Пахнет соснами, гарью, тленьем.

Рядом бьется родник - лови!

Это запах освобожденья,

облик вечной нашей любви.

Не считаем ни дней, ни сроков.

Не гадаем, что впереди...

Трезвый, яростный и жестокий

полдень жизни - не отходи!

1939

Маргарите Коршуновой

Когда испытание злое

сомкнулось на жизни кольцом,

мне встретилась женщина-воин

с упрямым и скорбным лицом.

Не слава ее овевала,

но гнев, клевета и печаль.

И снят был ремень, и отняли

ее боевую медаль.

Была в ней такая суровость,

и нежность, и простота,

что сердце согрела мне снова

бессмертная наша мечта.

Никто никогда не узнает,

о чем говорили мы с ней.

Но видеть хочу, умирая,

ее у постели моей.

Пусть в очи померкшие глянет,

сурова, нежна и проста.

Пусть Ангелом Смерти предстанет

бессмертная наша Мечта.

1939

«Придешь, как приходят слепые...»

Придешь, как приходят слепые:

на ощупь стукнешь, слегка.

Лицо потемнело от пыли,

впадины

на висках.

Сама я открою двери

и крикну, смиряя дрожь:

- Я верю тебе, я верю!

Я знала, что ты придешь!

1939

Наш дом

...Сквозь дикий рай

твоей земли родной

А. Пушкин

I

О, бесприютные рассветы

в степных колхозах незнакомых!

Проснешься утром - кто ты? где ты?

Как будто дома - и не дома...

...Блуждали полночью в пустыне,

тропинку щупая огнями.

Нас было четверо в машине,

и караван столкнулся с нами.

Он в темноте возник внезапно.

Вожак в коротком разговоре

сказал, что путь - на юго-запад,

везут поклажу - новый город.

Он не рожден еще. Но имя

его известно. Он далеко.

Путями жгучими, глухими

они идут к нему с востока.

И в плоских ящиках с соломой

стекло поблескивало, гвозди...

Мы будем в городе как дома,

его хозяева и гости.

В том самом городе, который

еще в мечте, еще в дороге,

и мы узнаем этот город

по сердца радостной тревоге.

Мы вспомним ночь, пески, круженье

под небом грозным и весомым

и утреннее пробужденье

в степном колхозе незнакомом.

II

О, сонное мычанье стада,

акаций лепет, шум потока!

О, неги полная прохлада,

младенческий огонь востока!

Поет арба, картавит гравий,

топочет мирно гурт овечий,

ковыль, росой повит, играет

на плоскогорьях Семиречья.

...Да, бытие совсем иное!

Да, ты влечешь меня всегда

необозримой новизною

людей, обычаев, труда.

Так я бездомница? Бродяга?

Листка дубового бедней?

Нет, к неизведанному тяга

всего правдивей и сильней.

Нет, жажда вновь и вновь сначала

мучительную жизнь начать -

мое бесстрашье означает.

Оно - бессмертия печать...

III

И вновь дорога нежилая

дымит и вьется предо мной.

Шофер, уныло напевая,

качает буйной головой.

Ну что ж, споем, товарищ, вместе.

Печаль друзей поет во мне.

А ты тоскуешь о невесте,

живущей в дальней стороне.

За восемь тысяч километров,

в России, в тихом городке,

она стоит под вешним ветром

в цветном платочке, налегке.

Она стоит, глотая слезы,

ромашку щиплет наугад.

Над нею русские березы

в сережках розовых шумят...

Ну, пой еще. Еще страшнее

терзайся приступом тоски...

Давно ведь меж тобой и ею

легли разлучные пески.

Пески горючие, а горы

стоячие, а рек не счесть,

и самолет домчит не скоро

твою - загаданную - весть.