Убаюкает бриг белой кипенью пены,

И пускай ураган, накликающий тьму,

Взмахом молнийных крыльев ударит в корму!

У тебя остаются и небо и море,

Молодые орлы, что парят на просторе,

Беззакатное солнце на весь круглый год,

Беспредельные дали, родной небосвод.

Остается язык, несказанно певучий,

Ныне влившийся в хор итальянских созвучий, -

Адриатики вечной живой водоем,

Где Гомер или Данте поют о своем.

Остается сокровище также иное,

Боевой ятаган, да ружье нарезное,

Да штаны из холста, да еще тебе дан

Красный бархатный, золотом шитый кафтан.

Мчится бриг, рассекает он пенную влагу,

Гордый близостью к славному архипелагу.

Остается тебе, удивительный грек,

Разгадать за туманами мраморный брег

Иль тропинку, что жмется к прибрежным откосам,

Да крестьянку, лениво бредущую с возом,

Погоняя прутом своих кротких быков,

Словно вышла она из далеких веков,

Дочь Гомера, дитя великанов, богиня,

Что изваяна на барельефах в Эгине.

Октябрь 1832 г,

ЛУЧИ И ТЕНИ

К Л.

С тростинкой хрупкою надежды наши схожи,

Дитя мое, в руках господних наши дни,

Всей нашей жизни нить в суровой власти божьей,

Прервется нить, - и где веселия огни?

Ведь колыбель и смерти ложе, -

От века на земле сродни.

Я некогда впивал душою ослепленной

Чистейшие лучи моих грядущих дней,

Звезду на небесах, над морем Альциону

И пламенный цветок среди лесных теней.

Виденья этой грезы сонной

Исчезли из души моей.

И если близ тебя, дитя, рыдает кто-то,

Не спрашивай его, зачем он слезы льет, -

Ведь плакать радостно, когда томит забота,

Когда несчастного жестокий рок гнетет.

Слеза всегда смывает что-то

И утешение несет.

2 июня 1839 г.

OCEANO NOX

[Встает] с океана ночь (лат.) - конец 250-го стиха 2-й песни

«Энеиды» Вергилия: «Движется между тем небосвод, // С океана

встает ночь». Vertitur interea caelum et ruit oceano nox.

Сен-Валери-на Сомме

Вас сколько, моряки, вас сколько, капитаны,

Что плыли весело в неведомые страны,

В тех далях голубых осталось навсегда!

Исчезло сколько вас - жестокий, грустный жребий!

В бездонной глубине, при беспросветном небе,

Навек вас погребла незрячая вода!

Как часто путь назад не мог найти к отчизне

Весь экипаж судна! Страницы многих жизней

Шторм вырывал и их бросал по волнам вмиг!

Вовек нам не узнать судьбы их в мгле туманной.

Но каждая волна неслась с добычей бранной:

Матроса та влекла, а та - разбитый бриг.

И никому не знать, что сталось с вашим телом,

Несчастные! Оно, по сумрачным пределам

Влачася, черепом о грани камней бьет.

А сколько умерло, единой грезой живших,

Отцов и матерей, часами стороживших

На берегу возврат того, кто не придет!

Порой по вечерам ведут о вас беседы,

Присев на якорях, и юноши и деды

И ваши имена опять твердят, смешав

Со смехом, с песнями, с рассказами о шквале

И с поцелуем тех, кого не целовали, -

Тогда как спите вы в лесу подводных трав.

Мечтают: «Где они? На острове безвестном,

Быть может, царствуют, расставшись с кругом тесным

Для лучших стран?» Потом - и имена в туман

Уходят, как тела ушли на дно бесследно,

И Время стелет тень над вашей тенью бледной, -

Забвенье темное на темный океан.

Вас забывают все - с тем, чтоб не вспомнить снова:

Свой плуг есть у того, свой челн есть у другого!

И только в ночь, когда шторм правит торжество,

Порой еще твердит о вас вдова седая,

Устав вас ожидать и пепел разгребая

Пустого очага и сердца своего.

