Я замялась, а потом плотно прикрыла дверь туалета.

— Еще нет, тетушка, — пробормотала я наконец. — И навряд ли узнаю, если честно. Потому что я — на самом-то деле — вовсе не Арамери. Так что вы уж не тяните кота за хвост, скажите все как есть.

Она улыбнулась:

— Сразу видно, что ты дарре. Такая же нетерпеливая и острая на язык, как все вы. Отец мог бы тобой гордиться.

Я смутилась и залилась краской — уж очень это походило на комплимент. Подозрительно. А может, она хочет таким образом показать, что она на моей стороне? Символ Энефы — подвеска на цепочке — так и висел у нее на шее.

— Не думаю, — медленно проговорила я. — Отец отличался терпением. И никогда не действовал и не говорил, не подумав. Я унаследовала вспыльчивый характер от матери.

— Ах вот оно что. Что ж, в твоем новом доме фамильная черта может весьма пригодиться, правда?

— Может. И не только здесь. Так вы расскажете мне наконец, чего от меня хотите? Или нет?

Она вздохнула, и улыбка исчезла с ее губ.

— Да. Скажу. У нас не очень много времени.

Она с усилием поднялась из кресла — в коленях что-то хрустнуло, я вздрогнула, надо же, как ей, наверное, нелегко ходить, с такими-то суставами. Интересно, сколько она тут просидела? А может, она меня и вчера ждала? Зря я все-таки не пошла на заседание, зря…

— Тебе не странно, что Узр не стал официально объявлять войну? — спросила она.

— Ну… Наверное, надобности не было, — протянула я.

С чего бы ей спрашивать меня об узре?

— И вообще, ведь петиция об объявлении войны никогда не одобряется. Арамери уже сто с лишним лет не давали официального разрешения на ведение боевых действий. Вот узре и решили поставить все на карту и попытаться захватить Ирт без кровопролития. И у них получилось.

— Да. — Рас недовольно скривилась. — В будущем нас ждет еще немало таких «аннексий» — узре показали другим, как легко и просто это сделать. «Мир — превыше всего, таков путь Блистательного».

Однако! Сколько яда в голосе! Услышь ее жрец — ареста по обвинению в ереси было бы не избежать. А уж если Арамери услышат — меня передернуло. Я представила ее худенькую фигурку на Пирсе. А сзади — Чжаккарн с дротиком в руке.

— Осторожнее, тетушка, — прошептала я. — Смотри, как бы такие слова не довели тебя до преждевременной кончины…

Рас лишь рассмеялась:

— И вправду. Надо мне, старой, быть поосторожнее.

И тут же посерьезнела:

— Но подумайте и о таком варианте, леди Не-Арамери: а что, если узре не стали подавать петицию, потому что знали — другая петиция уже одобрена. Тихо, без лишнего шума — вместе с другими эдиктами, которые несколько месяцев назад провели через Собрание.

Я застыла. И мрачно нахмурилась:

— Другая петиция?

— Ну да. Вы же сами сказали: вот уже больше века никто не получал разрешения на ведение войны. А если кто-то все же получил? И совсем недавно? Вторую такую же явно бы не пропустили. Возможно, узре даже знали, что та, вторая петиция, будет всяко одобрена. Потому что за ней стоит некто, обладающий влиянием и властью. Бескровные войны — это, конечно, хорошо, но иногда нужны и кровавые.

Я уставилась на нее — ничего не понимая. Изумление и смятение, должно быть, отчетливо отобразились на моем лице.

Но… как? Одобренная петиция, разрешение вести войну — да ведь об этом знать судачила бы не переставая! А перед этим еще и пару недель и так и эдак обсасывала этот вопрос в Собрании! Как, как можно получить одобрение Собрания, если Собрание ни сном ни духом и вообще петиции не видало?

— Кто? — тихо спросила я.

Впрочем, я уже подозревала кто.

— Никто не знает, кто стоит за петицией, миледи. Никто не знает, каких стран она касается, кто агрессор, а кто жертва. Но на востоке с Узром граничит Тема. Узр страна небольшая — правда, сейчас она стала побольше, но все равно небольшая, — но их правящую фамилию и теманских Трайдис связывают брачные и дружеские узы, которым много сотен лет.

А ведь Тема находится в ведении Симины, сообразила я. Вниз по спине побежал холодок.

Значит, за петицией о начале войны стоит Симина. И она протащила ее через Собрание без шума и дискуссий — хотя наверняка такое потребовало от нее колоссальных усилий и сложнейших интриг. Возможно, узре помогли завладеть Иртом по ходу этих хитроумных комбинаций. Но оставались без ответа два важнейших вопроса.

