Мой отец-альфа всегда стремился сделать политическую карьеру.

Он решил выставить свою кандидатуру на пост мэра, имея поддержку некоторых полукриминальных бизнесменов. Тогда родители и вспомнили, что у них два сына, а не один. Вернее, им освежили память ушлые журналисты. Для меня это был стресс. Считая своими родителями Поля и Джованни, я никак не желал воспринимать реальность. Для Вернье это тоже было ударом, и послужило уроком на всю оставшуюся жизнь, всё, что касается меня – оформлять документально. Но, в тот момент он не мог что-либо предпринять. Официально он не имел на меня прав. Стоит ли рассказывать о том, как я кричал, цепляясь за своих любимых пап, и как они не скрывали слёз, отдавая меня.

С чего началась моя жизнь в «родной» семье? С образцово показательной порки, так мой отец решил привить мне правила хорошего поведения, приговаривая при этом: «Ты у меня шёлковым станешь!» Шёлковым я не стал, только колючками оброс, и перестал доверять кому-либо в этом доме. Вот только, то ли от побоев, то ли от стресса, но я месяц провалялся в лихорадке, практически не воспринимая реальность. Жар тела выжег душу, оставив тоску по потерянной семье и решимость вернуться. Не скажу, что я сразу привык к новой жизни. Но скрывать свои истинные чувства я научился. Да и на каникулы меня всегда отправляли на виноградники к Полу и Джо, как я полагаю, за отдельную плату, но именно эти короткие встречи помогали мне не сойти с ума от «родительской заботы».

Отец, по-прежнему не желал признавать меня, папа во всём ему подчинялся, и за все одиннадцать лет, прожитых с ними, ласки и сочувствия я не увидел. Мой старший брат Жан был копией отца и относился ко мне с презрением, как к позорному недоразумению. Я старался держаться от него как можно дальше, после нескольких попыток, с его стороны, свалить собственные проказы на меня. Не скажу, что надо мной издевались, но пороли регулярно, при этом не разбираясь в том, виноват ли я. В пятнадцать лет Жана отправили в закрытую школу для омег, жить стало легче. Когда взрослым нет дела до ребёнка, то он либо бунтует, стараясь привлечь к себе внимание, либо замыкается в себе. Мне внимание родителей было не к чему, но и становиться забитым тихоней я не собирался.

Книги – это удивительный мир, в который погружаешься, словно в параллельную реальность. И уже не важно, насколько всё плохо в твоей жизни, здесь ты тот, кем сам захочешь стать. Библиотека стала моим любимым местом в доме, там я проводил практически всё свободное время.

Учился я хорошо, нет, я не был отличником, но знания давались мне легко, без особых усилий с моей стороны. В школе всегда был в центре событий, блистая своей эрудицией и юмором. Вот только, к тринадцати годам я стал пышкой с округлыми бёдрами и «аппетитной» попой, и некоторые альфы стали распускать свои руки, но их щипки и шлепки мне совершенно не нравились, и я научился давать им отпор. Нет, физически я был слабее их, да и куда мне с моим-то ростом, но вот словами, словами я мог просто раскатать любого, не блиставшего умом качка. Вот так и повелось, что альфы либо принимали меня, как равного, либо обходили, не связываясь «с этой чокнутой язвой». С омегами я общался мало, как-то их увлечения обходили меня стороной, однако в нашей дружной компании было несколько омег, с которыми встречались мои знакомые альфы, но близкими друзьями мы не стали.

Вот, только за всем этим внешним фасадом благополучия я был одинок. Комплекс собственной неполноценности и непривлекательности, тщательно взлелеянный моим папочкой и братцем, ограждал меня от всех попыток альф завязать со мной романтические отношения. Я выстроил огромную непробиваемую стену, за которую вход посторонним был закрыт. Да они и не подозревали о ней, принимая мои маски за истинный облик. Только Марк догадывался и пытался меня расшевелить, пробить брешь в моей обороне.

Марк был единственным, кто действительно был близок ко мне. Он был бетой, пятым ребёнком в большой и дружной семье. Его отец был директором нашей школы, а папа преподавал историю. По прихоти отца, и к моей великой радости, который решил быть «ближе к народу», меня отправили в самую обыкновенную школу. И только единицы знали, чей я сынок, но не распространялись, переживали за мою безопасность, но и за своё благополучие, естественно. На все расспросы о фамилии - я отвечал, что просто однофамилец и к мэру Гранду Фишеру отношения не имею. Может, кто-то и догадывался, но доказательств не было. На всех предвыборных плакатах, а отец избирался дважды, красовался Жан, смазливая копия Гранда Фишера, его надежда и гордость. И где-то в углу, совсем мелким шрифтом, о втором сыне омеге, обучающимся за границей. Было ли мне обидно? Нет! Семейные ценности Фишеров были мне до шпиля телебашни. Моя семья - это Поль и Джо. А я просто уехал на учёбу, но когда-нибудь вернусь домой, наверное, мне так было проще пережить тоску по своим папам. Для меня папа не тот, кто родил, а тот, кто воспитал, научил ходить, не спал, когда резались зубы, для них были мои первые слова и рисунки. Поль и Джо научили меня любить. Показали, что такое семья, где супруги нежно любят друг друга. Кто сказал, что беты не умеют любить? Просто свет и тепло их любви не сжигает, а мягко греет, словно котёнок, уснувший на груди.

Жизнь любит преподносить сюрпризы. Когда мне исполнилось пятнадцать лет - убили моего отца. Его игры с криминалом не прошли даром, и за невыполненные обещания пришлось отвечать. Что я испытывал, стоя над стылой могилой: радость, облегчение, боль утраты? Просто пустоту, разрываемую мерным стуком мёрзлой земли о крышку гроба.

Я не бесчувственная сволочь, но трудно любить человека, который сам отверг тебя, не пытаясь увидеть хоть что-то хорошее. Дети ничем не обязаны своим родителям, нет их вины в том, что они родились не такими, как те запланировали. Цените то, что вам дал создатель, не можете, тогда не кричите, что ваше чадо пропадает на улице, или в интернете, но только не дома. Вдали от вас он пытается найти то, что вы не захотели ему дать - немного любви и сочувствия.

Стала ли моя жизнь легче? Думаю, что да. Если бы не мой папочка, который, не успев снять траура, пустился во все тяжкие. Порой наш дом напоминал мне бордель, настолько часто он менял альф. Жан, как только закончился полугодовой траур, выскочил замуж, быстро окрутив одного из бывших партнёров отца. И свалил из «этого притона». А мне приходилось терпеть, папуля категорически отказывался отдавать меня под опеку Полю, при этом не стесняясь брать деньги на «содержание Ленчика».