— Да что тебе за дело, что в ящике… Игрушки для детей… — первый раз в жизни Лидия Львовна соврала так гениально просто.

И вдруг ей стало весело. Вдруг словно гора с плеч свалилась. Извозчик, услыхав, что ящике игрушки, расхохотался.

— Ну, коли игрушки, так и полиции заявлять нечего!

Лидия Львовна улыбалась и радостно думала:

— Боже! Благодарю тебя за то, что не допустил меня до греха…

Да, да, она замыслила большой грех: хотела в Гостином сойти с извозчика, незаметно выйти другим ходом, сесть на другого извозчика, а этого с проклятым ящиком оставить на произвол судьбы.

Провидение сделало так, что сам извозчик, увидав, как барыня замешкалась на телеграфе, прельстился ящиком и удрал.

Лидия Львовна почувствовала себя помолодевшей лет на десять. И, вспомнив о муже, вернулась на телеграф.

— Барышня, ушла ли моя телеграмма?

Барышня с недоумением смотрит на хорошенькую, но назойливую посетительницу:

— Конечно, ушла!

— Как жаль! Придется писать другую.

И она послала мужу вторую телеграмму:

«Пошутила. Успокойся. Оставайся. Все благополучно. Целую, люблю. Лида».

Ну теперь надо ехать в Гостиный двор купить игрушек для деток и домой-домой.

Тосик устроил себе что-то вроде колпака из куска холстины, в которую был зашит ящик, надел колпак на голову и в таком виде бросился на звонок встречать маму.

Лидия Львовна едва не упала в обморок от неожиданности, когда увидала сынишку в этом головном уборе.

Не раздеваясь, она сорвала колпак, бросила его в топящийся камин; от сургуча пошел по комнатам тяжелый дух.

— Барыня, — звонил Георгий Петрович. — Насчет театра.

— Ах, да… Я обещала ему позвонить в четыре… Сегодня в оперетку… — вспомнила Лидия Львовна. — Ну что же… я очень рада.

Бежит к телефону, надо же забыться, развлечься. Хоть Георгий Петрович и надоел ей своими ухаживаниями, но сегодня она рада и ему.

«Какой странный Пьер, — он и не подозревает, что Георгий Петрович влюблен в меня, иначе разве поручил бы в свое отсутствие заботы о жене этому своему другу».

Иногда Лидии Львовне кажется, что Теремовский вовсе и не друг мужу, иногда кажется, что он ему даже недруг; был раньше другом, пока не стал ревновать Пьера к его Лидочке.

Но такой уж Пьер по натуре: доверчивый и милый, большой, ясноглазый ребенок.

За последние дни Лидия Львовна стала даже побаиваться ежедневных тет-а-тетов с Теремовским, но сегодня он нужен, важен, необходим. И вот она ему телефонирует:

— Конечно, вы заедете за мной к семи. Мы выпьем чаю и — в театр.

— О, я в восторге. Если бы вы знали, как я мучился, ожидая вашего звонка в четыре часа. Я ждал до пяти и, наконец, не вытерпел, позвонил сам. Слышу — вас нет дома.

Сознайтесь, вы совсем забыли о своем обещании.

— Меня задержали очень важные дела! — голос Лидии Львовны дрогнул, неприятное воспоминание кольнуло ее.

— Знаю я ваши дела… Гостиный двор?

— Да, Гостиный двор. Я ездила покупать детям иг-грушки! — Лидия Львовна оправилась от смущения и они с четверть часа проболтали с Теремовским о пустяках.

Дети так увлеклись привезенными мамой, но выданными за папины игрушками, что с трудом их к обеду дозвались. А после обеда, около шести, новая радость: пришел посыльный и подал им ящик.

Лидия Львовна сначала в страхе не хотела была принимать, но услыхав, что это из игрушечного магазина, поняла, что Георгий Петрович захотел ей сделать приятное.

— Он умеет быть милым!

Его игрушки оказались вдвое лучше тех, которые накупила она. Дети визжали от восторга. Лидия Львовна радостно улыбалась. Счастье на час посетило этот дом.

Только на один час.

Около семи пришел Георгий Петрович.

Как всегда элегантный, несколько томный, чуть-чуть сентиментальный, чуть-чуть наглый.

— Чем это у вас пахнет? Я с детства люблю запах сургуча. Мой отец был нотариусом.

