У сэра Септимуса был еще один милый обычай. На каждый день рождения своей единственной дочери, приходившийся на канун Рождества, он дарил Маргарите по жемчужине. Их уже набралось двадцать, и коллекция стала столь значительной, что ее фотографии появились в колонках светской хроники. Жемчужины поражали не столько величиной, сколько чистотой, совершенной формой и почти невесомостью; словом, они были очень дорогие.

На сей раз Маргарите предстояло получить двадцать первую жемчужину, а это, что ни говори, повод для особо пышных торжеств. Сначала все танцевали. Потом произносили речи.

В рождественский вечер самые близкие родственники и друзья приехали есть индейку и играть в игры эпохи королевы Виктории.

Кроме сэра Септимуса, леди Шейл и их дочери, было одиннадцать гостей: брат хозяина дома — Джон Шейл, его жена, сын и дочь, которых звали Генри и Бетти, жених Бетти — честолюбивый молодой парламентарий Освальд Трюгуд, тридцатилетний кузен леди Шейл — принятый во всех домах Джордж Комфри, приглашенная Джорджу в пару Лавиния Прескотт, приглашенная Генри Шейлу в пару Джойс Триветт, дальние родственники хозяйки дома Ричард и Берил Деннисон, которые весело проводили время Бог знает на какие деньги, и лорд Питер Уимси, приглашенный ради Маргариты, но без всяких на то оснований. Были, конечно же, Уильям Норгейт, секретарь сэра Септимуса, и мисс Томкинс, секретарь леди Шейл, без чьих организаторских способностей никакие празднества вообще не состоялись бы.

Обед закончился — нескончаемая череда супа, рыбы, индейки, ростбифа, пудинга, пирога, замороженных фруктов, орехов в сопровождении пяти сортов вина, радостных улыбок сэра Септимуса и саркастических насмешек леди Шейл. Прелестная Маргарита в колье из двадцати одной жемчужины, мягко поблескивавших на ее нежной шейке, отчаянно скучала. Впрочем, все переевшие и перепившие гости втайне мечтали о горизонтальном положении, когда им пришлось тащиться в гостиную и играть в «музыкальные стулья» (мисс Томкинс за роялем), «найти тапок» (вновь под руководством мисс Томкинс), изображать шараду — пантомиму (костюмы мисс Томкинс и мистера Уильяма Норгейта). Задняя гостиная (сэр Септимус обожал старомодные названия) на время стала прелестной уборной, скрытой раздвигающимися дверьми от зрителей, которые ерзали на алюминиевых стульях и царапали каблуками черный стеклянный пол, сверкавший под ярким светом электрических ламп.

Присмотревшись к гостям, Уильям Норгейт предложил леди Шейл перейти к менее подвижным играм, и леди Шейл, как всегда, предложила бридж, но сэр Септимус, как всегда, отверг это предложение.

— Бридж? Чепуха! Чепуха! Ты и так каждый день играешь в бридж. А сегодня Рождество. Надо играть всем вместе. А что если «зверь, овощ, камень»?

Сэр Септимус обожал интеллектуальные игры и довольно умело задавал наводящие вопросы, чтобы помочь играющим угадать, о каком спрятанном предмете идет речь. Немного поспорив, гости сдались, поняв неизбежность очередного этапа развлекательной программы, и сэр Септимус удалился за дверь…

Уже разгадали — среди прочего — фотографию матери мисс Томкинс, пластинку «Хочу быть счастливой» (попутно проведя почти научное исследование материала, из которого делаются пластинки, с помощью мистера Уильяма Норгейта, заглянувшего в «Британнику»), колюшку из ручейка в саду, планету Плутон, шарф миссис Деннисон (смутивший всех, так как не был настоящим шелковым, то есть не принадлежал миру зверья, и не был из искусственного шелка, а был из стекляруса, то есть принадлежал к минералам), но никак не могли определить, куда отнести произнесенную по радио последнюю речь премьер — министра… После чего было решено сыграть в последний раз и перейти к «пряткам». Освальд Трюгуд удалился за дверь, и все принялись обсуждать следующий предмет, как вдруг сэр Септимус спросил дочь:

— Эй, Марджи, где твое колье?

— Я его сняла, папа, чтобы не порвать. Оно на столе. Нет, его тут нет. Мама, ты не брала?

