Ренненкампф весело говорит ему:

— Ну-с, Антон Иванович, поздравляю вас с боевым крещением!

Да это японские пули! Неприцельно бьют откуда-то с вершины. Никто не обращает на них внимания.

20 ноября был для Деникина первый в жизни бой. Отряд сбивает японцев с перевала Шунхайлин, потом гонит их из Уйцзыюя. Заночевали в деревне, на прилегающих сопках выставили аванпосты.

В одной фанзе спят Ренненкампф, Экк, Деникин и другие штабисты. На рассвете — бешеный огонь с сопок! Что такое? Там же отрядные дозоры... Выясняется, что обманули японцы. Ночью они, громко говоря по-русски, подошли к двум заставам и перебили их. Захватили гряду и полосуют сверху деревню. К вершине на подмогу спешит батальон.

Пули горохом лупят по крыше и стенам командирской фанзы. Но бравый обычай, заведенный Ренненкампфом, непреложен. Офицеры, будто не слыша «музыки», неторопливо собираются. Они выходят сделать утренний туалет во двор, где пули завывают. Во главе с совершенно невозмутимым фон Ренненкампфом под выстрелами пьют чай — дольше обычного.

Потом идут в лощину к резерву, открыто стоящему у перекрестка дорог. Сверху и по нему начинается шквальный огонь. Санитары оттаскивают троих раненых.

Бравада хороша, если не затрагивает других, Деникин обращается к Ренненкампфу:

— Ваше превосходительство, надо отвести резерв под сопку.

— Погодите, после ночной тревоги люди нервничают, — поглаживая усы, отвечает генерал. — Надо успокоить.

Деникин не выдерживает:

— Мы и останемся здесь для «успокоения»! А резерву все-таки разрешите укрыться.

Ренненкампф соблаговоляет разрешить. В этом генерал ведет себя корнетом, рискующим сорваться с подоконника третьего этажа. За войну он получит пули в шею и ногу. Головы у его штабных, действительно, «плохо держатся на плечах». Все генеральские ординарцы-офицеры будут перебиты, переранены, как и два адъютанта. К полковнику Российскому, которого Деникин заменил, тяжело ранят подполковника Гурко. Убиты подполковники Можейко, Шульженко, ротмистр Сахаров. Зато на штабных здесь любуются всегда, как и на командира.

Отряд вернулся на базу, и 23 ноября в штаб докладывают, что японцы теснят аванпосты у Цинхечена. Следующим утром противник наступает по лощине густыми колоннами. Началось Цинхеченское сражение.

Ренненкампф со штабными летит на горный НП, с которого открывается картина боя. Подскакивает связной: начальник авангарда, командир казачьего полка тревожно, сбивчиво доносит обстановку. Этого Ренненкампф не переваривает, он матерится и пишет тому оскорбительную записку. Цедит сквозь зубы:

— Боюсь, этот... мне все напутает!

Деникин восклицает:

— Ваше превосходительство, разрешите мне принять авангард.

— С удовольствием! Желаю успеха.

Подполковник скачет к полку, заранее переживая

реакцию на это его командира. А тот, узнав о смене, вдруг снимает папаху и крестится.

— Слава Тебе, Господи! По крайней мере, теперь в ответе не буду.

Деникину грустно. Сколько раз он уже натыкался на безусловных храбрецов, у которых только от одного уходила душа в пятки — от ответственности.

Он разворачивает авангард в полтора батальона, четыре казачьи сотни с горной батареей. Своим «передком» — левым крылом отряда Деникин прикрывает лощинный вход на Цинхечен. На него идет с двумя батареями японская пехотинская бригада и несколько эскадронов конницы.

В этот день на своей сопке деникинцы отбивают огнем все атаки. У соседа на его сопке по центру, подполковника Бугульминского полка Береснева японцы иногда врывались на позицию. Тогда бересневцы сбрасывали их вниз штыковыми контратаками.

Ночь была очень холодная. В напряженном ожидании лежали стрелки Деникина с винтовками в закоченелых руках на гребне сопки. Подполковник спустился вниз к резерву. Некоторые грелись у скрытно разведенных костерков, а многие заснули на разостланной соломе, хотя мороз покрепчал. Ординарец Старков раздобыл лом, вырубил в промерзлой земле ямку, сделал в ней соломенную постель для Антона Ивановича. Тот попробовал прилечь: нет, холодище.