— Я сжигала конверты… На одном была печать. — каким-то не своим голосом ответила Лидия Львовна. — Ну, вы тут почитайте газету, а я мигом оденусь.

— Я захватил «Вечернюю газету». Тут, кстати, какая-то сенсация. Почтенный коммерсант Абель получает по почте посылку… Вскрывает ящик… И, что бы вы думали, находит в нем?

— Труп! — похолодевшим голосом вскрикнула Лидия Львовна.

— Мертвую правую руку!.. Вы поймете ужас почтенного отца семейства. И ведь никто не застрахован от подобных сюрпризов… Но что с вами. Вы бледны, как полотно?

— Ничего, ничего. Продолжайте. Ну, что же сделал Абель?

— Единственное, что мог и что сделал бы на его месте каждый: подошел к телефону и дал знать обо всем этом полиции.

— А если бы он не сделал этого? Если бы он собственными средствами попытался избавиться от ящика…

— Он рисковал бы впутаться в грязную и неприятную историю, которая грозила бы…

— Чем грозила бы? — с небывалым оживлением подхватила Лидия Львовна.

— Тюрьмой за недонесение или укрывательство… Вы читали процесс Мацоха… Там Пьянко приговорен к тюрьме…

— Кто такой Пьянко?

— Извозчик![1]

— Извозчик?! Значит, моему извозчику грозит тюрьма!..

— Что это значит? О каком извозчике вы говорите?

— Это я так… Если бы Абель, вместо того, чтобы донести полиции, взял бы ящик с собой, повез по городу, сам незаметно скрылся бы в проходном дворе, а ящик с трупом остался бы на извозчике…

— Со стороны Абеля это было бы подлостью. Он подвел бы извозчика…

— Подлостью! Вы говорите, подлостью!.. Ха-ха-ха…

И вдруг с Лидией Львовной началась такая истерика, что Георгий Петрович даже растерялся.

Она смеялась и плакала и сквозь всхлипывания повторяла слово «подлость».

Георгий Петрович поднял ее, как беспомощного ребенка, на руках отнес в спальню, нежно, бережно уложил в кроватку, осторожно расстегнул кофточку и едва удержался, что бы не поцеловать это милое, впавшее в забытье личико.

Она заснула. Не надо ее тревожить. Любуясь ею, он тихонько отошел от кровати. Хотел убавить свет. Искал глазами на стене штепсель.

И вдруг увидал на обоях кровавый отпечаток правой руки.

Привыкший видеть всякие неожиданности адвокат на минуту остолбенел и впился глазами в зловещее пятно.

Что-то недоброе почуялось ему и в странном тоне голоса Лидии Львовны, и в ее чересчур аффектированных расспросах о правой руке, и в ее обмолвках об извозчике, и в этой истерике и в этом кровавом оттиске.

Между посылкой Абеля и этой кровавой пятерней без сомнения есть какая-то роковая связь.

«Преступление! Но разве в этой мирной буржуазной обстановке мыслима даже тень преступления… Тем более тень убийства. Убийства! Но откуда же эта кровь?!..»

Вдруг кто-то сильно, резко схватил его за руку.

Повернулся и остолбенел: Лидия, страшная, с расширенными зрачками, вскочив с постели, впилась взглядом в эту же кровавую руку, горящую на стене. Она не замечала, что рубашка сползла с ее плечика, что расстегнутое платье обнажало грудь и шею.

Оба застыли в гробовом молчании.

— Лидия Львовна, успокойтесь… Ложитесь назад… Вы на себя не похожи…

— Клянитесь, что вы ничего не видали!..

— Успокойтесь, голубушка… Не делайте драмы из пустяка…

— Клянитесь, что вы никому никогда не расскажете об этом…

— Ну, конечно, клянусь!.. Петру Николаевичу и тому ничего не открою…

— Клянитесь всем, что есть для вас самого святого…

— Ну, клянусь…

— Чем клянетесь?

— Моей любовью к вам… Для меня нет ничего святее!..

— Ну, теперь оставьте меня на несколько минут одну… Вы видите, я совсем растерзана…

— Вас оставить! Ни за что!..

— Крикнете Марину!

— Она укладывает детей… Я не советовал бы вам показываться ей и детям в таком виде. Это встревожит их… И вообще… роковая тайна связывает только нас вдвоем…