— Ну да? — сказал Дмитрий. — Ишь ты! — он рассмеялся. — Я вижу, у вас на Короне с юмором обстоит неплохо… Раз так — собирайтесь! Пойдете со мной. Вы ходить умеете? Или больше перемещаетесь?

— Умею, — заверил Ратен. — Это я умею. Хотелось бы только знать, куда и зачем?

— Ну… Я не буду объяснять вам суть явлений, которые вы пока не сможете понять и которые даже у меня на родине понятны далеко не каждому, — начал было Дмитрий, но Ратен перебил его.

— Не надо! Это невеликодушно, в конце концов. Я ваш гость.

Потом тоже рассмеялся:

— Должно быть, я выглядел эдаким напыщенным ментором?

— Было немного… Вот только сапоги ваши всю картину испортили. Небось под мастерового одевались?

— Ну, сапоги себя еще покажут, — загадочно сказал Ратен. — За сапоги не взыщите… Так куда же мы все-таки идем?

— В двух словах, у меня станция биологического контроля. При подходе кораблей из глубокого космоса я обязан давать зону. Ясно?

— В общих чертах.

— Тогда пошли.

— Идем. Дмитрий, одну минутку! Это не займет много времени, но мне бы хотелось еще раз взглянуть на тот кадр из Информатория, где командир "Двины" смотрит через стекло иллюминатора.

— Скажите! — удивился Дмитрий. — Ну, если надо, значит, надо. Сейчас поищем.

Он щелкнул тумблером и нашел нужный кадр. Дронов внимательно смотрел им в глаза. Только сейчас Дмитрий заметил, что лицо у него усталое. Наверное, такие лица бывают у всех, кто к тридцати годам успевает прожить целую жизнь.

— Достаточно? — спросил Дмитрий.

— Да, выключайте. Знаете, если бы это не было слишком абсурдным, я бы мог поклясться, что уже видел этого человека. Но видеть я его не мог…

— Да уж это верно, — согласился Дмитрий. — Не мог.

— На редкость, знаете ли, запоминающаяся внешность. Эти надбровные дуги такой… э… своеобразной формы, этот лоб. Во всем облике я вижу что-то очень и очень знакомое.

— Он похож на Сократа, — улыбнулся Дмитрий.

— На кого? Ах да, возможно. Не помню, как выглядел Сократ.

Он замолчал и как-то ушел в себя.

"Опять, видно, споткнулся обо что-то непонятное, — подумал Дмитрий. Ох, уж мне эти прогулки в соседнюю Галактику".

— Пора, — напомнил он. — Надо идти. Скажите, а этот ваш пилот, который на орбите, он не может оттуда слезть? Поел бы хоть по-человечески.

— Нет, — сказал Ратен. — По-человечески он поесть не может. Он, простите, робот…

В пределах станции Дмитрий старался не пользоваться транспортом, потому что всякий транспорт — это энергия, а его автоматы капризны и чутко реагируют на постороннее поле. Так, по крайней мере, он объяснял это своим друзьям, обижавшимся на него за то, что он не разрешает им сажать гравилеты на просеку.

По правде же говоря, он просто любил ходить. Не потому, что медики призывали всех и каждого совершать активные движения, а потому, что это ему нравилось.

До просеки, где были установлены автоматы, они добирались часа два. Стояла глухая ночь. Тропинка вела их то по сухому кочкарнику, то ныряла в подлесок, куда не проникал даже слабый свет ночного неба. Становилось совсем темно. Где-то ухал филин. Лес наполнялся таинственными шорохами, бормотанием ветра над головой, хрустом веток. Дмитрий подумал, что сами они в толстых и рогатых инфракрасных очках похожи на леших.

Сейчас, в тишине ночного леса, Дмитрию все явственнее становилась абсурдность, чуть ли не анекдотичность того, что происходит. Планета встревожена. Планета недоумевает. С полпути возвращается экспедиция, на которую возлагалось столько надежд. А тут по лесу идут двое, несут в себе, может быть, самую большую тайну мироздания, и никто об этом даже не догадывается. В Галактическом центре, за пультом, должно быть, пьют чай они всегда чаевничают, когда много работы, — крутят свои верньеры, чтобы узнать, есть ли жизнь на других планетах, а у него за спиной тяжело дышит человек, пролетевший через такие бездны, что и выговорить страшно. А сам факт его существования — это уже и есть ответ на главный вопрос, обращенный к космосу.

