На младшем курсе, в 1813—1814 годах, Пушкин сочинил около трёх десятков стихов, среди них — послания поэту Батюшкову и лицеисту Ломоносову, эпиграммы на Кюхельбекера, меланхолические подражания Оссиану и игривые «Рассудок и любовь», «Красавице, которая нюхала табак», начал поэмы «Монах» и «Бова».

Романс «Казак» он подарил Пущину. Надписал на листке, как заправский поэт: «Любезному Ивану Ивановичу Пущину. От автора». Подобные надписи он видел на книгах в отцовской библиотеке.

Однажды апрельским вечером 1814 года Пушкин сочинил длинное стихотворное послание «К сестре», где рассказал о своей лицейской жизни.

До Лицея Пушкин дружил со старшей сестрой. Затем они расстались. Дядя Василий Львович увёз его в Петербург, Ольга осталась в Москве. Два с половиной года они не виделись.

И вдруг в одно воскресное утро Пушкина вызвал гувернёр:

— Ступайте в зал. Вас ждут. К вам приехали.

Пушкин бросился в зал и увидел мать и сестру Ольгу. Оказалось, что Надежда Осиповна, пока одна, без мужа, приехала в Петербург, чтобы там поселиться. С Надеждой Осиповной приехали её мать Мария Алексеевна, семнадцатилетняя Ольга и девятилетний Лев.

После долгой разлуки Александр и Ольга опять подружились. Начиная с весны 1814 года в лицейских ведомостях в графе, где

отмечались приезды к воспитанникам, раз, а то и два в месяц появлялась запись о том, что Александра Пушкина навещали «военная советница Пушкина с дочерью», то есть Надежда Осиповна с Ольгой.

Ольга просила брата, чтобы он ей писал. И он писал. Он любил с ней беседовать.

Стоя возле конторки в своей крохотной комнатке, Пушкин сочинял длинное послание сестре.

Выполнить её просьбу и мысленно перенестись из лицейского «монастыря» туда, где была она, в их новую петербургскую квартиру, ему было нетрудно: поэтическая фантазия делала его всесильным. Немного воображения — и сейчас он будет там.

Интересно, что делает Ольга в этот вечерний час?

Но вот явился он. Они вместе, как в детстве. Будто не было разлуки.

Пушкин пишет, улыбается. Ему так живо представилась эта радостная встреча, он так увлёкся её описанием, что очнулся лишь тогда, когда кончилась страница.

Он отбросил перо и прошёлся по комнате. Три шага туда, три обратно.

Сестра… Петербург… Мечты. А он по-прежнему один в своей лицейской келье. Не слишком-то здесь уютно.

Он лёг на постель и рассеянно глядел, как колеблется пламя на оплывшей свече и причудливо освещает дверь, умывальный столик с зеркалом, конторку.

Он что-то повторял про себя, хмурился. В голове его рождались новые строки и просились на бумагу.

Он исписал ещё листок, призадумался, нетерпеливо покусывая и без того обгрызенное гусиное перо. Перечитал написанное. Уж что-то больно грустно… И что ему вздумалось? Ведь не на век заточён он в лицейском «монастыре», не век быть ему «монахом». А коли так, — долой тоску и да здравствует веселье!