Первый: зачем ей это понадобилось?

Второй: какое королевство вскоре подвергнется атаке?

А ведь Релад предупредил меня: если любишь кого-то — будь осторожна.

Во рту у меня пересохло, а ладони взмокли. Да уж, теперь я очень, очень охотно встречусь с Симиной за обедом!

— Спасибо вам за все! — поблагодарила я Рас.

И невольно повысила при этом голос — потому что мыслями унеслась далеко-далеко, к предстоящей беседе.

— Я воспользуюсь этими сведениями, не сомневайтесь.

Она поковыляла прочь, добродушно похлопав меня по руке. Я стояла в задумчивости и забыла попрощаться, а когда пришла в себя, она уже открыла дверь, чтобы выйти.

— А каким должен быть настоящий Арамери, тетушка? — выпалила я.

А что? Мне хотелось знать ответ на этот вопрос с нашей первой встречи!

Она замерла, потом медленно обернулась.

— Настоящий Арамери должен быть жестоким, — очень тихо сказала она. — Должен разменивать чужие жизни, подобно звонкой монете, и самое смерть обратить в свой щит.

И она опустила взгляд.

— Твоя матушка сказала это. Давно. Но я не забыла.

Я вытаращилась на нее — в горле опять пересохло.

Рас Ончи отвесила уважительный поклон.

— Я буду молиться, — сказала она, — за то, чтобы тебе эти умения не понадобились.

*

Так, нужно вернуться в Небо.

Я взяла себя в руки. И отправилась на поиски апартаментов Симины уверенная в себе и спокойная. Они располагались не так уж далеко от моих — все чистокровные живут на верхнем дворцовом уровне. Но Симине даже такой верхотуры оказалось недостаточно: она решила возвыситься надо всеми и расположилась в одном из самых больших шпилей. Туда лифты не ходили, увы. С помощью случайно пробегавшего мимо слуги я обнаружила покрытую коврами лестницу, ведущую наверх. В принципе, мне пришлось подниматься не так уж высоко — всего-то на три уровня, не больше, но когда я добралась до лестничной площадки, ноги у меня гудели. Спрашивается, зачем она влезла на эдакий насест? Нет, конечно, здоровые и сильные чистокровные гости дошли бы без проблем, слуг вообще никто ни о чем не спрашивал, а вот, скажем, старый и больной Декарта как сюда поднимается? Или он сюда не поднимается? Впрочем, возможно, именно с этой целью Симина и залезла на такую верхотуру…

Я постучала, и дверь отворилась. Передо мной простерся коридор — длинный, с высокими арками. Вдоль стен выстроились статуи и вазы с цветущими растениями. Вазы стояли в оконных простенках, статуи я не опознала — сплошь юные обнаженные тела в изящных позах. В дальнем конце коридора виднелась круглая комната, заставленная низкими столиками. На полу лежали подушки, стульев я не заметила. Должно быть, гости Симины либо стояли навытяжку, либо сидели на полу.

А в центре круглой комнаты на приличном возвышении красовалась кушетка. Интересно, Симина намеренно придала этой гостиной сходство с тронным залом?

Впрочем, самой хозяйки что-то было не видно. За возвышением начинался другой коридор — судя по всему, он вел в личные покои. Что ж, похоже, Симина намерена заставить меня ждать ее выхода. Я вздохнула и опустилась на подушки. И принялась оглядываться. Тут-то я его и заметила.

Мужчину.

Он сидел на полу, прислонившись спиной к широкому окну. Причем сидел не просто в расслабленной, а в вызывающей позе, задрав одну ногу к подбородку и положив голову на колено.

Еще через мгновение я поняла, что он полностью голый. Его длинные волосы падали на плечи и закрывали тело, подобно плащу. И тут я сообразила, что это Нахадот. И похолодела.

Это ведь он? Или не он? Нет, он, он. Красивое лицо — впрочем, оно у него всегда красивое. Но сейчас оно выглядело странно. В первый раз в жизни я видела его черты неподвижными — просто лицо, а не бесконечно меняющийся, текучий облик, к которому привыкла. Глаза карие — а вовсе не бездонные провалы во тьму. И кожа — бледная, но вполне человеческого оттенка бледности, а не подсвеченная звездным или лунным сиянием белизна. Он лениво разглядывал меня: во всем лице жили только глаза — они изредка моргали. Губы — тонковатые, на мой вкус, — кривила слабая улыбка.