Ясновидец уселся на постели, подтянув худые колени к подбородку, и, кося глазами, уставился в пространство, тощий и карикатурный в своей полосатой пижаме.

— Прежде всего надо объяснить мой метод и некоторые исходные понятия, — не без колебания начал он. — Вот, например, представьте себе, круг, кольцо из медной проволоки. — Он начертил в воздухе круг. — Круг — вещь зримая. Мы можем представить его себе как отвлеченное понятие, можем дать ему математическое определение, но психологически круг есть нечто представляемое зрительно. Если завязать вам глаза, вы сможете ощупать проволоку и сказать: „Это круг“. У вас было бы ощущение круга. Существуют люди, которые могут с закрытыми глазами, на слух, различать форму тела, издавшего звук. В данном случае они услышали бы круг, если бы по нему ударили палочкой. А если бы по этой проволоке ползла мыслящая муха, у нее тоже осталось бы вполне отчетливое ощущение круга. Надо понять, как тесно соприкасаются эти чисто физические ощущения круга с душевным состоянием человека, который в полной темноте чувствует близость круга. Чувствует без помощи зрения, слуха или осязания. И это совершенно точное ощущение. Скажу вам, что, если исключить таким образом физическое восприятие, у вас будет гораздо более отчетливое ощущение именно круга, а не материала, из которого он сделан. Ибо форма — а не материал! — категория психологическая. И когда я говорю „ощущение круга“, я имею в виду не какое-нибудь предположение или догадку, а совершенно точное, острое, я бы сказал, мучительно ясное восприятие. Но сформулировать это восприятие и выразить его словами чрезвычайно трудно…

Ясновидец вдруг замолк.

— А почему, собственно, я выбрал для примера именно круг? Вот, видите, я предвосхищаю собственный рассказ. Ощущение замкнутого круга… Это образ параллели тропика и одновременно образ жизни… — Он отрицательно покачал головой. — Вот, так и у нас ничего не выйдет. Я знаю, вы оба скептически относитесь к телепатии. И справедливо. Телепатия — вздор, нельзя познавать вещи и явления на расстоянии, надо приблизить их: звезды — с помощью астрономических выкладок, материю — с помощью микроскопа и анализа. А если мы исключим чувственные восприятия, то можем приблизиться к чему угодно, сосредоточившись на мысли об этом предмете. Я допускаю, что бывают предчувствия, откровения, видения и сны. Я их допускаю, но отвергаю и отрицаю, как метод. Я не провидец, я аналитик. Подлинная действительность не является нам зримо, ее нужно извлечь точной работой, анализом, сосредоточенной волей. Вы признаете, что человеческий мозг — орудие анализа, но почему-то отвергаете мысль, что он может быть своего рода линзой, которая приближает вещи к нам, причем мы даже не трогаемся с места и не открываем глаз. Удивительная линза, сила которой меняется в зависимости от концентрации нашего внимания и воли. Удивительное приближение, которое происходит не в пространстве и времени, — оно проявляется лишь в степени интенсивности ощущений и познаний внутри вас. Удивительная воля, которая вводит в ваше сознание вещи, от вас независимые. Человек мыслит представлениями, которые возникли помимо его воли, пришли к нему извне, и он не может влиять на них. Он только концентрирует на них свое внимание. То же со зрительными и слуховыми восприятиями, — мы воспринимаем органами чувств и нервными центрами вещи и явления вне нас. Также можно воспринимать мысли и переживать чувства, находящиеся вне нас, и воспоминания о том, что было не с вами и не касается непосредственно вашего „я“. Это так же естественно, как видеть и слышать, но вам не хватает внимания и навыка.

Хирург нетерпеливо заерзал на стуле, но ясновидец, очевидно, не заметил этого; он упивался своими поучениями, размахивал руками, мотал головой и каркал, полный самодовольной уверенности, что сладкозвучно поет.

— Внимание! — продолжал он и приложил палец к носу. — Я сказал — мысли, воспоминания, представления, чувства. Все это грубые и неточные термины психологии, и я воспользовался ими только потому, что они привычны для вас. В действительности же, воспринимая так, как я описал, я воспринимаю круг, а не материал, из которого он сделан; я воспринимаю и ощущаю человека в обобщении, а не его отдельные переживания, мысли и воспоминания. Понимаете, — сказал он, морща лоб и стараясь отыскать нужное слово. — Это абстрактный человек, абстракция, в которой сейчас содержится все, чем он когда-либо был и что делал, но не в порядке следования событий, а как… как… — он размахивал руками, словно подводя какой-то итог, — …как если бы вы зафиксировали на кинопленке всю жизнь человека, от рождения до последней минуты, а потом наложили бы все эти кадрики один на другой и сразу спроецировали их на экран. „Какая неразбериха!“ — скажете вы. Да, это так, ибо прошлое и настоящее слились воедино и образовался лишь общий контур жизни, неописуемый и безгранично самобытный. Некий сугубо индивидуальный абрис, в котором отражено все. — Нос ясновидца трагически вытянулся. — Все, в том числе и будущее! — прошептал он. — Этот человек не выживет!

