- Так красиво, - вздыхает Оливия. - Может, нам не стоит его есть.

Я ухмыляюсь.

- Мне нравится есть красивые вещи. - Держу пари, ее киска великолепна.

Во время еды разговор льется так же легко, как и вино. Мы говорим обо всем и ни о чем в частности - о моей учебе в университете, о работе, которую я выполняю, когда не появляюсь на публике, о закулисье управления кафе, а также о том, как она росла в городе.

- Мама давала мне три доллара четвертаками каждую неделю, - говорит Оливия далеким голосом, - чтобы я не ворчала на нее из-за того, что она не хочет давать деньги бездомным, мимо которых мы проходили. Я не знала, действительную стоимость четвертака - думала, что помогаю, и хотела помочь как можно большим. Но если с ними было домашнее животное - грустная собака или кошка, - это всегда поражало меня больше всего, и я давала им два или три четвертака. Даже тогда, думаю, я понимала, что люди могут быть засранцами - но животные всегда невинны.

Когда подают десерт - матовое воздушное пирожное с заварным кремом и карамельным соусом, - разговор заходит о братьях и сестрах.

- ...и отец вложил деньги от страхового полиса мамы в трастовый фонд. Его можно будет использовать только для оплаты обучения, что хорошо, потому что в противном случае его бы давно не стало. Этого хватит только на первый семестр Элли в Нью-Йоркском университете. Буду беспокоиться о втором семестре, когда придет время. Она хочет жить в общежитии, чтобы получить полное представление о жизни в колледже. Но я беспокоюсь за нее. Хочу сказать, по моему мнению, она могла бы изменить мир - я правда так думаю - излечить рак или изобрести что-нибудь на смену Интернета. Чего она не может сделать, так это вспомнить, куда положила ключи от дома или понять, что у чековой книжки должен быть баланс. И она доверчива. Фишинговые письма были изобретены для таких людей, как моя сестра.

- Я все прекрасно понимаю. У моего брата Генри такой большой потенциал, а он с радостью его упускает. После того видео, о котором ты упомянула, пресса окрестила его мальчиком, который не смог идти. Который никогда не будет соответствовать. Это пророчество он изо всех сил старался исполнить.

Оливия поднимает бокал.

- За младших братьев и сестер - с ними невозможно ужиться, и их невозможно изгнать из королевства.

Мы чокаемся и пьем.

После ужина предлагаю отправиться в мой гостиничный номер, - сказал похотливый паук аппетитной мухе. И она согласилась. Поездка в лифте на верхний этаж проходит в тишине, Джеймс и Логан впереди, Оливия позади, тайком на меня поглядывает. Двери в фойе пентхауса открываются, и дворецкий отеля - кажется, его зовут Дэвид - берет наши пальто.

- Спасибо.

Оливия улыбается, а Дэвид молча кивает. Когда мы входим в гостиную, я наблюдаю за ней - за реакцией и эмоциями, играющими на ее лице. Как взлетают ее ресницы, когда она поднимает голову, разглядывая огромную хрустальную люстру и расписанную вручную золотую фреску на потолке. Уголки ее губ приподнимаются от удивления при виде мебели и мраморных полов - признаков роскоши. Повернувшись к стеклянной стене, с которой открывается захватывающий вид на мерцающий огнями город, Оливия охает. И похоть захлестывает меня, будто удар молнии. Она скользит к окну, разглядывая улицу. И эта картина чертовски прекрасна: бледные, обнаженные руки, струящиеся длинные черные волосы, ниспадающие чуть выше идеальной, упругой попки. Мне нравится, как она смотрится здесь, в моих комнатах, среди моих вещей.

Вид мне понравился бы еще больше, если бы на ней не было платья.

- Мы можем выйти наружу? - спрашивает Оливия.

Я киваю и открываю дверь на большой каменный балкон. Она выходит, и я следую за ней. Температура сегодня ниже, и снег, конечно, убрали. Взгляд Оливии скользит по вечнозеленым растениям в горшках, украшающим бежевую мягкую мебель, а отблески горящих светильников в углах бросают теплый оранжевый свет.

- Так это что, твой тюремный двор? - дразнит она.

- Совершенно верно. Меня выпускают подышать свежим воздухом и позаниматься спортом, но только если я буду хорошо себя вести.

- Не так уж и плохо.

Мы идем бок о бок вдоль стены, держась за руки. И я вспоминаю о своем первом светском мероприятии - я весь взвинчен и взволнован, и в то же время немного боюсь облажаться.

- Ну и каково это, - тихо спрашивает она, - когда все готово, и ты точно знаешь, чем будешь заниматься всю оставшуюся жизнь?

- У тебя же есть кофейня. Это не так уж и отличается.

- Да, но моей семье было нужно, чтобы я ею управляла. Это был не мой выбор.

Я фыркаю.

- И не мой тоже.

Она задумывается, потом спрашивает:

- Но ты волнуешься? Как говорил Симба: «Просто не могу дождаться, чтобы стать королем»?

- Симба был дураком. А учитывая, что звание короля будет означать, что моя бабушка мертва, «взволнован» - не то слово. - Я перехожу в режим интервью. - Но я с нетерпением жду выполнения своего права по рождению и правления Вэсско с честью, достоинством и милостью.

Оливия тянет меня за руку, чтобы мы остановились. Ее глаза скользят по моему лицу, губы изгибаются.

