Дядя Тимофей снял очки, спрятал в телогрейку.

— Соединят, если понадобится, — серьезно ответил он, подвигаясь к брезенту. — На, почитай. Полезно!

Чувячкин присел у костра и жадно стал читать.

— Ты не задерживайся, — предупредил его Семенов. — Пока светло, надо закончить регулировку.

— Я одним глазом!

— В оба смотри, вернее будет, — сказал дядя Тимофей и обратился к Лене. — Молодец, Лена! Правильно ты их.

Семенов не донес до рта кусок хлеба, смутно догадываясь, за что дядя Тимофей похвалил Лену. Потом он перевел взгляд на девушку, тяжелый, пристальный. Лена резала хлеб и не подала виду, что чувствует этот взгляд. Семенов бросил надкусанный кусок на брезент, поднялся, подошел к Чувячкину, который внимательно читал газету.

— А ну, дай! — и Семенов взял у Ивана газету.

— «Героический» экипаж Николая Семенова опозорился на весь район! — почесал затылок Чувячкин.

Семенов быстро читал заметку о том, что он, Николай Семенов, со своим помощником Иваном Чувячкиным работает не в полную меру своих сил. Тогда как другие комбайнеры предельно используют время, он, Николай Семенов, останавливает самоходный комбайн еще засветло, а по утрам убирать начинает поздно. Ночами Семенова и Чувячкина можно найти где угодно, только не в поле. А дорогое время уборки уходит. Правление колхоза не раз делало Семенову замечание, но это на него не действует. Долго ли еще правление будет с ними нянчиться и думает ли Николай Семенов и Иван Чувячкин работать по-настоящему, как работают лучшие комбайнеры района? И в конце подпись: «Елена Сухова, колхозница сельхозартели «Путь к коммунизму».

Семенов опустил газету и несколько минут стоял неподвижно, глядя на потемневшие кусты, за которыми пофыркивал меринок. Множество разнообразных мыслей родилось и исчезло в эту минуту в голове у комбайнера. Он сам себе не ответил бы, почему так получается. В самом деле, чем он хуже того же комбайнера Поспелова, которого хвалят почти в каждой газете и про которого председатель колхоза уши прожужжал Николаю? А Поспелов — ровесник, вместе на курсах учились и помощник у него хуже, чем Чувячкин, которого хоть сейчас на комбайн ставь!

Однако одна мысль перешибла остальные: это написала Лена! Девчонка! Семенов повернулся. Лена в это время наклонилась над бидоном. Из-под берета на шею упали два завитка волос и покачивались в такт движениям. Семенов обратил внимание именно на эти завитки, на которых трепетно играли отблески костра, на тонкую шею девушки и… почему-то не сказал ей тех обидных слов, которые готовы были сорваться с языка. Лена выпрямилась и встретилась взглядом с Николаем, потупила глаза. Какой он большой и красивый, этот нелюдимый, непонятный Николай. Молчание затянулось и стало неловким. Лена снова подняла глаза и только тут заметила, что все трое смотрят на нее.

— Да что вы на меня уставились, в самом деле! — сжав кулачки, выкрикнула Лена.

Чувячкин попросил каши. Дядя Тимофей не то смущенно, не то по привычке кивнул головой и склонился над миской.

Семенов, тяжело ступая, подошел к Лене.

— Сказал бы я тебе, — процедил он сквозь зубы, но совсем не зло и не веско, как того хотел, — только поберегу для другого раза. Ясно тебе, писательница?

Семенов загородил своей широкой спиной Лену, и дядя Тимофей подумал, что Николай может сейчас выкинуть какую-нибудь штуку, и встал.

А в это время заорал Чувячкин:

— Караул! Спасайся, кто может!

Все трое разом оглянулись на крик, Лена не могла скрыть улыбки. Сквозь кусты продрался меринок, и наклонил свою нахальную морду через плечо Чувячкина к брезенту, подбирая широкими губами куски хлеба.

Чувячкин отпрянул в сторону, а потом и сам расхохотался. Семенова это не развеселило. Он решительно зашагал от костра в поле, к комбайну. Дядя Тимофей принялся выпроваживать меринка.

