— Спасибо, — я невольно улыбнулся в ответ, — Как назовем?

Тихо фыркнув, Катька начала вставать, и я быстро подскочил на ноги, протягивая ей руку. Ухватившись за мою ладонь, она выпрямилась и пожала плечами.

— Выносить бы еще.

— Выносим.

— И родить.

— Родим, — я невольно улыбнулся, убирая ее волосы за плечи.

— И воспитать.

— Воспитаем, — обхватив ее руками, я прижался губами к ее лбу, — Ежик, мы все сделаем; со всем справимся. Только вместе. Ладно?

— А надо? — неуверенно спросила моя Катька.

— Надо, — твердо ответил я.

— Ладно.

Эпилог

Her skin is like velvet

So I went to her home

Her place like a palace

With things you can’t own

Her skin is like velvet

And hear how she sings

Hear how she sings…

A-Ha «Velvet»

2015 г.

Чашка кофе приземлилась на стол, и я поблагодарил Катю улыбкой. Она подмигнула мне, развернулась к двери, но замерла на полпути и быстро взглянула на часы, висящие на стене.

— Милый, — промурлыкала, возвращаясь ко мне, — Я Романа Романовича уложила только что и, — снова взгляд на циферблат, — Согласно нашему режиму у нас есть сорок минут до следующего кормления.

Я усмехнулся, когда она присела на краешек стола и провел ладонями по ее бедрам, задирая ночную сорочку из гладкого кремового шелка. Подвинулся поближе, пока Катя устроилась поудобнее и раздвинул ее ноги. Наклонился, поцеловав внутреннюю сторону бедра, но ее рука остановила меня, мягко оттолкнув голову.

— В чем дело?

— Ром, три месяца прошло, — изогнув бровь, Катя прикусила нижнюю губу.

— И? — я понял, на что она намекает, но сделал вид, что не понимаю — как всегда.

Ромке младшему — три месяца. Вроде как пора начинать активную семейную жизнь, но мне, признаться, как-то страшно. Слышал краем уха в больнице, что Кате несколько швов наложили там, и от одной мысли, что я могу навредить ей…

— Рома, я хочу тебя, — провела пальчиками по моему затылку и мягко сжала волосы, заставляя подняться, — Тебя. Внутри. Сейчас.

Дрожь волной пробежалась по спине, когда она прошептала эти слова — умоляюще. Притянула меня к себе, обхватив ногами и лизнув мой небритый подбородок.

— Я боюсь сделать тебе больно, — пробормотал я, пытаясь сохранить самообладание, когда она начала потираться о мою эрекцию с этими маленькими нуждающимися вздохами, — Кать…

Уткнувшись носом мне в шею и покусывая кожу, она ловко расстегнула мои брюки и приспустила их вместе с трусами. Если мысленно я упирался, то мой член вполне был не против оказаться внутри нее — хотя, он вообще никогда не был против.

Она тихо охнула, когда я толкнулся — максимально медленно и осторожно — и запрокинула голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Я пропал. Утонул в их синеве, нырнул с головой, заполняя ее по сантиметру и чувствуя, как учащается ее дыхание; видя, как расширяются ее зрачки и как приоткрываются губы. Молча прижался к ней, тихонько простонав в ее волосы, и, поцеловав в висок, замер.

— Дай мне секунду, — прошептал, зажмурившись, — Просто дай мне секунду. Я так по тебе соскучился.

— Я тоже, — шепнула Катя в ответ.

Ее приглушенный стон, когда я начал двигаться — самый сладкий звук. Тепло и мягкость ее тела; ее запах и вкус ее кожи — мне так сильно не хватало этого, нет, не три месяца, всю жизнь.

Эта мольба в голосе, когда она просит дать ей больше. Глубже. Сильнее.

— Жестче, — бормочет она в мой рот, когда я покусываю ее губы, — Рома, жестче, пожалуйста.

Я толкаю ее, и она падает спиной на стол — прямо на мой ноутбук, который противно затрещал под ней — судя по всему монитору хана. Ойкнула, когда я схватил ее ноги и уложил их себе на плечи, чтобы обострить ощущения до невозможности; и прикрыла рот ладошкой, когда я начал вдалбливаться в нее со всей силой, которая только у меня есть. Прижался лицом к ее ножке — поджала пальчики, значит уже близко.