Хирург фыркнул. Это он тоже знал. И наверняка.

— Попробую объяснить вам это доступнее, — продолжал ясновидец. — Вот, скажем, придет сюда человек с чрезвычайно чутким обонянием. Встречаются такие люди. Прежде всего он почувствует общий, довольно неприятный и очень сложный запах. Но если у него есть способность обонятельно „наблюдать“, он начнет анализировать этот суммарный запах и различит в нем запах больницы, хирургии, табака, мочи, еды, нас троих и наших жилищ. Может быть, он узнает даже, что на этой койке до меня умер старый человек, видимо, после операции почек.

Хирург нахмурился.

— Кто вам сказал об этом?

— Никто. Просто вы не знаете, что такое обонятельный интеллект. Умея сосредотачиваться, можно расчленить данное суммарное восприятие, выявить в нем составные элементы или хронологическую последовательность. Если ваше целостное впечатление от какой-нибудь личности достаточно отчетливо, вы можете, при известных способностях к анализу и логическому мышлению, развернуть это впечатление в последовательные картины его биографии. Из общего абриса жизни можно дедуктивным путем извлечь отдельные события. Я бы сказал, это примерно то же самое, что по известной конечной сумме найти отдельные слагаемые. Вы возразите, что это безнадежная задача. Да, это трудно, но возможно. Поймите, что, по внутренней сути, четверка, возникшая как сумма двух двоек, совсем не то же самое, что четверка, полученная путем прибавления единицы к тройке.

Ясновидец сидел ссутулясь, позвонки на его спине выступали гребнем.

— Ужасно! — простонал он. — Беспамятство и горячка этого человека ужасны. Представьте себе, чем больше я на нем сосредотачивался, тем больше погружался в бредовое полуобморочное состояние. То есть не я, я-то бодрствовал, но я ощущал в себе все это бессознательное и горячечное. Понимаете, я должен был обнаружить это в себе, иначе… иначе ничего бы не вышло, и я не постиг бы.

Ясновидец вздрогнул, его осунувшееся лицо выражало такое страдание, что на него жалко было смотреть.

— Продираться сквозь жуткое беспамятство, сквозь хаос помраченных чувств, в котором, подобно льдинам, плыли физические страдания, и при этом все время… все время с предельной четкостью ощущать общий облик этой жизни, это… — Дико озираясь, он прижал руки к вискам, закатил глаза и простонал: — О, боже, боже, от этого с ума сойдешь!

Старый врач кашлянул и извлек из кармана коробочку карамелек.

— Нате, дружок, угощайтесь, — пробурчал он.

Это была великая честь, которой он мало кого удостаивал, собственно, только тяжелобольных с ярко выраженными клиническими симптомами.

Ясновидец оживился, принялся сосать карамельку и сел на постели, скрестив ноги, как турок или портной.

— Я вам сейчас объясню это иначе, — сказал он. — Но предупреждаю, что и это только сравнение. Заставьте звучать камертон „ля“, и тотчас зазвучит струна „ля“ на скрипке или на рояле, придет в колебание, пусть неслышное для нас, все, что способно звучать в тоне „ля“. В сущности, зазвучим и мы, прислушиваясь и повторяя этот звук. Музыкально наблюдательны те люди, кто умеет прислушиваться к самому себе. Представьте себе, что жизнь — это некий аккорд, что человек звучит, звучит его мысль, память, подсознание. И его прошлое тоже постоянно звучит. Это безмерно сложный полифонический аккорд, в котором резонирует и прошлое: его затихающие отголоски немолчно звучат в основных и соответствующих тонах; они окрашивают собой звуки настоящего. Представьте себе далее, что и в нас возникают такие же волны, если мы находимся в каком-то контакте с человеком, посылающим в пространство колебания определенной частоты, как и каждый из нас… Каждый! Резонанс может быть слабее или сильнее, все дело в нашей настройке, в нашей восприимчивости, сосредоточенности и силе данного контакта. Резонанс может быть таким слабым и неясным, что мы его не замечаем. Но он может быть столь сильным и глубоким, что мы слышим только его, только этот посылаемый нам сигнал. Но даже когда мы не слышим звучания, он эмоционально отражается в наших симпатиях или антипатиях, в неясных и необъяснимых реакциях, которыми мы инстинктивно отвечаем на воздействия совсем незнакомых людей…