Именно так он ворвался в жизнь доньи Доминики, не успела та и глазом моргнуть. И все это было проделано с абсолютно беззаботным и небрежным видом. Ну и наглец, видит Бог!

Доминика размышляла об этом, глядя на Бовалле сверху, и, так как он не обращал на нее никакого внимания и даже ни разу не взглянул на палубу, она заметила, обращаясь к проплывавшим облакам:

— Купец, считающий краденые товары!

Бовалле сразу же взглянул вверх. Солнце светило ему прямо в лицо, и он заслонил рукой синие глаза.

— Миледи Надменность! Желаю вам тысячу добрых утр!

— Для меня не будет доброго утра, пока я нахожусь на подобном корабле, — с вызовом ответила она.

— А в чем дело теперь? — спросил сэр Николас, спрыгивая с бочки. — Чем вам не угодил корабль?

Он уже поднимался по трапу, и даже если она этого добивалась, то не показала виду.

— Ради Бога, сеньор, оставайтесь со своей добычей.

Но Бовалле уже был рядом с ней на палубе и, перекинув ногу через перила, уселся на них, как озорной мальчишка.

— Так в чем же дело? — повторил он. — Опять пыль в коридоре?

Доминика презрительно фыркнула.

— А дело в том, сеньор, что это — пиратский корабль и вы — мой враг!

— Моя дорогая, как вы можете утверждать это без зазрения совести! — весело возразил он. — Я вам не враг.

Она попыталась испепелить его взглядом, но это не возымело ни малейшего действия.

— Вы — заклятый враг всех испанцев, сеньор, и мне об этом хорошо известно.

— Но я собираюсь сделать из вас англичанку, радость моя, — откровенно ответил Бовалле.

В полной растерянности девушка задохнулась, вспыхнула и сжала маленькие кулачки.

— А где же кинжал? — спросил Бовалле, наблюдая за ней насмешливыми глазами.

Доминика резко повернулась на каблуках и устремилась на полуют. Она онемела от возмущения, однако ее интересовало, последует ли за ней Бовалле. В этом не стоило сомневаться. Позволив девушке дойти до полуюта, где ее не могли видеть моряки, сэр Николас настиг ее, положил ей руки на плечи и повернул к себе. Насмешливый блеск исчез из его глаз, голос смягчился.

— Сеньора, вы назвали меня насмешником, но на этот раз я не шучу. Выслушайте мое торжественное обещание! Не пройдет и года, как я сделаю из вас англичанку. Итак, скрепим мое обязательство. — Не дав опомниться, Бовалле наклонил свою красивую голову и поцеловал ее в губы.

Донья Доминика вскрикнула от гнева, и рука ее дернулась, чтобы наказать обидчика. Но он уже изучил ее характер и был наготове. Она почувствовала, что ее держат за руки. Он улыбнулся, глядя прямо в ее сердитые глаза:

— Ну что же, вы зададите головомойку гнусному негодяю или пожалеете бедного безумца?

— Я ненавижу вас! — страстно ответила донья Доминика. — Презираю и ненавижу!

Он отпустил ее.

— Ненавидите меня? Но почему?

Она провела рукой по губам, стирая его поцелуй.

— Как вы посмели! — задохнулась она. — Схватить меня и поцеловать! О, подлец! Вы хотели меня унизить!

Девушка подбежала к трапу, который вел к каютам. Но Бовалле встал на ее пути.

— Погодите, дитя мое! Тут какое-то недоразумение. Я хочу на вас жениться. Разве я не сказал об этом?

Доминика топнула ногой и попыталась пройти, но это ей не удалось.

— Я никогда не выйду за вас замуж! — бросила она ему вызов. — Вы лишены великодушия и благородства! Вы держите меня пленницей и поступаете со мной, как вам заблагорассудится!

Он схватил ее за руки и слегка встряхнул.

— Нет, нет, Доминика, тут нет тюремщика и пленницы — только мужчина и женщина. Какое зло я вам причинил?

— Вы посмели поцеловать меня и насильно удерживали!

— Я молю о прощении. Но вы можете заколоть меня моим собственным кинжалом, дорогая. Смотрите, он у вас под рукой. Быстрая и верная месть! Нет? Что же тогда прикажете мне делать? — Его руки соскользнули к ее запястьям, и, наклонившись, он поцеловал ей пальцы. — Ну вот! Забудем об этом до следующего поцелуя. — Эти слова сопровождались быстрым озорным взглядом.

