Марко тоже вытянулся в струнку и наблюдал за происходящим с большим удивлением и интересом.

— Но это хорошо! — воскликнул он, когда плац-парад кончился. — Как ты всему этому научился?

Рэт резко отмахнулся:

— Если бы ноги меня держали, я сам бы пошел.в солдаты! Я бы завербовался в любой полк, только бы взяли. Мне в жизни ничего больше не надо.

Вдруг выражение лица у него изменилось, и он выкрикнул команду:

— Кру-гом!

И взвод повернулся к нему спиной, лицом к решетке старого кладбища. По-видимому, этот приказ был для них привычным. Рэт закрыл глаза рукой и стоял так несколько мгновений, словно не хотел ничего видеть и чтобы видели его. Марко тоже отвернулся, как все остальные. Он сразу понял, что, хотя Рэт и не плакал, его обуревали такие сильные чувства, бремени которых другой мальчик не выдержал бы.

— Порядок! — крикнул наконец Рэт, уронил руку и снова выпрямился на своей тележке. — Я хочу воевать, — хрипло объяснил Рэт. — Хочу сражаться! Хочу вести людей, много людей, в бой. А у меня почти нет ног. Иногда я из-за этого жить не хочу.

— Но ты еще подрастешь, — сказал Марко, — и можешь стать сильным. Никто заранее не знает, что может случиться. Как ты научился военному делу?

— Да я все время ошивался около казарм. Наблюдал и слушал. Куда солдаты, туда и я. Когда только мог, доставал книги по военному делу и читал. Но я не мог ходить в библиотеки, как ты. Мог только шнырять вокруг, как крыса.

— Но я могу тебя брать с собой в библиотеки, — сказал Марко. — Есть такие, куда пускают и детей. И потом я могу брать кое-какие книги для тебя у отца.

— Правда? А хочешь вступить в наш клуб?

— Да! Но сначала я поговорю об этом с отцом.

Изголодавшись по мальчишеской дружбе и товариществу,

он увидел ту же тягу в тоскливом взгляде Рэта. Марко хотелось опять с ним увидеться. Каким бы он ни казался странным на вид, было в нем что-то привлекательное. Передвигаясь только с помощью своей тележки, он сумел каким-то образом сплотить вокруг себя группу уличных мальчишек и сделаться их командиром. Они ему подчинялись. Они внимательно слушали его рассказы и фантазии на военную тему, они охотно подчинялись муштре. Они позволяли ему командовать ими. Марко был уверен, что отца все это заинтересует, и ему хотелось узнать мнение Лористана на этот счет.

— Теперь мне надо домой, — сказал Марко, — но если ты будешь здесь завтра, я тоже попытаюсь прийти.

— Да, мы здесь будем. Это наша казарма.

Марко вытянулся во весь рост и ловко отдал честь, словно воинскому начальнику, превосходящему его по званию. Затем он обогнул тележку и пошел, печатая шаг, под кирпичной аркой, и его мальчишеская походка была четкая и решительная, словно он шел нога в ногу со всем взводом.

— Он тоже учится военному делу, — сказал Рэт. — И разбирается в этом не хуже меня.

С этими словами он выпрямился и с живым интересом стал смотреть вслед Марко, удаляющемуся по арочному проходу.

5

«ПРИКАЗ МОЛЧАТЬ ОСТАЕТСЯ В СИЛЕ»

Сейчас они жили беднее, чем когда-либо прежде, н ужин Марко и его отца был довольно скуден. Лазарь стоял навытяжку за стулом своего господина и прислуживал ему, соблюдая строжайший церемониал. Их бедная квартира всегда сияла поистине казарменной безукоризненной чистотой и порядком. Лазарь даже снискал благоволение перегруженных работой горничных тем, что взял на себя все заботы о комнатах хозяина. Он многому научился в дни своей солдатской юности. Он чинил, штопал и в тягчайшем сражении, которое выпадает на долю бедняков — борьбе с грязью и запущенностью, — всегда одерживал верх. Сегодня на ужин у них был только кофе и подсушенный хлеб, но Лазарь сам смолол кофе, и хлеб был вкусный.