— Эй! Эй, дорогой товарищ! — закричал Чувячкин вслед комбайнеру. — Поужинай!

Но Семенов не обернулся. Чувячкин торопливо собрал с брезента несколько ломтей хлеба, запихал их в карманы и заспешил за товарищем. У кустов остановился и сказал:

— Проголодается — и хлеб всухомятку за милую душу съест.

Лена печально смотрела в ту сторону, куда скрылись комбайнеры. Глаза ее повлажнели. Беспомощная улыбка блуждала на лице. Когда Лена ехала сюда, она внутренне содрогалась при мысли о предстоящем объяснении с Семеновым и в то же время она страстно хотела этого объяснения. Но получилось все не так. Дядя Тимофей заметил:

— Разошелся, как холодный самовар, — и принялся доедать ужин. Но вернулся Семенов и отрывисто спросил дядю Тимофея:

— Где подводы?

— Ась? — не понял тот. — Ах, подводы! — наконец сообразил он и подозрительно посмотрел на Семенова. — А тебе зачем они?

— Надо!

— На второй ток отправил. Что им здесь делать? А там комбайнеры жмут.

— Чтобы подводы через час были, ясно?

И Семенов, не удостоив Лену взглядом, ушел обратно, вышагивая зло и уверенно.

— Ну, теперь он всем покажет, где раки зимуют, — облегченно вздохнул дядя Тимофей.

А Лена все смотрела на темные кусты, которые скрыли комбайнера Семенова, и глаза ее наполнились слезами. Ей нравился этот угрюмый и непонятный парень.

Вечер опустился незаметно. На востоке мигнула первая изумрудная звездочка, за ней вторая, с низины потянуло сыростью, и синева плотно окутала поля и перелески. Луна показалась из-за березняка, упали на поля огромные тени от деревьев.

На полевом стане пылал костер. Трактористы, уставшие за день, наскоро ужинали и забирались в вагончик спать: подниматься им на рассвете.

Степану, заводскому человеку все здесь было новым, необычным. Приехал он в колхоз сегодня утром и уже успел набродиться по полям. С непривычки гудело в ногах. И все-таки спать не хотелось. Он сидел у костра и постоянно ловил себя на мысли, что думает о Настеньке. Она должна была вот-вот появиться на стане.

Возвращались люди с поля, но она еще не приходила. Вместе со Степаном у костра бодрствовал бригадир, уже немолодой молчаливый человек, и беспрестанно курил трубку.

Трещали в траве полуночники-сверчки. За озимым кликом добродушно урчал трактор. И в этом огромном, залитом мягким лунным светом, притихшем мире родилась песня. Девичий голос расплескал душевную грусть:

Степан слушал не шелохнувшись. Песня приближалась. На какое-то время, позабыв о трубке, прислушался бригадир. Из двери полевого вагончика высунулся тракторист Федор.

— Настенька! — с доброй улыбкой сказал бригадир и добавил, обращаясь к Степану. — Она у нас песенница. Слышите, как поет!

«Настенька! Песенница!» — Что-то теплое, необъяснимое поднялось в груди у Степана.

Песня оборвалась у самого стана. В свете костра появилась Настенька, немножко неловкая, но привлекательная в своей непосредственности.

— Добрый вечер, — поздоровалась Настенька и присела у костра.

Бригадир предложил ей поужинать. Она отказалась и посмотрела на Степана приветливо, дружелюбно. Он смутился и, чтобы скрыть это, полез за папиросой.

Настенька повернулась к вагончику и позвала:

— Федор! Спишь или нет, Федор?

Снова из вагончика высунулся Федор.

— Не спится, а что?

— Ты говорил товарищу из города, о чем давеча мечтал?

— Я думал, ты о чем путном хочешь просить, — рассердился Федор.

— Разве это не путное? — и обратилась к Степану. — Он хотел пригласить вас в помощники. Одному, говорит, очень трудно.

Бригадир улыбнулся: хорошо поддела Настенька Федора.