- Я называю это чушью.

- Что?

- Полной чушью. «Честь, достоинство и милость», - передразнивает она, подключая акцент. - Красивые слова, но они ничего не значат. Каково это на самом деле?

Каково это на самом деле? Чувствую себя олененком, впервые встающим на ноги - шаткие и странные. Потому что никто никогда не копался в моем ответе. Никто никогда не спрашивал меня о большем. О настоящем и неподдельном. Не знаю, волновало ли кого-нибудь это на самом деле. Но Оливии нужны эти ответы - я вижу это по мягким чертам ее лица, когда она терпеливо ждет. Она хочет узнать меня.

И моя грудь отчаянно сжимается, потому что внезапно я хочу того же самого.

- Лучший способ описать это, думаю... - я облизываю губы. - Представь, что ты учишься в Медицинской школе на хирурга. Ты прочитал все книги, наблюдал за операциями, готовился. И всю свою жизнь все вокруг говорили, каким удивительным хирургом ты будешь. Что это твоя судьба. Твое призвание. – Ее глаза притягиваю мой взгляд. И я не знаю, что она видит в моих глазах, но в ее я нахожу утешение. Достаточное, чтобы продолжить. - Но потом наступает этот момент - день, когда твоя очередь идти одному. И они вкладывают тебе в руку скальпель и... все зависит от тебя. Это, полагаю, довольно охренительный момент.

- Уверена.

- Вот на что похожа идея стать королем. Охренительный момент.

Оливия делает шаг вперед, но теряет равновесие, спотыкаясь о высокий каблук, и я ее ловлю. Она сталкивается с моей грудью, я обнимают ее, и мои ладони оказываются на ее пояснице... и так там и остаются. Ее восхитительно мягкие груди прижимаются к моей твердой груди, мы замираем, глядя друг на друга, наше дыхание смешивается.

- Проклятые сапоги, - шепчет она так близко от моих губ. Ее улыбка притягивает меня.

- Мне нравятся эти проклятые сапоги. Увидеть их на тебе - и ничего кроме них - действительно сделало бы мой день.

А потом я опускаю голову, и Оливия тянется ко мне, и мы тянемся друг к другу. Ее шелковистые волосы скользят по моим пальцам, когда я касаюсь ладонью ее щеки. Моя улыбка исчезает, сменяясь чем-то более диким, более отчаянным. Жаром и голодом. Потому что сейчас я собираюсь ее поцеловать - и когда ее сердцебиение учащается возле моей груди, я знаю, что она это понимает. Хочет этого так же сильно, как и я. Мой нос касается ее носа, и эти темно-синие глаза медленно закрываются... а потом Логан громко откашливается. Многозначительно.

Проглатываю проклятие и смотрю вверх.

- Что?

- Вспышка камеры.

- Черт. Где?

Он вздергивает подбородок.

- Крыша высотки. Девять часов.

Поворачиваюсь спиной к городу, прижимая Оливию к груди.

- Нам нужно зайти внутрь.

Оливия выглядит восхитительно ошеломленной. Она смотрит через мое плечо на темное небо, затем позволяет мне завести ее внутрь.

- Такое часто случается?

- К сожалению. Объективы камер для дальней съемки точны, как снайперские винтовки.

Оказавшись в комнате, вижу губы Оливии, растянутые в длинный, широкий зевок, и стараюсь остановить череду непристойных мыслей. Черт, но ее рот прекрасен. Если я не попаду туда в ближайшее время, это может меня убить.

- Прости. - Она прикрывает рот. - Мне очень жаль.

- Не извиняйся. - Смотрю на часы - уже за полночь. Она провела на ногах весь день и ей снова вставать в четыре часа. - Мне следовало забрать тебя пораньше.

Она качает головой.

- Все было чудесно. Не помню, когда в последний раз мне было так весело. Думаю, прошла уже целая вечность.

Хочу попросить ее остаться. Ей будет так легко выскользнуть из этого платья и лечь в роскошную кровать, находящуюся в комнате в конце коридора. Но... она скажет «нет» - я это чувствую. Слишком рано. И она все равно не сомкнет глаз - я не дам ей спать всю ночь.

Указываю на дверь, как джентльмен, которым не являюсь.

- Тогда давай отвезем тебя домой.

Всю дорогу до дома Оливия прижимается головой к моей руке. Наши ноги касаются друг друга, наши руки переплетены на моем бедре. Слегка поворачиваю голову и вдыхаю жасминовый аромат ее волос.

По кабельному идет шоу «Моя странная зависимость» - одну из самых безумных вещей, которые я когда-либо видел, показали в эпизоде об одном онанисте, одержимом нюханием женских волос. Прости, что осуждал тебя, придурок. Теперь я понимаю.

- Ты фантастически пахнешь.

Она поднимает голову, ее глаза светятся озорством. Затем она прижимается лицом к моей груди - и вдыхает так глубоко, что практически втягивает в нос мою рубашку.

- Мне тоже нравится, как ты пахнешь, Николас.

Машина подъезжает к тротуару и останавливается. И я собираюсь спросить, могу ли я снова понюхать ее завтра, но из динамика доносится голос Логана.

- Оставайтесь в машине, Ваша Светлость. Возле двери мисс Хэммонд бродяга – мы с Томми позаботимся о нем.