Все равно спать не удалось. Японская пехота снова ринулась на вершину. Деникин взлетел на нее, разгруппировал цепи. Было очень темно, дрались, только стреляя, лишь вначале. То тут, то там наседал враг. Из-под огня вдруг выныривали юркие япончики и кидались на гребень. Тогда русские вставали в штыковую...

В конце XX века всемирно раздули неуязвимость восточных единоборств и суперменство их родоначальников - японцев, китайцев. В эту войну русские навалили горы японских трупов своими рукопашными приемами. Российская армия была закалена русским рукопашным боем.

Задавали тон ее восемьдесят процентов крестьянских парней, сызмальства бившихся в родных деревнях стенка на стенку. В рукопашно-штыковую науку входили «крестьянские», «разбойничьи», «военные», «казачьи», «ритуальные» стили, причем некоторые — из определенной российской местности. Не уступали солдатам, казакам и офицеры, по неотвратимому дуэльному закону выходившие на поединки. Их «спецподготовка», честь давала очки вперед и самурайскому кодексу. Я пончики в единоборствах против русских никак не выстаивали.

25 ноября японцы, усилившиеся подкреплениями, обрушились на Деникина по всему его фронту. Они охватывали позицию слева, чтобы пробиться на Синцзинтин-скую дорогу. Подполковник бросил туда спешенных казаков: не дать японцам удлинить радиус охвата. Станичники начали косить с высоток прицельными выстрелами.

Наступающие несокрушимо рвались наверх, вот уже на полторы тысячи шагах...

Деникин лежит здесь на возвышении, едва поднимая голову из-за настила встречного огня. Он вдруг видит, что командир ближней роты капитан Чембарского полка Богомолов идет во весь рост по цепи своих стрелков, проверяя винтовочные прицелы.

Деникин кричит:

— Капитан, зачем вы это делаете? Нагнитесь!

Богомолов отвечает, перекрикивая гром выстрелов:

— Нельзя, господин подполковник... Люди нервничают, плохо целятся.

Капитан шагает дальше по цепи в снежных прогалинах. Кругом утыкаются навечно в землю солдаты. Корчатся раненые: японские пули медные, старого образца, тяжело увечат. Капитан Богомолов, не склоняя головы, идет. Вот ударяет пуля в унтера, тот вскидывает руки и умирает. Это любимец капитана. Богомолов приседает около него, целует в лоб. Сидит рядом минуту, закрыв лицо руками. Опять встает и опять шествует в полный рост по цепи.

В японских окопах при таком огне обычно все живое врастало в землю. Деникин думает:

«Сколько таких Богомоловых шагает по маньчжурским полям! Оттого почтительны японцы к храбрости русского офицера. И оттого офицерская убыль в боях всегда процентно много выше солдатской...»

Деникин удерживает свою сопку и против артиллерии. Выехавшую напрямки японскую батарею горные батарейцы подполковника заставляют замолчать после третьего выстрела. Пять дней отбивал Деникин японцев со своего плацдарма.

После Цинхеченского сражения в труды по истории войны вошли наименования: «Ренненкампфовская гора», «Берсеневская сопка». Появилась и «Деникинская сопка»!

Это совсем другое, нежели позже в XX веке стали называть знаменитыми и популярными фамилиями современников некие звездочки, планетки, виданные только астрономами в телескоп. Та география была кровава, ее создатели в мундирах щупали «свои» высоты вспотевшими на морозе телами.

В декабре Деникин участвовал в усиленных разведках по левому флангу отряда. Они, дважды сбивая передовые части японцев, ходили к Цзянчану. Во главе самостоятельного отряда Деникин сбросил японцев с перевала Ванцелин.

Перед Новым годом подполковнику Деникину припало увидеться с главнокомандующим Куропаткиным. Тот прибыл в их район, Ренненкампф взял Деникина на высокую встречу. Выстроился почетный караул роты со знаменем, Деникин стоял на фланге. Когда Куропаткин приблизился, Ренненкампф представил подполковника главкому.

Куропаткин несколько раз крепко пожал руку Деникину и сказал: