле вымоину, скосить многолетники и сбить листву с деревьев. А направив струю против ветра, вы примите великолепный душ: вас промочит насквозь, как в настоящей водолечебнице. Для шланга первое удовольствие — продырявиться где-нибудь посредине, где вы меньше всего ожидаете; и вы стоите, словно какой-то водяной бог, в окружении прыскающих фонтанчиков, с длинной водяной змеей, свернувшейся у ваших ног.  Внушительное зрелище! Вымокнув как следует, вы с удовлетворением объявляете, что сад получил свою порцию, и отправляетесь сушиться.

Но не успел ваш сад сказать «уф!», как в мгновение ока уже выпил все ваши водометы и опять сух, опять жаждет, как прежде.

Немецкая философия утверждает, что грубая действительность — это всего-навсего то, что есть, тогда как высший, нравственный мир представляет собой «das Sein-Sollende», то есть то, что должно быть. Так вот, садовод, особенно в июле, всецело признает существование этого высшего мира, поскольку прекрасно знает, что должно быть.

«Должно бы дождику быть», — формулирует он эту мысль доступными ему средствами выражения.