Странна готовность, с какой Деникин схватился за «подпольные» чемоданы. Ведь при производстве в офицеры он подписал документ, неизменный с первой половины XIX века:

«Я, нижеподписавшийся, дал сию подписку в том, что ни к каким масонским ложам и тайным обществам, Думам, Управам и прочим, под какими бы они названиями ни существовали, я не принадлежал и впредь принадлежать не буду, и что не только членом оных обществ по обязательству, чрез клятву или честное слово не был, да и не посещал и даже не знал об них, и чрез подговоры вне лож, Дум, Управ, как об обществах, так и о членах, тоже ничего не знал и обязательств без форм и клятв никаких не давал».

Это было, конечно, не присягой, но обязательством и в дальнейшем не замарывать свою честь вольнодумством, общением с бунтовщиками. Безусловно, офицер должен быть в курсе всех современных проблем, но одно дело — взять по ним у кого-то почитать, и другое — спрятать у себя антигосударственную библиотеку. Выглядит такое подобно тому, если б глубоко православный человек (каким до конца своей жизни оставался Деникин) кланялся бы, например, в буддийском храме.

«Чайные» разговоры с учителем Епифановым не прошли для Деникина даром. Сын фельдфебеля, и майором предпочитавшего глядеть на мир святорусски, незамутненно, уверовал в либерализм, который плохо сосуществует с иерархичностью. Возможно, «плюрализм» впитался в Антона, так сказать, с молоком матери-католички, хотя внешне он готику рационализма в образе костела и отверг? Бывший церковный служка не смог и не захотел стать консерватором, ортодоксом. Поручик встал на путь, во многом духовно взаимоисключающийся.

После восстания декабристов офицеры незначительно участвовали в антиправительственной деятельности. Тем более в Академии Генштаба не могло быть никаких политических кружков или вхождения ее слушателей в конспиративные организации. «Академисты» традиционно чтили слова, как-то сказанные на этот счет генералом Драгомировым:

— Я с вами говорю как с людьми, обязанными иметь свои собственные убеждения. Вы можете поступать в какие угодно политические партии. Но прежде чем поступить, снимите мундир. Нельзя одновременно служить своему царю и его врагам...

В результате страстного овладения поручиком Деникиным политикой вместо сферической геометрии и других скрупулезных предметов у него и пошло прахом. На экзаменационной сессии первого курса он провалился.

Деникин благополучно ответил по истории военного искусства профессору Гейсману и перешел экзаменоваться к профессору полковнику Баскакову. Тот предложил рассказать о Ваграмском сражении. Поручик более или менее помнил эту решающую битву между наполеоновской армией и австрийцами эрцгерцога Карла в 1809 году. Он, все более воодушевляясь, говорил некоторое время, как Баскаков прервал:

— Начните с положения сторон ровно в 12 часов дня.

Деникин лихорадочно подумал:

«Ровно в двенадцать! Дрались пятого и шестого июля... Шестого французы нанесли решающий таранный удар колонной Макдональда. Это самое главное при Ваграме — применение глубокого таранного боевого порядка... Но что творилось именно в 12 часов? И разве часовой расклад так важен?..»

Поручик, сбиваясь, продолжал рисовать общую картину.

Баскаков монотонно сказал:

— Ровно в двенадцать. »

Деникин замолчал, соображая:

«Да вроде б в двенадцать никакого перелома и не было. Чего ж от меня он хочет?»

Снова заговорил, и опять полковник, глядя в пространство рыбьими глазами, раздраженно произнес:

— Ровно в 12 часов.

Поручик замолк окончательно. Баскаков, держа свой обычный презрительно-бесстрастный взгляд выше его головы, осведомился:

— Быть может, вам еще минут шестьдесят подумать нужно?

Деникин, бледнея, отчего резко выделились усы и клин бороды, отчеканил:

— Совершенно излишне, господин полковник.

После окончания этого последнего экзамена сессии

преподавательская комиссия долго совещалась. И вот вышел Гейсман, прочитал отметки и произнес:

— Кроме того, комиссия имела суждение относительно поручиков Иванова и Деникина и решила обоим прибавить по полбалла. Таким образом, поручику Иванову поставлено семь, а поручику Деникину шесть с половиной баллов.

