Мы, сотрудницы фирмы, всегда ласково встречали эту троицу, между собой перешептываясь, что могло произойти у них в жизни, что девочка росла без отца? Марат – так звали молодого человека - всегда был любезен, улыбчив и скромен. Он был высок ростом и очень симпатичен. Все сотрудницы были слегка очарованы им. Чего таить, и я была не без греха, заглядывалась на молодого мужчину из-под опущенных ресниц, но виду никогда не подавала, так как понимала, что все это – ерунда.

Все сотрудники радовались нашим постоянным клиентам в лице этой родственной тройки: Римму угощали конфетами, Фаине отбиралось все самое лучшее, а с Маратом шутили как со своим. В течение трех лет они два раза в неделю навещали наш офис, и мы по-особенному к ним относились.

Но однажды случилась беда. В один из дней по офису разнесся слух, что Римма – маленькая наша девочка, дочка Фаины, умничка и красавица, скоропостижно умерла. Внезапно. Для всех нас это было шоком. Мы не могли поверить, что такой удар судьбы обрушился на бедную мать и дядю. Мы строили предположения, что могло произойти, но толком никто ничего не мог сказать. Ни Фаина, ни Марат не появлялись больше месяца после произошедшей трагедии.

В один из вечеров я сидела в кабинете и уже завершала работу, как вдруг дверь открылась, и на пороге кабинета показался Марат: исхудавший, бледный, с невыразимой тоской в глазах. Сердце мое ухнуло в пятки, а в горле перехватило дыхание. Я уставилась на него, а из глаз по моим щекам покатились крупные слезы. Я не знаю, как случилось, что, преодолев свое смущение, я вышла из-за стола, подошла к Марату и обняла его за шею, прижавшись лицом к груди. Мы стояли долго, не произнеся ни слова. Он понял, что я так выразила свое соболезнование о смерти его любимой девочки. Марату, видимо, тоже требовалась поддержка. Он обнял меня за плечи, и мы стояли в кабинете, забыв о времени.

Потом он прошептал мне: «Давай, я довезу тебя до дома?»

Я кивнула в ответ. Душа взмыла вверх от осознания того, что именно ко мне Марат пришел, именно от меня получил сочувствие в своем горе, и что именно меня он попросил побыть еще какое-то время рядом.

Я быстро собралась. Попрощалась с шефом, поставив его в известность, что ухожу, и мы с Маратом вышли в январскую морозную ночь.

Он открыл дверь машины, усадив меня на переднее сиденье. Сам остановился спереди, сметая налипший снег с лобового стекла, а я смотрела во все глаза на него. Сердце мое было переполнено жалостью, печалью, но, в то же время, тихой радостью, что я сейчас буду чувствовать этого человека, говорить с ним, а может просто молчать. Но, вместе. В закрытом пространстве. И два сердца будут биться рядом, поддерживая и успокаивая друг друга.

Наконец, дверь захлопнулась. Марат сел за руль. Печально взглянул на меня. И вдруг холодной от снега ладонью накрыл мою руку. Я сверху положила свою, чтобы заключить в объятия его пальцы, отогреть, вдохнуть в них жизнь и тепло. Мне так хотелось, чтобы Марат снова стал прежним, чтобы подарил свою незабываемую белоснежную улыбку, чтобы он снова стал радоваться жизни.

Он произнес: «Поехали?»

Я тихо ответила : «Да».

Марат завел автомобиль, чтобы немного прогреть его. В этот момент из офиса стали выходить сотрудницы, которые, увидев нас вместе за стеклом машины, заулыбались и начали перешептываться.

- Ну, вот, твоя репутация пострадала, - печально произнес Марат.

- Знаешь, моя репутация слишком была безупречной, так что лишние домыслы мне явно не повредят, - отшутилась я.

- Ты – необыкновенная. На таких сразу женятся.

В горле у меня сдавил комок, а глаза заволокло слезами. Именно в этот момент я поняла, что люблю этого человека до безумия, до сумасшествия, до самой большой жертвенности. Что за ним, хоть в рай, хоть в ад, хоть в огонь, хоть в воду. Наверное, эта решимость была написана в моих глазах, отчего Марат, сглотнув слюну, произнес:

- Надо ехать, иначе . . .

Что означало это «иначе», для меня не совсем было понятно, но за годы поверхностного знакомства я знала, что Марат – крайне порядочный и воспитанный молодой человек, и никогда ничего лишнего в отношении женщины себе не позволит. Он был из той категории рыцарей, которые слишком уважительно и деликатно относятся к прекрасной половине человечества, и никогда, ни словом, ни взглядом, ни порывом, не посмеют женщину унизить.

