В этом месте начинается подъем на холм. Но путник не пошел по дороге в Монфермейль. Он взял правее и полями скоро дошел до леса.

В лесу он замедлил шаг и стал присматриваться к каждому дереву, словно искал что-то и держался таинственной, ему одному известной дороги. Вдруг ему показалось, что он сбился с пути, и он в нерешительности остановился. Наконец ощупью добрался до прогалины, где лежала груда больших белевших в темноте камней. Подойдя к ним, он окинул их зорким взглядом сквозь ночной туман, точно делал им смотр. Большое дерево, покрытое наростами, являющимися признаком старости, высилось в нескольких шагах от груды камней. Путник направился к дереву и провел рукой по стволу, словно хотел нащупать и пересчитать все наросты на его коре.

Против дерева - это был ясень - рос каштан, болевший отпадением коры. Взамен повязки к нему была прибита цинковая пластинка. Человек приподнялся на цыпочки и дотронулся до нее.

Он потоптался на месте, словно желая убедиться, что земля между деревом и грудой камней не была свежевзрыта.

Потом осмотрелся и пошел лесом.

Это и был тот человек, который встретился с Козеттой.

Пробираясь сквозь кусты по направлению к Монфермейлю, он заметил маленькую движущуюся тень, которая то ставила свою ношу на землю, то с жалобным стоном подымала ее и брела дальше. Он подошел ближе и увидел, что это была маленькая девочка, еле тащившая огромное ведро с водой. Он мгновенно очутился возле нее и молча взялся за дужку ведра.

Глава седьмая. Козетта в темноте, бок о бок с незнакомцем

Козетта, как мы уже сказали, не испугалась.

Человек заговорил с ней. Голос его был тих и серьезен.

- Дитя мое! Твоя ноша слишком тяжела для тебя.

Козетта подняла голову и ответила:

- Да, сударь.

- Дай, я понесу, - сказал он.

Козетта выпустила дужку ведра. Человек пошел рядом с ней.

- Это действительно очень тяжело, - пробормотал он и спросил: - Сколько тебе лет, малютка?

- Восемь лет, сударь.

- И ты идешь издалека?

- От ручья, который в лесу.

- А далеко тебе еще идти?

- Добрых четверть часа.

Путник помолчал немного, потом вдруг спросил:

- Значит, у тебя нет матери?

- Я не знаю, - ответила девочка и, прежде чем он успел снова заговорить, добавила: - Думаю, что нет. У других есть. А у меня нет. Наверно, никогда и не было, - помолчав, сказала она.

Человек остановился. Он поставил ведро на землю, наклонился и положил обе руки на плечи девочки, стараясь в темноте разглядеть ее лицо.

Худенькое, жалкое личико Козетты смутно проступало в белесовато-сером свете.

- Как тебя зовут?

- Козетта.

Прохожий вздрогнул, словно от электрического тока. Он снова взглянул на нее, затем снял руки с плеч Козетты, схватил ведро и зашагал.

Спустя мгновение он опросил:

- Где ты живешь, малютка?

- В Монфермейле, - может, вы знаете, где это?

- Мы идем туда?

- Да, сударь.

Немного погодя он снова спросил:

- Кто же это послал тебя в такой поздний час за водой в лес?

- Госпожа Тенардье.

- А чем эта твоя госпожа Тенардье занимается? - спросил незнакомец; он старался говорить равнодушным тоном, но голос у него как-то странно дрожал.

- Она моя хозяйка, - ответила девочка - Она содержит постоялый двор.

- Постоялый двор? - переспросил путник - Хорошо, там я и переночую сегодня. Проводи-ка меня.

- А ведь мы туда идем, - ответила девочка.

Человек шел довольно быстро. Козетта легко поспевала за ним. Она больше не чувствовала усталости. Время от времени она посматривала на него с каким-то удивительным спокойствием, с каким-то невыразимым доверием. Ее никто никогда не учил молиться богу. Однако она испытывала нечто похожее на радость и надежду, устремленную к небесам.

Прошло несколько минут. Незнакомец заговорил снова:

- Разве у госпожи Тенардье нет служанки?

- Нет, сударь

- Разве ты у нее одна?

- Да, сударь.

Снова наступило молчание. Потом Козетта сказала:

- Правда, у нее есть еще две маленькие девочки.

