— Участковый где? — спросил он, но никто не от­ветил. Участковый должен был ждать здесь. Железяка глянул на часы: оказалось, что они приехали на пять минут раньше. Он заглянул к водителю:

— Слушай, у тебя бутерброда никакого нет? Замотал­ся, понимаешь, в столовую не успел...

— Ладно, не оправдывайся,— водитель залез в барда­чок, достал пакет и, развернув, один из бутербродов протянул Железяке.

— С сыром,— куснув, одобрительно заметил тот.— Спасибо. где ты сыр берешь? Я уж полгода его в магази­нах не видел.

— В холодильнике,— ответил водитель.

— Железяка опять бутерброд выцыганил,— заметил один из оперативников.— Ты бы участковому намекнул, он бы тебе из дома картошечки с разварочки...

Эх, сразу не сообразил. Да теперь уж поздно, вот и он.

* * *

Железяка поднимался по лестнице первым. За ним молча двигались оперы, последним шел участковый, чувствовавший себя немного не в своей тарелке. У нуж­ной двери, подчиняясь молчаливым указаниям Железяки, все выстроились в некое подобие каре, но тут участковый вылез вперед и протянул руку к звонку.

Железяка успел схватить его за рукав:

— Ты что,— зло зашептал он.— Ты еще «именем зако­на» крикни! Вот он тебе благодарен-то будет...

— Так положено ж, товарищ лейтенант...

— Слушай меня, участковый. У тебя пистолет есть?

— Есть,— участковый полез в кобуру.

— Вот ты его даже не трогай. Встань на пролет ниже и стой. Я тебя позову, понял?

— Понял,— обиженно буркнул участковый и пошел вниз.

Железяка повернулся к операм, стоявшим у двери: 

— Я налево, вы двое в комнату, ты на кухню, ты тут. Зря не стреляйте. Все понятно?

Молчание он счел знаком согласия:

— Тогда дружно,— дверь подалась с первого раза и вместе с коробкой провалилась в прихожую, осыпая штукатуркой вломившихся милиционеров.

В то же мгновение из комнаты на них метнулся тенью чудовищных размеров мраморный дог. Но нападавших было много, и собака мгновенно помедлила, выбирая себе жертву, что и стоило ей жизни: Железяка выстрелил. Пуля попала догу в голову и сбила его на пол. Собака покатилась, неуклюже взмахивая в воздухе толстыми, как слеги, ногами.

— Сзади! — какой-то человек выскочил в прихожую, но немедленно получил по лицу рукоятью пистолета и завыл, упав на пол. 

Железяка ворвался в комнату первым. Мозг действо­вал точно и быстро: там был еще один. И этот один бежал к дивану, на котором лежала куртка. Если бы он бежал к окну или двери, Железяка бы стрельнул бы в потолок и велел стоять. Но тут было ясно, что человек не просто замерз и решил накинуть куртку, что-то ему в этой куртке было надо.

— Стоять,— не надеясь, что его послушают, крикнул Железяка. И, не успевая задержать блатного, он вцепился в край ковра. Дернул что есть мочи и бегущий с матом завалился на бок, свалив по пути этажерку.

Оперы бросились вязать брыкающегося и матеряще­гося блатного, а Железяка с интересом рассматривал пистолет Стечкина, который достал из бокового кармана лежавшей на диване куртки.

— Серьезная штука,— одобрительно заметил он.— Только, Пуля, он у тебя на предохранителе стоял. Не успел бы ты. Получил бы от меня тезку в лоб и рассла­бился бы навеки, как и пес твой.

— Ах, морда ментовская, Цезаря убил...

— Был грех, собаку действительно жалко. Только она нервная какая-то у тебя. Была.

— Эх, пообещал бы я тебе, что выйду—замочу,— блатной в наручниках уселся на стул и смачно сплюнул на сбитый ковер, с тоской оглядывая комнату.— Да и за­мочил бы, но ты и так не доживешь...

 — Тут ты прав,— легко согласился Железяка. —Если все твои дела раскопать, точно не доживу. Столько не живут... Эй, участкового позовите.

Квартирка была странная, с одной стороны обстав­ленная с вызывающей роскошью, с другой — превращен­ная в склад дефицита, а оттого грязная и запущенная. Пепельницы были полны окурков, по углам теснились пустые бутылки.

В дверь комнаты заглянул участковый, пришибленно оглядываясь по сторонам.