Ее тело словно вылепили под меня — она настолько идеальная, что кажется сном. Прекрасным, фантастическим сном. И я держу ее, с силой сжимаю ее тело, пока она кончает, отчаянно сдерживая крики — держу, потому что боюсь, что она исчезнет. А затем, не выпуская ее из рук, я прижимаюсь к ней, прислоняюсь лбом к ее лбу и закрываю глаза.

— Я так люблю тебя, — шепчу в ее кожу — светлую, с крошечными веснушками и пахнущую так знакомо и сладко, — Так сильно.

— Я тебя тоже, — она проводит рукой по моим волосам, перебирает их пальцами, вызывая мурашки на шее, — Ромка, ты стал такой сентиментальный. С чего вдруг?

Подняв голову, я хмуро посмотрел на нее. Она провела пальцем по моему лбу — разглаживает морщинку — и улыбнулась, чмокнув меня в нос.

— Всегда такой был, — пробормотал я, выпрямляясь и помогая ей сесть.

— Не всегда, — Катя коротко обернулась и, приподняв брови, посмотрела на меня, — Ноутбук. А я-то думала, что там трещало и царапалось.

— Да похер, новый куплю, — небрежно ответил я, — Сильно царапалось? Покажи.

— Терпимо, — отмахнувшись, Катька прищурилась и замерла.

Тихонько проскулила и опустила взгляд на свою грудь. Я сделал то же самое и судорожно сглотнул — на шелковой ткани растекались два молочных пятна.

— Проснулся, — прошептала моя жена, отодвигая меня и вставая на ноги, — Попозже закончим, — привстала на цыпочки и поцеловала меня в губы, а затем быстро выбежала из кабинета и протопала по квартире в спальню.

Я плюхнулся в кресло, так и не надев брюки, что болтались на бедрах. Опустил голову на подголовник и закрыл глаза, прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Ромка захныкал и тут же затих, едва услышал ее голос — тихое и мелодичное «Баю-баюшки, баю». Оглядев комнату, посмотрел на нашу фотографию со свадьбы и потянулся к фоторамке, чтобы в очередной раз погладить снимок.

Катька упиралась до последнего, не хотела пышное торжество, но я стоял на своем твердо — она заслужила самое лучшее. Самое красивое платье. Три. Самые красивые цветы, самый красивый банкетный зал. Я хотел, чтобы наша свадьба стала лучшим днем в ее жизни и не прогадал — ночью, когда мы лежали на смятых влажных простынях она без остановки шептала заветное: «Люблю» и целовала мои плечи. А я сжимал ее в объятиях и гладил только-только округлившийся живот, умирая от счастья.

Милена каким-то чудом приняла меня — быстро пошла на руки, быстро стала улыбаться и реагировать на звук моего голоса. Я очень переживал за это, даже ходил на консультацию к детскому психологу, но все прошло легко и просто. Девочка освоилась в моей квартире и даже выбрала себе комнату на втором этаже — раньше она служила мне спальней, но противиться умоляющему взгляду карих детских глаз я не смог, поэтому молча переехал в комнату рядом с кабинетом на первом этаже.

Какая все-таки странная штука жизнь. Вот живешь себе, существуешь, имеешь кучу возможностей, а самое главное упускаешь из-за глупого страха быть непонятым, осмеянным. И вроде бы сильный, волевой, добиваешься всего по жизни, а живешь с этим страхом, как мальчишка.

«Страх, сынок — это синоним трусости. А трусость — это слабость, — отец мягко улыбнулся, сжав мою ладонь, и потрепал меня по макушке, как тогда — много-много лет назад, — Сила сын. Сила побеждает страх. Будь сильным, чтобы не бояться. Любишь ее? Борись. Стучись головой в закрытые двери, ломай стены, но добейся ответной любви. Чувствуешь, что твое? Забирай. Забирай, сгребай в охапку и никогда не отпускай, — он отвернулся, посмотрев на школьные медали, висящие в моем кабинете, — Помню я твою Мартынову. Она — хорошая девушка и достойна тебя. Но, самое главное, что ты достоин ее. Так что дуй на эту встречу выпускников, а с переговорами я как-нибудь без тебя справлюсь.»

В квартире все стихло — только над колыбелью тихонько играла музыка и по потолку плясали звезды — какая-то хитрая детская штука. Естественно — самая лучшая. Катя не дождалась меня и заснула, раскинувшись на кровати — по белоснежной подушке разметались огненные волосы. Я прикрыл дверь и вернулся в кабинет, чтобы убрать бумаги в стол и проверить расписание на завтра.