Я обвел взглядом толпу и усмехнулся, когда головы синхронно закивали. Затянулся еще раз и сразу достал вторую сигарету.

— После этого ни слова ни о нем, — брезгливо кивнул на встающего и пошатывающегося Шнурова, — Ни о Мартыновой. Все поняли?

Снова судорожные кивки и тихое перешептывание.

— Кыш отсюда, — рыкнул, выпуская дым из ноздрей.

Оставшись один, прислонился боком к ближайшему столбу и коснулся прохладного металла.

«Сила, сын» — сказал мне отец во время одной из наших бесед, — «Сила — вот то, что побеждает подлость. Подлец по натуре — слабак и трус, а слабость и трусость боится силы. Будь сильным, чтобы ломать слабаков и трусов, Рома. Будь сильным, чтобы уничтожать подлость. Не бойся использовать кулаки, не бойся откусывать уши тому, кто обидел то, что тебе дорого; вгрызайся в глотку тем, кто тронул твое. Будь сильным, сынок, и стой до конца за тех, кого любишь; стой до оконца за мораль и принципы, ибо они должны быть нерушимы».

2007 г.

— Громов, ты в курсе, что о тебе сплетничают? — пропела Мартынова, когда я вышел из машины.

Я обернулся с улыбкой и подошел к ней, поймав брошенную мне зажигалку.

— Что сплетничают?

— Не насосала, а подарили, — она указала тоненькой сигареткой на мою машину, и тихо рассмеялась, — Половина параллели женского пола хочет дать тебе на переднем сидении.

Тихо фыркнув, я встал рядом с ней и посмотрел на предмет, судя по всему, обсуждаемый всей школой.

— Машина, как машина. Что в ней такого?

— Ты, когда покупал ее, на ценник смотрел? — она с укором глянула на меня и толкнула плечиком.

— Я работаю, — вернув ей зажигалку, я решил перевести тему, — Как дела?

— Нормально, — она улыбнулась и мне стало немного теплее. Подняла руку и пошевелила пальчиками, продемонстрировав кольцо, — Замуж выхожу.

— Я в курсе, — выдавив из себя улыбку, я отвернулся, сделав вид, что стряхиваю грязь со своего пальто.

Крепко зажмурился и тут же вернул лицу прежнее выражение — не хочу, чтобы она видела, что со мной делает эта «радостная новость». Да и кольцо я заметил еще неделю назад — такое грех не заметить. Сам подарил бы подобное.

— Придешь? — с надеждой просит Катя, — Я кроме тебя ни с кем не общаюсь, — полушепотом добавляет, — Ты, вроде как, мой единственный друг.

Я посмотрел на нее и привычным жестом заправил прядку волос за ухо. Натянув на лицо улыбку, ответил:

— Приду, — голос дрогнул, но она не заметила.

— Мы не будем пышно праздновать — только близкие. Но ты можешь взять с собой какую-нибудь из своих пассий, — подмигнув мне, она бросила окурок на траву и придавила его кончиком своей туфли.

— Только похрюкать осталось, Мартынова, — с укором сказал я.

— Иди ты, — она высунула свой язычок и сморщилась, — Ты делаешь так же.

— Неа, я за забор бросаю.

Надув губки, Катька посмотрела вдаль и вздохнула.

— Завидую. Я пробовала — никак не выходит. Наверное, из-за ногтей.

— Нет, — промычал я, затягиваясь в последний раз, — Не в ногтях дело. Смотри.

Встав позади нее, обнял ее и на секунду замер, впитывая и запоминая это ощущение.

— Возьми хапец большим и указательным пальцем, — прохрипел я, и Катя вздрогнула — наверное мое дыхание пощекотало. Выполнив мои указания, она снова замерла, а я изо всех сил сдерживался, чтобы не сжать ее в объятиях, схватить и убежать далеко-далеко.

Туда, где не будет ее будущего мужа; где не будет этой школы и мерзотных, завистливых взглядов. На меня. На нее. Туда, где она будет со мной и будет моей, только моей.

— Прижми и резко отпускай, — я провел пальцем по ее руке и зажмурился, вдыхая ее запах — что-то пряное и сладкое, как выпечка.

Секунда тишины, а потом она тихо пищит и поворачивается в моих руках.

— Получилось, — улыбается широко, а у меня сердце пару ударов пропускает — так хочется ее поцеловать, прижать к себе и никогда не отпускать, — Ты — мой герой, — шепчет она.

