— Но?.. — поинтересовалась я — здесь обязательно есть какое-то «но», иначе бы Сиэй не заявился ко мне в спальню.

Он продолжил радостно прыгать — раз, другой, третий. Потом перестал, поглядел через плечо и озорно улыбнулся:

— Но это не единственная причина, по которой я пришел. Меня отправили к тебе остальные.

— Зачем?

Он соскочил с кровати, подошел к креслу, положил руки мне на колени и уставился в лицо. Сиэй все еще ухмылялся, но что-то в улыбке чувствовалось такое… совсем не детское. Прямо вот совсем не детское.

— Релад не станет твоим союзником.

У меня сжалось сердце. Интересно, он подслушал наш разговор с Теврилом от начала и до конца? Или просто мои планы казались столь очевидными? Как иначе выжить девчонке из глухомани?

— А ты откуда знаешь?

Он пожал плечами:

— А с чего бы ему заключать союз с тобой? Пользы никакой. А он слишком занят борьбой с Симиной — зачем ему отвлекаться? Тем более что время — я имею в виду время передачи власти — уже близко.

Я так и знала. Вот почему меня сюда вызвали. И вот почему они завели, так сказать, домового писца — чтобы Декарта не помер неожиданно. Маг поддерживал его жизнь, чтобы все успели разобраться со своими делишками. Мать двадцать лет прожила в Дарре, и никто ее не трогал — а тут взяли и убили. Наверное, по той же причине. Наследство. Декарта чувствовал, что время его истекает, и решил рубить по живому.

Вдруг Сиэй запрыгнул ко мне в кресло и уселся. Коленки его уперлись мне в бедра. Я отшатнулась — не ожидала такой дерзости, но он упал мне на грудь и положил голову на плечо.

— Что, черт побери, ты…

— Пожалуйста, Йейнэ, — прошептал он.

И я почувствовала его ладошки на ткани куртки — он меня обнимал как ушибший коленку ребенок, который прибежал жаловаться маме. Я вздохнула и подумала — ну и пусть. Он довольно засопел и прижался теснее — видно, понял, что не прогоню, и обрадовался.

— Пожалуйста, можно я вот так просто посижу?

Я вздохнула еще раз — сиди уж. Однако же, какие удивительные вещи здесь творятся…

Он сидел молча и без движения так долго, что я решила — пригрелся и уснул. Но вдруг Сиэй подал голос:

— Курруэ… Моя сестра, Курруэ, наша предводительница — ну, если считать, что у нас вообще может быть предводительница, приглашает тебя на встречу.

— Зачем?

— Тебе же нужны союзники?

Я отпихнула его, он выпрямился, но с колен не слез.

— Что это еще за речи? Вы что, предлагаете в качестве союзников себя?

— Возможно, и так. — На губах его снова заиграла лукавая усмешка. — Чтобы выяснить, надо с нами встретиться…

Я прищурилась и напустила на себя грозный вид:

— С чего это мне с вами встречаться? Сам же сказал — проку от меня никакого. Какая польза может произойти от союза с такой, как я, для таких, как вы?

— У тебя есть кое-что очень важное, — серьезно ответил он. — И это кое-что мы могли бы забрать силой — но мы не хотим принуждать тебя. Мы же не Арамери. Ты завоевала наше уважение, и поэтому мы попросим тебя отдать нам это что-то добровольно.

Я не стала спрашивать, чего же они от меня хотят. Собственно, этим-то меня и завлекают — они скажут, только если я соглашусь на встречу. Меня раздирало любопытство, а еще я готова была прыгать от восторга и возбуждения, потому что Сиэй сказал истинную правду: Энефадэ стали бы ценными, могущественными, мудрыми союзниками — даже спутанные заклятиями, как сейчас. Но я не стала показывать, насколько по нраву мне пришлось их предложение и как мне хочется его принять. Сиэй ведь никакой не ребенок. Он совершенно точно играет в какую-то свою игру, стремясь облапошить меня, хоть и притворяется доброжелательным.

— Я подумаю над вашим предложением, — величественно изрекла я — ну, настолько величественно, насколько получилось, конечно. — Прошу тебя, передай леди Курруэ мои наилучшие пожелания и сообщи, что я дам ответ в течение трех дней.

Сиэй расхохотался и соскочил с моих колен. Перепрыгнул на кровать, свернулся в самой середине и ухмыльнулся:

— Курруэ придет в бешенство! Она-то думала, ты от радости запрыгаешь! А ты что? «Я дам ответ в течение трех дней!» Ты с ума сошла?