— Не брала. Если бы я его видела, то взяла бы. Разве можно быть такой безалаберной?

— Папа, колье у тебя! Ты меня разыгрываешь!

Сэр Септимус решительно отверг обвинение. Все вскочили и принялись искать колье. В пустой комнате с металлической мебелью не так много мест, куда его можно спрятать. Через десять минут, устав от безрезультатных поисков, Ричард Деннисон, который сидел как раз возле того места, где прежде лежало колье, ощутил некоторую неловкость.

— Странно, знаете ли, — сказал он Уимси.

В это мгновение Освальд Трюгуд просунул голову в дверь и спросил, не пора ли ему войти.

Внимание присутствующих переключилось на другую комнату, так как решили, что Маргарита ошиблась. Она-де оставила колье в той гостиной, и надо только поискать среди костюмов… Поискали… Все перевернули вверх дном; и хозяевам, и гостям стало не до шуток.

Прошел час. Жемчужины как сквозь землю провалились.

— Они где-то в этих двух комнатах, — сказал Уимси. — В задней комнате нет второй двери, так что никто не мог ни уйти, ни прийти. Разве в окно…

Нет. На всех окнах оказались тяжелые ставни, справиться с которыми было не под силу одному человеку, и от этого предположения отказались. Все чувствовали себя неловко, потому что… потому что…

Самым хладнокровным, как всегда, показал себя мистер Уильям Норгейт.

— Я думаю, сэр Септимус, все вздохнут с облегчением, если будут обысканы.

Сэр Септимус пришел в ужас, однако гости, заимев наконец-то лидера, встали за Норгейта стеной. Дверь закрыли, и дамы и мужчины разошлись в разные комнаты.

Обыск закончился безрезультатно, разве что дал интересную информацию о том, что носят при себе разные люди. Естественно, у лорда Питера Уимси оказались при себе пинцет, увеличительное стекло и складная линейка, ведь он был признанным Шерлоком Холмсом в высшем свете. Однако никто не ожидал, что Освальд Трюгуд носит при себе таблетки от печени, а Генри Шейл — карманное издание «Од» Горация. Джон Шейл держал в карманах огрызок красной сургучной печати, уродливый талисман и пятишиллинговую монету. А Джордж Комфри — складные ножницы и три кусочка сахара, какие подают в ресторанах. Уж не страдал ли он тайной клептоманией? Аккуратный Норгейт загрузил свои карманы белой тряпкой, тремя разной величины веревочками и двенадцатью булавками, вызвавшими всеобщее недоумение, пока кто-то не вспомнил, что именно на нем лежала ответственность за украшение комнат и за игры в рождественскую ночь. Ричард Деннисон, смущаясь и похохатывая, достал дамскую подвязку, пудру и половину картошки, как он сказал, помогавшую ему от ревматизма, которым он страдал, тогда как остальные предметы принадлежали, судя по его словам, его жене.

У дам самыми интересными вещицами оказались книжка по хиромантии, три заколки и фотография ребенка (мисс Томкинс), китайская сигаретница с секретом (Берил Деннисон), очень интимное письмо и крючок, чтобы поднимать петли на чулках (Лавиния Прескотт), накладные ресницы и маленький пакетик с каким-то белым порошком, возможно, от головной боли (Бетти Шейл). Все застыли, когда из сумочки Джойс Триветт появилась нитка жемчуга, но, увы, искусственного.

Короче говоря, обыск тоже оказался безрезультатным, к тому же все, торопливо раздеваясь и одеваясь, чувствовали себя не в своей тарелке.

Наконец кто-то произнес грозное слово:

— Полиция.

Сэр Септимус вновь пришел в ужас. Только полиции не хватает! Он не позволит. Жемчужины найдутся. Надо еще раз осмотреть комнаты. Неужели лорд Питер Уимси с его-то опытом… как бы это… таинственных пропаж ничего не может сделать?

— Как? — переспросил лорд. — О, клянусь Богом, конечно… Все, что смогу… Только никто не думает, будто?.. Я хочу сказать, никто не думает, будто это я?..

Леди Шейл решительно перебила его:

— Никто ничего не думает. Мы никого не подозреваем, а если бы и заподозрили, то вас — в последнюю очередь. Вы слишком много знаете о преступлениях, чтобы их совершать.

— Ну, хорошо. Правда, после того, как тут всё исходили…