— Этому не бывать, сеньор.

— Итак, она бросает перчатку. Я поднимаю ее, сеньора, и отвечаю испанской пословицей: «Viver para ver!»[3]

— Но даже вы вряд ли женитесь на мне насильно, — возразила она.

— Верно, дитя мое, это был бы чересчур простой путь.

— Ручаюсь, вам бы так не показалось!

— Итак, женитьба — это следующий вызов? — спросил он.

Доминика отступила на шаг.

— Вы не сделаете этого!

Успокойтесь, я же сказал, что не сделаю! К вам будут свататься, как к королеве!

— А где же вы будете ко мне свататься? — презрительно спросила она. — Мой дом в самом сердце Испании, да будет вам известно.

— Не сомневайтесь, я последую туда за вами, — пообещал Бовалле и рассмеялся при виде ее изумления.

— Жалкий хвастун! Как вы осмелитесь?

— Ждите меня в Испании, не пройдет и года, — ответил он. — Клянусь вам!

— Сеньор, в Испании Святая инквизиция, — напомнила она.

— Да, сеньора, — довольно мрачно произнес он и достал томик в кожаном переплете. — Можно легко угодить к ней в лапы, радость моя, если держать у себя такие опасные книги.

Она побледнела и нервно прижала руки к груди.

— Где вы это нашли? — Она тяжело дышала.

— У вас в каюте на «Санта-Марии», дитя мое. При таком образе мыслей, чем скорее я увезу вас из Испании, тем лучше для вас. — Он отдал ей книгу. — Спрячьте ее получше или плывите со мной в Англию.

— Не говорите моему отцу! — тревожно попросила она.

— Как, разве вы мне не доверяете? Ах, злюка!

— Полагаю, все это вас не касается, сеньор, — ответила она, снова став высокомерной. — Благодарю вас за книгу. А теперь позвольте мне пройти.

— У меня есть имя, дитя мое. По-моему, я разрешил вам им пользоваться.

Она сделала реверанс.

— О, благодарю вас… сэр Николас Бовалле! — насмешливо произнесла она и сбежала мимо него по трапу.

Донья Доминика решила, что необходимо как следует наказать дерзость Бовалле, и взяла на себя эту благородную миссию. Мастер Данджерфилд был орудием, которое всегда находилось у нее под рукой. Она занялась им, совершенно околдовала и, к его великому смущению, начала флиртовать. Эта кокетка пустила в ход свои длинные ресницы и медовый тон и всячески льстила самолюбию молодого человека. Она приседала перед Бовалле в реверансах, выслушивала его с кротким видом, сложив руки на коленях, и при первой же возможности снова поворачивалась к Данджерфилду. Бовалле доставались от нее только церемонные поклоны и общие фразы, произносимые холодным тоном, Данджерфилду же предназначались улыбки и оживленная беседа. Она ясно давала понять, что при желании юноше будет позволено поцеловать ей руку. Мастер Данджерфилд был ей весьма признателен, однако проявлял прискорбную склонность возводить ее на пьедестал. В другое время донья Доминика, возможно, была бы этим польщена, но сейчас она не была расположена играть роль богини. Она из кожи вон лезла, чтобы намекнуть мастеру Данджерфилду, что ему следует быть чуть посмелее.

Но все эти маневры не достигали цели. Донья Доминика, краешком глаза наблюдавшая за сэром Николасом, с негодованием замечала, что он откровенно веселится. Заметив, что Бовалле следит за этой игрой смеющимися глазами, она удвоила усилия.

Доминика вынуждена была признать, что Данджерфилд — пресный собеседник, и рассердилась на себя за желание оказаться в более живом обществе его командира. Рядом с ним приходилось всегда быть готовой к неожиданностям. Пряность риска приправляла игру, атмосфера приключения возбуждала аппетит. Она выходила на палубу вместе с Данджерфилдом и, стоя возле него, задавала ему бесчисленные вопросы о судовождении и с сосредоточенным вниманием выслушивала обстоятельные ответы. Но одновременно она все время была начеку и, заслышав звенящий голос Бовалле и увидев, как он легкой поступью идет по палубе, чувствовала, как учащается биение ее сердца, а на щеках вспыхивает румянец. Она старалась не смотреть в его сторону, но, как ни боролась с собой, рано или поздно украдкой взглядывала на него и встречалась с глазами, искрившимися от смеха. Он смотрел на нее, уперев руки в бедра и широко расставив ноги, и в этой позе была насмешка.