Тропинка была узкой, они шли один за другим.

— Не устали? — спросил Дмитрий.

— Нет, ничего. Только очки ваши мне велики.

Вот и весь сказ. Очки ему, видите ли, велики. Еще немного, и от знаменитой невозмутимости Черепанова не останется и следа. Ну да ладно, сейчас нужно делом заниматься, а завтра он передаст звездного человека по инстанции и будет хлопать глазами вместе со всеми. Будет, чего доброго, удивляться и говорить: "Ну кто бы мог подумать!.."

Стало уже светать, когда они вышли к озеру. Четыре автомата были запущены, остальные он включит на обратном пути. Придется сделать небольшой крюк.

Над озером висел туман. Было светло. Дмитрий почувствовал, что проголодался. Ратен, наверное, тоже не прочь закусить. Отощал за время перелета. Интересно, как там у них это делается? Анабиоз или придумали что-нибудь еще?

— Привал! — сказал он. — Будем отдыхать. Будем пить чай и есть галеты. А хорошо бы чего-нибудь такого… Гуся, например. Слушайте, Ратен, утрясем мы с вами все дела, и давайте завалимся в тайгу. Я вам такую охоту организую — всю жизнь помнить будете! У вас там как, есть охота?

— Нет, — сказал Ратен. — У нас охоты нет. У нас есть только зоопарки. Мы ведь старики. Не забывайте, мы помним себя уже тридцать тысяч лет.

— Перебили зверюшек?

— Перебили… Может, вы умней будете.

— Мы стараемся. У нас лицензию получить — целая история… Ну-ка, погодите… слышите?

— Кричит кто-то…

— Это утка кричит, вот кто! Жирный селезень в котел просится. Недаром я ружье захватил. Пойдемте, посмотрим. Если у берега, значит повезло, будем с утятиной.

Они спустились к самой воде. Туман поредел. Метрах в тридцати от берега сидели три селезня. Сидели спокойно, таращили на людей глаза, словно понимали, что стрелять их нет никакого резона: кто же полезет в холодную воду, прихваченную у берега льдом? Никто не полезет…

— Ах, паршивцы! — сказал Дмитрий. — Нет, чтобы сесть поближе… Хорошо, злодеи! Испечь их в золе, пальчики оближешь… Ну, да ничего не попишешь. Будем считать, что их и не было.

— Как же не было, когда есть, — жалобно сказал Ратен. — Я уже чувствую запах жареной утки. У вас есть лавровый лист?

— Нет у меня листа, — рассмеялся Дмитрий. — Не расстраивайтесь. В следующий раз мы возьмем собаку.

— В следующий раз будет зима… Стреляйте скорее! Я достану.

— Холодно, — предупредил Дмитрий.

— Да стреляйте же! Сейчас они улетят…

"Смотри-ка ты, вошел во вкус, — подумал Дмитрий. — Придется самому искупаться".

Он вскинул дробовик и выстрелил. Два селезня завертелись на месте.

— Молодец! — похвалил Ратен. — Ружье у вас, должно быть, того же года, что и самовар, да? Метко бьет, однако.

Он подошел к кромке воды, потрогал ее ногой.

— Подождите, — сказал Дмитрий. — Я сам…

Ратен покачал головой. Потом нагнулся, чем-то щелкнул на голенищах сапог и ступил на воду. Дмитрий не сразу понял, что произошло. Ратен шел по озеру, как жук-водонос, слегка покачиваясь на пологой волне.

"Поверхностное натяжение, — сообразил Дмитрий. — У него на подошвах силовой блок, во много раз увеличивающий прочность поверхностной пленки воды. Идет, как посуху…"

Ратен дошел до убитых птиц и обернулся.

— Правила Контактов запрещают нам демонстрировать аборигенам явления, которые могут быть ими неправильно поняты, — сказал он торжественно. — Но я нарушил правила. Это вам за то, что вы издевались над моими сапогами.

Он рассмеялся.

— И потом, аборигены выросли. Им можно показать игрушки богов.

Он поднял птиц и важно зашагал к берегу.

"Ну, погоди! — подумал Дмитрий. — Погоди… — Он даже задрожал от нетерпения. — Погоди, брат по разуму, ты еще не знаешь, как мы умеем громко смеяться".

— Минутку! — закричал он. — А плавать вы умеете?

— Как рыба!

— Туземцы вас ни разу не мочили? При нарушении Правил Контакта?