- Какие маленькие девочки?

- Понина и Зельма.

Так упрощала Козетта романтические имена, столь любезные сердцу трактирщицы.

- Кто же они, эти Понина и Зельма?

- Это барышни госпожи Тенардье. Ну, просто ее дочери.

- А что же они делают?

- О! - воскликнула Козетта - У них красивые куклы, разные блестящие вещи, у них много всяких дел. Они играют, забавляются.

- Целый день?

- Да, сударь.

- А ты?

- А я работаю.

- Целый день?

Девочка подняла свои большие глаза, в которых угадывались слезы, скрытые ночным мраком, и кротко ответила:

- Да, сударь.

Помолчав, Козетта добавила:

- Иногда, когда я кончу работу и когда мне позволят, я тоже могу поиграть.

- Как же ты играешь?

- Как могу. Мне не мешают. Но у меня мало игрушек. Понина и Зельма не хотят, чтобы я играла в их куклы. У меня есть только оловянная сабелька, вот такая.

Девочка показала мизинчик.

- Ею ничего нельзя резать?

- Можно, сударь, - ответила девочка, - например, салат и головы мухам.

Они дошли до села; Козетта повела незнакомца по улицам. Они прошли мимо булочной, но Козетта не вспомнила о хлебе, который должна была принести. Человек перестал расспрашивать ее - теперь он хранил мрачное молчание. Когда они миновали церковь, незнакомец, видя все эти разбитые под открытым небом лавчонки, спросил:

- Тут что же, ярмарка?

- Нет, сударь, это Рождество.

Когда они подходили к постоялому двору, Козетта робко дотронулась до его руки.

- Сударь!

- Да, дитя мое?

- Вот мы уже совсем близко от дома.

- И что же?

- Можно мне теперь взять у вас ведро?

- Зачем?

- Если хозяйка увидит, что мне помогли его донести, она меня прибьет.

Человек отдал ей ведро. Минуту спустя они были у дверей харчевни.

Глава восьмая. О том, как неприятно впускать в дом бедняка, который может оказаться богачом

Козетта не могла удержаться, чтобы украдкой не взглянуть на большую куклу, все еще красовавшуюся в витрине игрушечной лавки, затем постучала в дверь. На пороге показалась трактирщица со свечой в руке.

- А, это ты, бродяжка! Наконец-то! Куда это ты запропастилась? По сторонам глазела, срамница!

- Сударыня! - задрожав, сказала Козетта. - Этот господин хочет переночевать у нас.

Угрюмое выражение на лице тетки Тенардье быстро сменилось любезной гримасой, - это мгновенное превращение свойственно кабатчикам. Она жадно всматривалась в темноту, чтобы разглядеть вновь прибывшего.

- Это вы, сударь?

- Да, сударыня, - ответил человек, дотронувшись рукой до шляпы.

Богатые путешественники не бывают столь вежливы. Этот жест, а также беглый осмотр одежды н багажа путешественника, который произвела хозяйка, заставили исчезнуть ее любезную гримасу, сменившуюся прежним угрюмым выражением.

- Входите, милейший, - сухо сказала г-жа Тенардье.

«Милейший» вошел. Тенардье вторично окинула его взглядом, уделив особое внимание его изрядно потертому сюртуку и слегка помятой шляпе, потом, кивнув в его сторону головой, сморщила нос и, подмигнув, вопросительно взглянула на мужа, продолжавшего бражничать с возчиками. Супруг ответил незаметным движением указательного пальца, одновременно оттопырив губы, что в таких случаях означало у него: «Голь перекатная».

- Ах, любезный! - воскликнула трактирщица. - Мне очень жаль, но у меня нет ни одной свободной комнаты.

- Поместите меня, куда вам будет угодно - на чердак, в конюшню. Я заплачу, как за отдельную комнату, - сказал путник.

- Сорок су.

- Сорок су? Ну что ж!

- Ладно!

- Сорок су! - шепнул один из возчиков кабатчице. - Да ведь комната стоит всего-навсего двадцать!

- А ему она будет стоить сорок, - ответила она тоже шепотом. - Дешевле я с бедняков не беру.

- Правильно, - кротко заметил ее муж, - пускать к себе такой народ - только портить добрую славу заведения.