Затем Летний сад заполняла праздно гуляющая публика. По дорожкам, усыпанным песком, мимо мраморных статуй со скучающим видом фланировали столичные франты, наводя на дам свой бесцеремонный лорнет. Они были коротко острижены по последней английской моде, носили искусно повязанные галстуки, узкие панталоны и длиннополые сюртуки. Манеру держаться усвоили тоже английскую: сдержанную, холодную, презрительно-вежливую. Контраст им составляли гвардейские офицеры. Эти стояли и сидели в самых картинных позах, предоставляя гуляющим любоваться нарядными мундирами.

Прогуливались светские красавицы, гуляли важные барыни в сопровождении лакеев, которые, следуя на почтительном расстоянии, несли тёплую шаль или любимицу барыни — комнатную собачку. Ей тоже необходимо было дышать свежим воздухом.

В Летнем саду Пушкин видел Крылова, Гнедича, Жуковского и печально знаменитого графа Хвостова. Графа сопровождали два гайдука в синих с золотым галуном кафтанах. Карманы Хвостова и его гайдуков были сильно оттопырены. Граф в огромных количествах сочинял редкие по нелепости стихи и, выходя на прогулку, брал их с собой. Он повсюду искал слушателей. В Летнем саду это знали и тотчас же разбегались, завидев его. Известный шутник баснописец Измайлов, имея в виду Хвостова, поместил в своём журнале такое объявление: «Потребен для отъезда в деревню с одним из плодовитейших здешних стихотворцев слушатель лимфатического темперамента, терпеливого нрава и самого крепкого геркулесовского сложения». Люди слабого сложения стихов Хвостова не выдерживали.

В праздничные дни в Летнем саду царило особое оживление, играла музыка.

Звуки роговой музыки доносились и с Невы. Любимым развлечением жителей столицы было катанье на лодках с поющими гребцами и музыкантами, играющими на рожках. Гребцы были одеты как театральные герои — в голландские куртки, белоснежные рубашки и шляпы с перьями.

Богачи и вельможи держали собственные лодки, собственных гребцов и музыкантов. Те, кто победнее, лодки нанимали. На петербургских реках и каналах лодок было не меньше, чем экипажей на улицах.

Лишь два моста соединяли левый берег Невы с правым. Один против Исаакиевского собора — на Васильевский остров, другой против Летнего сада — на Петербургскую сторону. Оба были плашкоутные — на баржах. Весной, когда шёл лёд, и осенью, при подъёмах воды в Неве, мосты разводили на пять — семь дней. Тут выручали перевозчики. Да и все департаменты держали лодки.

Пушкину не раз доводилось испытывать это удовольствие — катанье на лодке по Неве. Однажды он катался с отцом и знакомыми. Погода стояла прекрасная. Вода в реке была так прозрачна, что просматривалось дно. Пушкин вынул из кармана несколько золотых монет и одну за другой бросил в воду, любуясь их падением и блеском. Нетрудно представить, что испытывал при этом Сергей Львович. Возможно, что весь спектакль был затеян для него.

Нева, белые петербургские ночи, плеск вёсел и музыка, доносящаяся с реки… Всё это можно найти в первой главе «Онегина»:

В июне 1817 года, как раз в то время, когда Пушкин приехал в Петербург, журнал «Сын отечества» напечатал «Письмо из Рима». Письмо было от молодого русского художника Ореста Кипренского. Рассказывая об Италии, о своём пребывании в Риме и приезде в Милан, Кипренский внезапно прерывал повествование таким отступлением:

«Извините, ваше превосходительство, что останавливаю на один день повествование. Милан не прогневается, подождёт, покуда я съезжу в Петербург повидаться с почтенными соотечественниками моими». И дальше молодой художник совершал воображаемое путешествие по Петербургу: «Вот я на дрожках приехал на славный Васильевский остров: здравствуйте, любезная Академия художеств! Потом пробираюсь через Исаакиевский мост; сердце радуется при виде Невы и великолепного города; кланяюсь монументу Петра, оттуда на Невский проспект; заезжаю в Морскую к С. С. Уварову, встречаю у него А. И. Тургенева, г. Жуковского и желаю им доброго здоровья. От него к дому бывшего великого благотворителя моего, всегда живущего в моей памяти, графа Александра Сергеевича Строганова… Отсюда везите меня поскорее к А. Н. Оленину… Верно, теперь у них И. А. Крылов, Н. И. Гнедич? Здравствуйте, милостивые государи! Я надеюсь, что К. Ф. Муравьёва не поставит в труд кланяться от меня Н. М. Карамзину, Н. М. Муравьёву и г. Батюшкову».

Несколько лет спустя Пушкин спрашивал Александра Ивановича Тургенева: «Вы помните Кипренского, который из поэтического Рима напечатал вам в Сыне Отечества поклон и своё почтение?».

Пушкин не случайно вспомнил письмо молодого художника и его воображаемую прогулку по Петербургу. Уж очень она была схожа с его собственными петербургскими маршрутами. Он бывал в тех же домах, знал и любил тех же самых людей.