— Страх и поспешность — плохие советчики, союз, заключенный под их влиянием, обречен быть недолговечным, — важно проговорила я. — Мне следует взвесить все «за» и «против» и оценить собственное положение, прежде чем предпринимать шаги, которые могут усилить мою позицию или же ослабить ее. Энефадэ должны проявить понимание.

— Я-то проявлю, — хихикнул он. — Но это Курруэ у нас мудрая. А я — нет. Она делает все по-умному. Я только играю и веселюсь.

Он пожал плечами и зевнул:

— А можно, я с тобой буду спать? Ну хоть иногда, а?

Я уже открыла было рот, но вовремя спохватилась. Он так ловко изображал детскую невинность, что я едва не ответила «да» без долгих раздумий.

— Я не уверена, что это прилично, — отыскала я наконец подходящую формулировку. — Ты же намного старше и одновременно — несовершеннолетний. Что так, что эдак — полное безобразие. Что люди скажут?

Его брови полезли вверх. А потом он расхохотался, да так, что согнулся и схватился за живот. И смеялся долго-долго. Мне это надоело, и я сердито поднялась из кресла и пошла к двери — позвать слугу и заказать обед. Попросила — из вежливости — принести обед на двоих. Хотя, конечно, понятия не имела, что едят боги, а главное, едят ли вообще.

Когда я вернулась в спальню, Сиэй уже отсмеялся. И сидел на краешке кровати с весьма задумчивым видом.

— Я могу принять более взрослый облик, — тихо сказал он. — Если, конечно, тебе хочется со взрослым. Не все хотят с ребенком, я знаю.

Я вытаращилась на него. Меня скрутило — то ли от жалости, то ли от брезгливого отвращения. То ли от того и другого вместе.

— Я хочу, чтобы ты был самим собой, — наконец выдавила я.

Его лицо стало торжественно-мрачным.

— Это невозможно. Во всяком случае, пока я заключен в темницу этого тела. — И он дотронулся до груди.

— А… — Нет, эти люди — не моя семья. — Остальные просят тебя стать постарше?

Он улыбнулся. Как ни ужасно, совершенно детской улыбкой.

— Нет. Обычно хотят, чтоб помладше.

Так, сейчас меня стошнит. Я прихлопнула рот ладонью и отвернулась. А плевать, что там обо мне думает Рас Ончи. Я — не Арамери. Я никогда, никогда не стану частью этой семьи.

Он вздохнул, подошел и обнял со спины. И снова положил голову на плечо. Почему ему все время нужно виснуть на мне, что ж такое… Нет, не то чтобы я против, но интересно, с кем он обнимается и в чьей постельке сворачивается, когда меня нет поблизости. Еще интересно, какую цену они с него запрашивают за эти нехитрые радости.

— Когда человечество выучилось говорить и высекло огонь, я уже был бесконечно стар, Йейнэ. Это мелочное мучительство для меня не страшно.

— При чем тут это? — вскинулась я. — Ты же все равно…

Я попыталась подобрать нужные слова. Человек? На такое он вполне может обидеться…

Он покачал головой:

— Лишь смерть Энефы ранит мое сердце, но ее смерть — не дело человеческих рук.

И тут дворец содрогнулся. В его глубинах что-то загудело — глухо, на басовитой ноте. У меня мурашки побежали по коже, в ванной что-то задребезжало. А затем все стихло.

— Закат, — сказал Сиэй.

Голос у него был довольный, во всяком случае. Он отцепился от меня и подошел к окну. Небо на западе закрывали слоистые облака, переливающиеся всеми цветами радуги.

— Отец возвращается.

А где он был до этого, интересно? Впрочем, меня тут же отвлекла другая мысль. Чудище из самых страшных ночных кошмаров, тварь, которая преследовала меня во время нашего панического бегства сквозь стены, — выходит, это не кто иной, как отец Сиэя?..

— Он же тебя пытался вчера убить, — тихо сказала я.

Сиэй пренебрежительно мотнул головой, затем вдруг хлопнул в ладоши. От неожиданности я подпрыгнула.

— Эн! Найасоувамехиках!

Чушь какая… Он пропел этот дурацкий набор звуков на манер детской считалочки, звон повис в воздухе — и вдруг мир изменился. Точнее, изменилось мое восприятие мира. Мне стало внятно эхо разговоров — до последнего слова, отражающегося от стен. Эхо каталось, сливалось и накладывалось. Воздух пошел рябью — это звуки, звуки, так дрожит струна, от пола к стене, от стен через колонну, удерживавшую огромный вес Неба, и вниз — звук уходил в землю.