— Я всего лишь показал тебе, как за забор окурком выстрелить, — невольно рассмеялся, а потом застыл, когда она привстала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

— Ты знаешь, о чем я, — вытирая помаду с моей кожи пальцами, Катька грустно улыбнулась и посмотрела мне в глаза.

Знаю, Ежик. Знаю…

2007 г., выпускной

— Сын, — отец крепко обнял меня и похлопал по плечу, — Горжусь тобой.

— Гордишься тем, что я закончил школу на одни тройки?

— Горжусь тем, что ты, слава тебе Господи, — он вознес глаза к потолку и тут же посмотрел на меня, — Вообще закончил ее.

Мы оба рассмеялись, а мама взглянула на нас с укором:

— Два дурака пара, — пробормотала она, и тут же тихо пискнула, когда я сжал ее в объятиях и приподнял над полом.

К отцу подошла наша директриса — наверняка будет выпрашивать не бросать спонсорскую деятельность, после того, как Громов-младший, т.е. я, выйдет за двери этого заведения и больше никогда не войдет в них. Я оглядел зал, в пол-уха слушая щебетание матери и увидел Катю.

Она стояла в углу. Красивая, до боли красивая и все такая же невинная, как и раньше. Стойкая и сильная — моя заслуга. Счастливая, да вот только не я сделал ее такой — мой промах.

Не думая, шагнул в ее сторону и подошел в тот же момент, как рядом с ней вырос ее супруг — взрослый и приятный на вид. Он поцеловал ее в макушку и щеки Катьки, моей Катьки, вспыхнули, окрашиваясь красивым розовым цветом.

— Привет, — просипел я, когда подошел ближе, — Я могу украсть у тебя один танец?

— Ромка, — она искренне улыбнулась и отставила свой бокал с шампанским в сторону, — Артем, ты не против если я потанцую с одноклассником? — обратилась к мужу, а я старательно игнорировал его — смотрел лишь на нее.

— Конечно, милая. Иди, — снова поцелуй, а затем он отпускает ее талию, и она подходит ко мне.

Касаюсь ее там же, где только что касался он и мечтаю, чтобы мое прикосновение было единственным. Чтобы кроме меня никто больше не касался ее, но…

— Ты какой-то хмурый, Громов, — ласково спрашивает она, положив ладонь мне на шею.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не зажмуриться от удовольствия — ее пальцы такие мягкие и теплые.

— Просто устал. Тяжелый день.

— Да, понимаю, — Катя движется со мной в такт музыке, а потом придвигается ближе и кладет щеку мне на плечо, — Я счастлива, что наконец-то это закончилось.

— Школа?

— Угу, — мычит, а потом резко отстраняется, — Ой, я тебя помадой испачкала.

— Ничего страшного, Кать.

— Блин, ее тяжело отстирать будет… — продолжала бормотать она, глядя на мое плечо.

— Кать. По#%й, — ответил я и она моргнула от удивления.

Поражает, как она продолжает делать такое удивленное лицо каждый раз, когда я ругаюсь матом.

— Я буду скучать по тебе, — шепчу я, прислоняясь губами к ее виску — ненавязчиво, чтобы ее муж не подумал ничего лишнего.

— Эй, Ромка. Мы же удимся на встрече одноклассников?

В ответ я лишь пожал плечами.

2014 г.

Господи, зачем я это сделал? Что вообще забыл в этом Богом забытом месте?

Школа. Провались ты сквозь землю; пропади ты пропадом.

Стоял на углу, курил без остановки и качал головой — дурак. Не старый, но дурак. Храбрился, готовился, а как увидел ее вдалеке — труханул и свалил сюда, в нашу курилку.

Какая же она красивая… Словно лучше стала — округлилась, стала такой складной, женственной. По-прежнему рыженькая и с веснушками на носу; и по-прежнему практически не пользуется косметикой — не чета тем дамам, с которыми я привык вошкаться. Естественная, натуральная и какая-то… Родная, что ли.

Странно, думал, что пройдет с годами, но нет — не прошло. Увидел ее и на плечи словно все здание, все четыре этажа вместе с крышей рухнули — сколько лет потерял. Ведь признайся тогда, что люблю, все могло бы быть по-другому. А теперь… Жизнь просто промелькнула перед газами — в офисах, на встречах, на переговорах. Счастья, как не было, так и нет. И любви, будь она неладна, не было. Одна-единственная, да и та так и осталась не высказанной, не исполненной.