Где-то, примерно через месяц после свадьбы, что прошла, по настоянию Лена, в небольшой церкви городка Варден, я застал своего супруга за интереснейшим занятием. Он сидел в глубоком кресле и, поглаживая рукой небольшой животик, читал вслух какую-то книжку. Как пояснил мне Лен, он читал нашему малышу сказку «Алые паруса». Мне очень понравилась история, придуманная романтичным русским писателем, а Лен почему-то грустил. Тогда я не понял его тоски, не почувствовал, пребывая в эйфории от полного обладания им. Нам было так хорошо вместе!

- Знаешь, Алан, когда я заканчиваю читать сказки, мне всё время хочется узнать, а что было дальше, а было ли счастье, или паруса выцвели от морской соли и корабль разбился о рифы, как они жили? – он отложил книгу и устало откинулся на спинку кресла. Именно тогда, я впервые увидел под его глазами синие тени, но не обратил на его состояние внимания.

Первый звонок прозвучал в Лондоне, куда я потащил своего супруга на шестом месяце беременности. Лен прекрасно сошёлся с моим папой-омегой, но даже тот не придал значение его потухшему взору и болезненной бледности, предполагая, что это его обычное состояние. Как ни странно, но моё внимание к здоровью Лена привлёк мой лучший друг и бывший жених - Кристиан, теперь уже молодой папочка очаровательного омежки, он ненавязчиво расспрашивал Лена о его беременности, самочувствии, токсикозе. А ведь я ничего такого за мужем не наблюдал, правда, один раз, сразу после свадьбы, застал Лена за поеданием шоколадного мороженного одновременно с маринованным имбирём, уже и не помню, что именно я сказал о его вкусе, но больше никаких странностей я не замечал. Он вообще стал очень сдержанным, никаких капризов, свойственных беременным, всегда вежлив и элегантен, безупречен. Такой новый Лен меня ужасно раздражал, но высказывать что-либо беременному супругу я не решался. И вот, застав беседу двух омег, я стал кое-что понимать, когда Кристиан со смехом рассказывал Лену о своих бесконечных истериках и вкусовых пристрастиях, мой муж слушал его с вежливой улыбкой. А я стоял и тихо ненавидел себя, что я знаю о планете по имени Лен Дюпон? Мне хорошо с ним в постели, там он раскрепощён и открыт, а в обычной жизни, что любит, о чём мечтает? У него был токсикоз, а я его высмеял за дурной вкус. Он выходил утром из спальни бледным, проводил много времени в ванной, появляясь только перед самым выходом в университет, а я высказывал ему за задержку, а он ласково улыбался и просил простить его. Не завтракает, так и мой папа тоже предпочитает диеты. Желает один посещать врача, хорошо, я не буду его смущать, да и экзамены у меня, мне некогда, всё равно он покажет результаты УЗИ. Снимок ещё неделю будет лежать на прикроватном столике, пока я не смахну его на пол, пытаясь найти часы, а потом он исчезнет, как и все последующие результаты обследований. Я тогда не снимок УЗИ смахнул, я элегантно вычеркнул себя из жизни сына и супруга.

Из Лондона я вернулся издёрганный до предела, не таким я представлял начало нашей жизни, куда делся мой язвительный омега, кто этот чопорный незнакомец? Предел моего терпения переполнился, когда в конце июля я проснулся от чувства щемящей тоски и безысходности на сердце. Что сподвигло меня провести по щеке Лена, который лежал вытянувшись в струну, повернувшись ко мне спиной? Вы когда-нибудь видели, как плачут каменные изваяния? Я это пережил. Без всхлипов, без прерывистого дыхания мой супруг плакал, в ожидании рассвета, слёзы были под моими пальцами, слёзы были на сердце моём. Так плачут от безысходности, плачут не сердцем, плачут душой.

Меня прорвало, как прорывает талой водой плотину и я, забыв, что рядом со мной мой беременный муж, стал высказывать ему свои претензии, упиваясь собственными обидами и переживаниями, возводя свой гипертрофированный эгоизм на пьедестал собственного самомнения. Я обвинял его в холодности и невнимании ко мне любимому, бросив напоследок страшные слова о том, что можно взять с омеги, воспитанного двумя бетами. Одевшись, я ушёл, так и не поинтересовавшись его самочувствием. А утром мне позвонили из госпиталя, куда доставили моего любимого, у которого начались преждевременные роды.

Наверное, только благодаря тому, что было раннее утро, я не попал в аварию. Несколько кошмарных часов одинокого ожидания, родителям в Лондон я не позвонил, наши друзья все разъехались и только спустя пару часов ко мне присоединились Поль и Джо. Так и сидели в полном молчании в ожидании вестей.

Когда вышел доктор, я сначала не мог понять, о чём и ком он говорит, о какой тяжёлой беременности идёт речь, причём здесь затяжной токсикоз и потеря веса, нервное и физическое истощение и как следствие преждевременные роды? У Лена же всё нормально было? Или нет? Я смотрел на врача так, как смотрят дети на взрослых, посмевших сказать, что Санта Клауса не существует. А доктор истолковал всё по-своему, продолжая втолковывать мне, что с малышом и папой всё в порядке, что у Лена была небольшая кровопотеря, упало давление, но теперь состояние стабилизировалось, и уже через сутки его можно будет навестить.

Всё что я помню - это как повторял одно и то же: «Я виноват, я виноват!». Родители Лена отвезли меня в его старую квартиру и не придумали ничего лучше, как напоить. Видимо, под действием алкоголя я выложил им всё, не жалея и не приукрашивая себя любимого. А наутро, я в порыве запоздалого раскаяния, решил не показываться супругу на глаза. Вот никогда бы не подумал, что невысокий Поль может ударом под дых выбить весь кислород из организма, а я буду валяться у его ног в попытке сделать хотя бы один вдох, внимая, как прилежный ученик его словам.

- Ты сейчас приведёшь себя в порядок и отправишься к мужу, будешь предусмотрителен и ласков и не вздумай просить у него прощения, ему и так плохо, так что не напоминай о своей дурости, мальчик, - бета похлопал меня по щекам, а потом продолжил – Это-раз!

- Два, запомни хорошенько, Лен очень ранимый и крайне обидчивый, по сути, он почти ребёнок с украденным детством. Как бы он ни старался быть сильным, ему пока трудно нести этот груз, - Поль рывком поставил меня на ноги, помогая принять вертикальное положение.

- Три, он всеми силами будет стараться сохранить семью, пока не увидит в тебе угрозу своему ребёнку и ты уже пересёк грань дозволенного, так что молись, парень, чтобы этот косяк был у тебя последним, - он передал меня в руки Джованни.

Готье сжал моё плечо так, что мне показалось, я услышал хруст собственных костей.

- Я тебя за сына убью, - пообещал он спокойным голосом итальянского мафиози, не оставляющим сомнений – убьёт. – Это четыре!