Когда же и ее закроет смерть ресницы,

Вас некому назвать! - ни камню у гробницы

На узком кладбище, пугающем мечту,

Ни иве, что листы роняет над могилой,

Ни даже песенке, наивной и унылой,

Что нищий пропоет на сгорбленном мосту!

Где все, погибшие под голос непогоды?

О, много горестных у вас рассказов, воды

(Им внемлют матери, колена преклонив!),

Их вы поете нам, взнося свой вал мятежный, -

И потому у вас все песни безнадежны,

Когда вы катите к нам вечером прилив!

Июль 1836 г.

ВОЗМЕЗДИЕ

ПЕРЕД ВОЗВРАЩЕНИЕМ ВО ФРАНЦИЮ

Сейчас, когда сам бог, быть может, беден властью,

Кто предречет,

Направит колесо к невзгоде или к счастью

Свой оборот?

И что затаено в твоей руке бесстрастной,

Незримый рок?

Позорный мрак и ночь, или звездой прекрасной

Сверкнет восток?

В туманном будущем смесились два удела -

Добро и зло.

Придет ли Аустерлиц? Империя созрела

Для Ватерло.

Я возвращусь к тебе, о мой Париж, в ограду

Священных стен.

Мой дар изгнанника, души моей лампаду,

Прими взамен.

И так как в этот час тебе нужны все руки

На всякий труд,

Пока грозит нам тигр снаружи, а гадюки

Грозят вот тут;

И так как то, к чему стремились наши деды,

Наш век попрал;

И так как смерть равна для всех, а для победы

Никто не мал;

И так как произвол встает денницей черной,

Объемля твердь,

И нам дано избрать душою непокорной

Честь или смерть;

И так как льется кровь, и так как пламя блещет,

Зовя к борьбе,

И малодушие бледнеет и трепещет, -

Спешу к тебе!

Когда насильники на нас идут походом

И давят нас,

Не власти я хочу, но быть с моим народом

В опасный час.

Когда враги пришли на нашей ниве кровной

Тебя топтать,

Я преклоняюсь ниц перед тобой, греховной,

Отчизна-мать!

Кляня их полчища с их черными орлами,

Спесь их дружин,

Хочу страдать с тобой, твоими жить скорбями,

Твой верный сын.

Благоговейно чтя твое святое горе,

Твою беду,

К твоим стопам, в слезах и с пламенем во взоре,

Я припаду.

Ты знаешь, Франция, что я всегда был верен

Твоей судьбе,

Я думал и мечтал, в изгнании затерян,

Лишь о тебе.

Пришедшему из тьмы, ты место дашь мне снова

В семье своей,

И, под зловещий смех разгула площадного

Тупых людей,

Ты мне не запретишь тебя лелеять взором,

Боготворя

Непобедимый лик отчизны, на котором

Горит заря.

В былые дни безумств, где радостно блистает

Кто сердцем пуст,

Как будто, пламенем охваченный, сгорает

Иссохший куст,

Когда, о мой Париж, хмелея легкой славой,

Шальной богач,

Ты шел и ты плясал, поверив лжи лукавой

Своих удач,

Когда в твоих стенах гремели бубны пира

И звонкий рог,

Я из тебя ушел, как некогда из Тира

Ушел пророк.

Когда Лютецию преобразил в Гоморру

Ее тиран,

Угрюмый, я бежал к пустынному простору,

На океан.

Там, скорбно слушая твой неумолчный грохот,

Твой смутный бред,

В ответ на этот блеск, и пение, и хохот

Я молвил: нет!

Но в час, когда к тебе вторгается Аттила

С своей ордой,

Когда весь мир кругом крушит слепая сила, -

Я снова твой!

О родина, когда тебя влачат во прахе,

О мать моя,

В одних цепях с тобой идти, шагая к плахе,

Хочу и я.

И вот спешу к тебе, спешу туда, где, воя,

Разит картечь,

Чтоб на твоей стене стоять в пожаре боя

Иль мертвым лечь.

О Франция, когда надежда новой жизни

Горит во мгле,

Дозволь изгнаннику почить в своей отчизне,

В твоей земле!

Брюссель, 31 августа 1870 г.

* * *