За ужином Марко рассказал отцу о Рэте и его солдатах. Лористан слушал, и его темные глаза смотрели на сына с такой знакомой рассеянной и, одновременно, задумчивой улыбкой. Марко всегда восхищала эта особенность, она означала, что отец думает сразу о многом. Секрет власти отца над сыном заключался еще и в том, что его лицо всегда казалось Марко чудесной книгой, в которой можно иногда что-то прочесть. Отец так много знал, так красочны и правдивы были его рассказы, а о многом, им пережитом, можно было только догадываться. Марко, конечно, понимал, что отец наделен особого рода обаянием, которое действует и на него и на других одинаково сильно. Когда Лористан, стоя, разговаривал с людьми, во всей его высокой фигур» чувствовалось лишь ему присущее спокойное изящество, которое оказывало неотразимое воздействие на слушателя. Отец никогда не проявлял нервозности или неуверенности в себе. Его руки (а руки у него были прекрасные, тонкие, но сильные) могли быть совершенно неподвижны. Он умел стоять прямо и твердо, никогда не переминаясь на своих красивых ногах с выпуклыми икрами. Он и сидел в корректной, спокойной позе. Его ум управлял телом, и оно всегда подчинялось его приказам. Он мог стоять совершенно непринужденно и свободно, глядя на тех, с кем разговаривал, и они тоже смотрели и слушали его, но Марко иногда казалось, что отец держится так, будто «дает аудиенцию», как водится у королей. Люди, уходя, часто ему низко кланялись, и не раз случалось, что какой-нибудь человек низкого звания уходит, пятясь назад, словно отец — действительно король. И все это при том, что Лористан держал себя в высшей степени скромно и непритязательно.

— Они говорили о Самавии? И он знает историю Исчезнувшего Принца? — спросил Лористан задумчиво. — Знает, даже обитая в таком месте!

— Его интересуют войны, и он хочет о них говорить. Если бы он мог стоять и возраст был бы подходящий, он отправился бы сражаться за свободу Самавии.

— Сейчас это залитая кровью, печальная страна, — ответил Лористан. — И те, кто не запуган до смерти или не смертельно несчастен, безумствуют от жажды крови.

И вдруг Марко совсем неожиданно для себя стукнул кулаком по столу.

— Но почему кто-то из Ярoвичей или Маранoвичей вообще должен быть королем! — вскричал он. — Ведь они были невежественными, темными крестьянами, когда впервые стали драться за корону несколько столетий назад. Самый жестокий из них ею завладел, и с тех пор кровопролитная борьба не прекращается. Только Федоровичи были прирожденными королями. И в мире есть лишь один человек, имеющий законное право на трон, хотя я не знаю, существует ли он на самом деле. Однако я верю, что он жив. Верю!

Лористан взглянул на разгоряченное лицо двенадцатилетнего мальчика. Пламя, вспыхнувшее в его глазах, свидетельствовало о том, как пылко бьется его сердце.

— Ты хочешь сказать? — тихо спросил отец.

— Я считаю, что королем должен быть Айвор из династии Федоровичей. Королем должен бьггь Айвор. И люди признают его право на трон, и в стране снова наступят счастливые времена.

— Но прошло пятьсот лет с того дня, как принц Айвор расстался с добрыми, вылечившими его монахами, — все так же тихо продолжал Лористан.

— Но, отец, — возразил Марко, — даже Рэт говорит, как ты говорил, что Айвор был слишком молод и не мог вернуться в страну, где правили Маранбвичи, и ему, наверное, пришлось работать, чтобы иметь кров и пищу, и, возможно, он был так же беден, как мы сейчас. Но когда у него родился сын, он назвал его тоже Айвором и обо всем ему рассказал, и так оно шло и шло. Они всегда должны были называть своего старшего сына Айвором. И он всегда должен был получать необходимое воспитание, чтобы сразу, как только потребуется, стать королем Самавии.

И, сильно волнуясь, Марко вскочил с места и вытянулся в струнку.

— Ой! Да ведь король Самавии, может быть, живет сейчас в каком-нибудь городе, и, когда читает в газетах о междоусобной борьбе в Самавии, у него кровь в жилах закипает, горит огнем. Ведь это же его страна, его народ, его собственный, родной народ! И он должен к ним вернуться, он обязан вернуться и объявить им, кто он такой! А как ты думаешь, отец, должен он это сделать?