Мы ехали молча. Снег густо валил. «Дворники» работали на пределе возможностей, очищая стекло. Автомобиль полз по заметенной дороге, периодически пробуксовывая колесами на скользком, раскатанном льду. Но мне было не страшно с этим человеком. Мне казалось, скажи кто мне сейчас: «Умри за него или с ним прими смерть», - для меня это было бы величайшим счастьем.

Ты, Аля, скажешь: «Так не бывает: вот так, вдруг, в одночасье, полюбить беспредельно!». Но со мной это произошло. Я его беду взяла на себя. Я полюбила Марата, через сердце пропустив его горе, прикипела к нему всей душой через его переживания. И он стал для меня таким родным, что ближе не бывает!

- Как интересно, - тихо произнесла Аля. – А что было дальше?

Мы доехали до моего дома.

- Теперь я знаю, где ты живешь, Нина, - чуть слышно сказал Марат. – Можно, я с утра заеду за тобой и отвезу на работу?

В его голосе звучало сомнение и неуверенность, а еще страх быть отвергнутым. Я почувствовала, что именно в эту минуту решается моя судьба. Я подняла на него несмелый взгляд и так же тихо ответила:

- Конечно, если тебе это будет незатруднительно, я сочту за счастье видеть тебя с утра у моего подъезда.

- Ты, правда, так думаешь? – переспросил Марат.

А в глазах его, глубоких и темных, затеплился огонек.

- Да, - ответила я, слегка улыбнувшись.

Потом, положив свою ладонь на его руку спросила:

– Ты больше ничем не хочешь со мной поделиться?

Марат вздохнул. Поднял глаза к потолку, как бы мешая тому, чтобы скупые мужские слезы не скатились по слегка небритым, ввалившимся щекам.

- Мне еще больно. Как будто вынули сердце, - прошептал он. – И самое страшное, что мы ничего не смогли бы исправить. У Риммы была аневризма мозга, как выяснилось позже . . . Закупорка сосуда и мгновенная смерть. Она жаловалась на головные боли, но мы не придавали значения, думали, что переутомление, ведь Римма была круглой отличницей, училась на пределе своих возможностей. Давали анальгетики. И ни разу не просканировали мозг. Мы так виноваты перед нашей девочкой. Мы не уберегли нашу кровиночку.

- А . . .как Фаина…? – выдавила из себя я.

- Плохо. Очень плохо. Никого не хочет видеть. Сидит в закрытой квартире и никого, кроме мамы, не впускает за двери. Сколько раз я пытался к ней войти. Бесполезно. Мы боимся за ее рассудок. Фаины даже на кладбище не было, так как она с нервным срывом лежала в больнице. Для нее Римма как будто еще живая, как будто не было того страшного падения на лестничной площадке. Уф, я бы все отдал, лишь бы наша девочка была жива, но на все воля Всевышнего. Он ее забрал. Видимо, она ему там нужнее, чем нам.

- Прости меня, - прошептала я.

- Не извиняйся. Мне важно было высказать это вслух. И именно тебе. Потому что кажется, что никто, кроме тебя, меня не поймет. Ты прости меня, Нина, что я осмелился на тебя взвалить свое горе.

- Марат, ты не представляешь, как мне радостно, что именно со мной ты поделился своей болью, и именно мне выпало счастье помочь тебе хоть чуть-чуть.

- Почему ты так говоришь, Нина?

- Потому . . . что, ты мне не безразличен. И ты об этом знаешь.

- Ты давно мне нравилась, Нина, как человек, как женщина, но я боялся всегда сделать первый шаг, заговорить с тобой, обратить на себя твое внимание.

- Какой ты глупый. Неужели, я такая страшная? – слегка подтрунивая над ним, улыбнулась я.

- Что ты! Нет. Ты . . . самая . . . недосягаемая для меня всегда была. . . и я сам не понимаю, как получилось так, что я осмелился попросить у тебя поддержки.

- На то мы и люди, чтобы помогать. Главное, чтобы тебе хоть чуть-чуть стало легче. Боль утихнет. Раны затянутся. Жизнь продолжается. Надо находить светлые стороны, Марат. Надо просто жить. И за Римму тоже. Неужели ты думаешь, что ей было бы приятно видеть тебя такого подавленного? Ей уже ТАМ хорошо. Она смотрит на вас, наш маленький ангел, и желает вам с матерью добра, не печалиться и найти силы, чтобы жить дальше.