— Давай прокуратуру и понятых,— велел ему Желе­зяка.— Да заткните там ему глотку! — в прихожей в голос стонал человек с разбитым лицом, сокрушенно рассмат­ривая руки в наручниках.

— Как? — спросил один из оперов.

— Скажи, что если пе замолчит, я его лично пристре­лю. Слушай, у тебя там в холодильнике ничего пожевать нету?— обратился он к Пуле.

— Да ты к такой жратве не привык, пронесет,— от­вернулся блатной.— А говно, которое ты на свою зарпла­ту купить можешь, у меня сроду не пояцлялось. Вон, корочку пожуй,-—он пихнул носком ботинка валявшуюся на полу корку от лимона.

— Ладно, касатик,— махнул рукой Железяка.— Твоя правда, не пристало мне с вашего стола перекусывать, вытошнить может. Пошли в тюрьму.

Выходя из подъезда, Железяка споткнулся:

— Вроде все удачно сегодня, а день гадкий какой-то,— заметил он, ни к кому не обращаясь.

* * *

Бар в гостинице оказался довольно сносным. Ник заказал мартини и сел в сторонке. Пожалуй, это была первая пауза, после его приезда. Из уютной обстановки бара все произошедшее воспринималось с некоторой дистанции, словно он уже вернулся и просто вспоминал о сегодняшнем дне. От перспективы все казалось чуть меньше, игрушечнее. Вместе с тем вкус мартини и миндальных орешков делал яснее и очевиднее присутствие Деб.

К столику направилась одна из проституток, доволь­но хорошенькая девушка, и Ник, вяло помахавший ей рукой, отказываясь от услуг, отметил про себя, что про­ститутки тут красивее, чем в Америке. Видел он их там немало: ни один городок около военных баз не обходился без специальной улочки. Проститутки здесь лучше. А ма­ртини он везде мартини.

Музыка хорошая, тихая. Успокаивает. А надо было этого толстяка из кафе хоть в нокдаун послать, уж боль­но рожа поганая... Но этот трус в деле с Серегой явно ни при чем. Тут серьезнее все. Зачем ему было в их мир лезть? Работал бы себе, благо сил не занимать, но нет. Из-за ребенка наверное — деньги были нужны. А где деньги, там и разборки. А Серега слишком честный был, не хитрый. Вот и попал со своим уставом, да в такой монастырь, что уж мало не покажется.

Надо как-то его жене помогать. Может, группу еще одну взять. Тут доллары в цене — неделю можно на десятку жить.

Бокал опустел. Нику не хотелось выпивать, тем более он и отвык делать это по-русски. Подошел к стойке, спросил еще мартини.

Бармен быстро смешал коктейль, подавая осведомил­ся, весьма, впрочем, вежливо:

— Девочку не желаете?

— Нет, спасибо,— так же вежливо ответил Ник, хотя его и покоробил этот диалог, словно говорили о бутерб­роде.

Ему расхотелось сидеть в баре.

Он залпом выпил коктейль, расплатился и пошел к себе в номер.

* * *

Надо было позвонить Деб. Она ждет звонка. Ник печально смотрел на телефон и думал, что скажет жене. Что друга его убили, что его первая родина превратилась в притон и живет по законам притона, что сам он выле­тит ближайшим рейсом...

Ник очень ясно понял, что звонить Деб сейчас не в состоянии. Как ни хотелось ему услышать ее голос, но лучше пусть она нервничает, что он не звонит, чем будет нервничать после его звонка.

Ник включил телевизор и сел в кресло. Шла програм­ма «МТБ». Жеманничающая негритянка рассказывала по-английски о новостях современной музыки. И Ник опять подумал, что странно отвык от этой страны, она словно притворялась той, которую он хоть смутно, но помнил. Причем притворялась плохо, все тут уже пред­ставлялось ненастоящим, фальшивым, и, если не опас­ным, то неинтересным.

Изображение на экране сменилось, и зазвучали знако­мая мелодия. Какая-то голландская группа исполняла американскую песню «Добро пожаловать домой, уста­лый мальчик».

Когда Ник и Деб познакомились, эта песня какое-то время была очень популярна в дансинг-холлах, куда бу­дущая жена любила затащить будущего мужа. Ник, кото­рый танцевать не умел совершенно и всего дичился, хотел гулять с ней по тихим освещенным улицам, но она на­стойчиво волокла «красноармейца» в толпу прыгающих, танцующих и вбухивающих в себя литры «пепси» моло­дых американцев.