Для перевода на второй курс требовалось не менее семи! Прибавка в полбалла Деникину была злым издевательством, конечно, по инициативе Баскакова. Теперь кровь бросилась в лицо поручику, но он сдержанно сказал:

— Покорнейше благодарю комиссию за щедрость...

В 1905 году подполковник Деникин будет начальником дивизионного штаба в Мукденском сражении, после которого он получит орден и чин полковника — «за боевые отличия». Начальником штаба в тамошний Конный отряд пришлют знатока сражения Ваграмского полковника Баскакова. Перед началом боя он спешно прискачет на наблюдательный пункт Деникина с диким вопросом:

— Как вы думаете, что означает это движение японцев?

Деникин с трудом удержится от улыбки и ответит с прилежанием экзаменующегося «академиста»:

— Это начало общего наступления и охвата правого фланга наших армий.

— Я с вами совершенно согласен, — пролепечет потерявший свое бесстрастие полковник.

Грянет сражение, и Баскаков еще четырежды будет залетать на деникинский НП за разъяснениями, предваряя их очень вежливым:

— Как вы думаете?

Лишь после того, как расположение Деникина накроют бешеным пулеметным огнем, Баскакова тут не увидят.

Все же в 1896 году поручика Деникина отчислили из Академии за те самые недостающие полбалла, потому что на второй год здесь не оставляли.

Деникин ощутил чувства тех, кто пускал себе пулю в лоб после провала на вступительных экзаменах. А ему после того, как вошел в семью «академистов», было еще горше. Как возвращаться в бригаду после подобного афронта? Он был в отчаянии, думал об отставке. На что теперь такой поручик мог рассчитывать? Перевод к черту на кулички...

Сын боевого офицера, он сумел подавить истерику. Вернулся в бригаду, решив через три месяца снова держать экзамен на первый академический курс.

В эти длинные недели в Беле сердце отводил поручик в семействе Чиж, с которым давно дружил. Его глава Василий Иванович недавно вышел в отставку из артиллерии и служил местным податным инспектором. Добрые отношения у Антона Деникина с его четырехлетней дочкой Асей. В прошлом году на Рождество Деникин подарил ей куклу, у которой открываются и закрываются глаза. Для девочки это самая любимая игрушка.

Не может и подозревать расстроенный поручик, что Ася, превратившись в красивую девушку, обвенчается с ним в Новочеркасске перед уходом Добровольческой армии в свой первый знаменитый Ледяной поход и станет верной женой на всю жизнь...

Деникин в это время знает лишь одно: он должен снова встать в строй Академии! И превосходно снова сдает экзамены — четырнадцатым по отметкам из ста пятидесяти принятых. Не подвели «спсцотличие» артиллериста и любовь к русскому языку: по математике — одиннадцать с половиной баллов, по русскому сочинению — высшие 12.

После нового зачисления Деникина в Академию, в 1897 году в ней состоялось-таки рассмотрение вопроса, который волновал его и многих, — о наследии русско-турецкой войны 1877—78 годов. Предыдущая медлительность, как оказалось, диктовалась и деликатностью из-за того, что немало ветеранов сражений было живо. Но государь император Николай II решился и лично пожелал, чтобы выяснить: «Возможно ли появление в печати истории войны при жизни ее видных участников?»

Лектору Академии подполковнику Мартынову по материалам комиссии, изучавшей войну, поручили прочесть стратегический очерк кампании в присутствии старейшего генералитета. Слушателям Академии разрешили присутствовать на этих заседаниях, начавшихся в одной из ее аудиторий.

Деникин непременно был здесь. Его очень впечатлило яркое изображение доблести русских войск, талантов некоторых полководцев. И вместе с тем лектор подчеркивал плохое общее ведение войны, хотя и победоносной. На этих высокосановных собраниях находился и бывший главнокомандующий на том военном театре великий князь Михаил Николаевич. Квалифицированность его и ряда присутствовавших сильно задевалась. Поэтому мужественный Мартынов однажды перед очередным докладом обратился к залу: