Его отражение в оконном стекле шевельнулось — Вирейн посмотрел на меня.

— Извини, не хотел обидеть.

Он старался быть вежливым — ну, на манер Арамери, конечно.

— Я не обиделась.

Он криво улыбнулся.

— Но она приехала из-за него. Вот почему она появилась во дворце. Ее муж, твой отец — все из-за него. Она приехала не для того, чтобы вернуться и снова вступить в права наследницы. Она приехала, потому что он подхватил Ходячую Смерть. И она хотела, чтобы Декарта спас его.

Я уставилась на него так, словно мне только что залепили пощечину.

— Она даже привезла его с собой, представляешь? Слуга, работавший на переднем дворе, заглянул в карету и увидел его — потного, дрожащего от лихорадки. Видимо, уже на третьей стадии. Похоже, путешествие не пошло ему на пользу, и болезнь развивалась быстрее, чем обычно. Она все поставила на карту — настолько нужна ей была помощь отца.

Я сглотнула комок в горле. Нет, конечно, я знала, что отец переболел Ходячей Смертью. И что мать бежала из дворца, презрев все, даже высшую власть. Знала, что ее изгнали — за то, что посмела полюбить неровню. Но я не знала, что эти два события как-то связаны между собой.

— Значит, она добилась своего.

— Нет. Когда она вышла и отправилась обратно в Дарр, она злилась. А Декарта пребывал в диком гневе — я таким его никогда не видел, ни до, ни после. Даже думал — все, сейчас пойдет убивать и казнить направо и налево. Но он просто приказал вычеркнуть Киннет из семейных свитков, причем не только как наследницу — это-то уже сделали, а еще и как Арамери. Он приказал мне выжечь ее сигилу родства — это можно сделать на расстоянии. И я исполнил приказ. Он даже приказал раструбить и объявить об этом повсюду в городе. Пересудов хватило надолго — как же, чистокровного Арамери лишили наследства и изгнали из семьи, невиданное дело… Такого несколько… гм… столетий не случалось…

Я медленно покачала головой:

— А что мой отец?

— Ну, насколько я мог судить, когда они уезжали, он все еще страдал от того недуга.

Мой отец выжил. Ходячая Смерть его не убила. Не первый случай, конечно, но такое происходило редко, в особенности с теми, кто уже находился на третьей стадии заболевания.

Может, Декарта передумал? Если он все же отдал такой приказ, дворцовые лекари могли выехать следом, догнать карету — и вернуть мать и отца обратно. Декарта даже мог приказать Энефадэ… Так.

Стойте.

Стойте.

— Вот почему она приехала, — вздохнул Вирейн.

Отвернулся от окна и смерил меня очень серьезным взглядом.

— Она приехала ради него. Так что здесь нет никаких тайн, и теория заговора здесь тоже неуместна. Все это тебе мог рассказать любой слуга — при условии, что он достаточно долго проработал в этих стенах. А ты пришла с этим простым вопросом ко мне — зачем?

— Потому что я думала, что ты сможешь рассказать мне больше, чем обычный слуга, — четко ответила я.

Голос предательски дрогнул — хотя я всячески пыталась говорить ровно и спокойно. Вирейн не должен догадаться, что я подозреваю… в общем, подозреваю то, что подозреваю.

— Расскажешь, если… хм… если тебя, скажем, подбодрить.

— Выходит, только этим такая настойчивость и объясняется? — Он покачал головой и вздохнул. — М-да. Впрочем, я рад узнать, что ты все-таки унаследовала кое-какие семейные качества.

— Они мне здесь очень пригодятся, как я погляжу.

Он издевательски поклонился:

— Чем еще могу быть полезен прекрасной даме?

Ох, конечно, он мог быть полезен — мне до смерти хотелось узнать больше. Но не от него. И все же, и все же — нельзя уходить слишком поспешно. Это может вызвать подозрения.

— Так ты согласен с Декартой? — спросила я, просто ради того, чтобы продолжить разговор. — Что моя матушка обошлась бы с тем еретиком гораздо суровее?

— О да-а-а-а!..

Ответ настолько ошарашил меня, что я растерянно заморгала, а он заулыбался.

— Киннет была точной копией Декарты. Одной из немногих Арамери, кто серьезно относился к нашей миссии избранников Итемпаса. Она без колебаний обрекала неверующих на смерть. Я бы даже сказал, обрекала на смерть любого, кто представлял хоть какую-то угрозу мировому порядку и… ее власти.

Он снова покачал головой и улыбнулся, словно вспоминал нечто приятное.

— Думаешь, Симина — скверный человек? Ее мечтам просто не хватает размаха, вот что я скажу. А вот твоя матушка видела цель и бестрепетно двигалась к ней.

Как же ему нравилось говорить мне все это — и любоваться, как на моем лице выступает неудовольствие. Он читал у меня в душе, как считывают сигилу на лбу слуги. А может, я просто была слишком юна, чтобы разглядеть подлинную сущность матери? Может, я просто смотрела на нее, как всякий ребенок, с обожанием, и поэтому?.. Одним словом, то, что я слышала про нее от здешних обитателей, никак не соответствовало моим детским воспоминаниям. Потому что в них сохранился образ доброй, мягкой женщины, склонной к иронии, подчас злой, но… Да, да, она умела быть беспощадной — но так обязана поступать супруга всякого правителя, а уж положение в Дарре того времени и вовсе не оставляло иного выбора. Но чтобы вот так… Чтобы ее превозносил Декарта, а Вирейн расхваливал, ставя в пример Симине? Нет, увольте, это не та женщина, которая меня вырастила. А эта — другая, совсем другая женщина, и пусть она носит имя матери — душа у нее тоже совсем другая.

Вирейн специализировался на магии, которая могла изменить душу человека. А не учинил ли он что-нибудь эдакое над моей матушкой? Вот что меня так и разбирало спросить. Но это объяснение почему-то представлялось мне чересчур простым.

— Ты зря теряешь время, — сказал Вирейн.

Он говорил негромко и давно перестал улыбаться — впрочем, и я уже долго молчала.

— Твоя мать умерла. А ты — жива. Вот и будь — живой. А не пытайся присоединиться к матушке.

Получается, я именно этим и занималась все это время?

— Всего хорошего, писец Вирейн, — отозвалась я и вышла из комнаты.

*

Вышла — и потерялась. В смысле, по-настоящему потерялась. И растерялась тоже.

Вообще-то, в Небе не так уж легко заблудиться. Да, коридоры тут все одинаковые, что есть то есть. Ну и лифты время от времени чудят — могут отвезти не туда, куда надо, а туда, куда на самом деле хочется. Мне говорили, что больше всего от этих чудесатостей страдают посыльные, которых угораздило в кого-то влюбиться. И все же, и все же — коридоры обычно кишат слугами, которые всегда готовы броситься на помощь чистокровному Арамери.

Но я не решилась просить о помощи. Понятно, что умные девушки так себя не ведут, но в глубине души мне не хотелось, чтобы меня развернули в правильном направлении. Слишком глубоко ранили слова Вирейна, и я брела по коридорам, сворачивая наугад, и раны мои истекали свежей кровью мыслей.

А ведь и вправду — я пренебрегла состязанием за наследство. Я очень хотела разузнать побольше о покойной матушке. Но даже если я узнаю все, это ее не вернет к жизни. А я вполне могу нарваться, если продолжу свои разыскания дальше. Возможно, Вирейн прав, и я веду себя так, словно жизнь мне не дорога и я готова распрощаться с ней в любой миг.

После смерти матери еще не успели смениться все времена года. В Дарре я бы располагала временем и поддержкой родни, я бы носила положенный траур и рана бы затянулась. Но прибыло приглашение от деда и сорвало меня с места. Здесь, в Небе, я вынуждена скрывать горе — но оно все равно давало о себе знать и искало выхода наружу.

В таком настроении я остановилась и обнаружила, что выбрела к дворцовой библиотеке.

Теврил показал мне ее в тот первый день в Небе. В других обстоятельствах я бы разинула рот и застыла в немом изумлении: библиотека оказалась больше, чем огромный храм Сар-энна-нем в Дарре. Библиотека Неба насчитывала больше книг, свитков, табличек и сфер, чем я видела за всю свою жизнь. Но мне-то понадобилось знание совершенно иного свойства, и вся мудрость Ста Тысяч Королевств осталась лежать втуне, ибо не могла помочь в моих поисках.