ГЛАВА 4

Николас

В замке Анторп есть стена, на котором развешено оружие, используемое королевской семьей на протяжении веков. Мечи, сабли, кинжалы - на лезвиях некоторых еще осталась кровь. Одним из таких видов оружия является булава, известная как шар на цепи, - двухфутовая дубинка, к которой цепью прикреплен тяжелый, шипастый шар.

Эта громоздкая булава, которая на самом деле редко использовалась в бою из-за опасности для владельца и долгого времени замаха, прежде чем можно было снова нанести удар.

Однако, когда ею пользовались, ущерб, который она наносила, был смертельным - шипы пронзали броню и вонзались в грудные клетки и черепа.

Булава - первое, что приходит мне в голову, когда я открываю глаза, потому что чувствую, будто она засела в моем мозгу. Яркая полоска белого света, просачивающаяся сквозь шторы в темной комнате, заставляет агонию в моих глазах взорваться. Стону, и через мгновение дверь открывается, и из холла появляется силуэт Саймона.

- Значит, ты жив? Какое-то время я не был в этом уверен.

- Спасибо за заботу, - хриплю я. - Что, черт возьми, ты позволил мне выпить вчера вечером?

Саймон смеется без тени сочувствия.

- Позволил тебе? Ты глотал то, что пил в «Козле». Водку - прямо из горла. Варвар.

Больше никогда. Клянусь своей печенью, что если она переживет это, с этого момента я буду добрее, умнее.

Я потираю виски.

- Ночью мне приснился странный сон.

- Розовые слоны и Фергюс в балетной пачке? Он постоянно мне докучает.

Я смеюсь - не самая умная вещь, так как боль эхом отдается в моих костях.

- Нет, - тихо отвечаю я. - Мне снилась мама.

- О?

- Она... ругала меня. Даже дернула за волосы на затылке. Помнишь, как она делала это, когда мы плохо себя вели на людях?

- Помню. - В голосе Саймона звучит ностальгия. - Пока Генри не испортил все на глазах у прессы, закричав: «Мама, зачем ты дернула меня за волосы?»

Я снова посмеиваюсь, несмотря на дискомфорт.

- За что она тебя ругала? Ты понял?

- Она сказала... она сказала, что я заставил ангела плакать. - Закрываю лицо рукой, чтобы не видеть света.

- Ну, она действительно выглядела как ангел, и ее пирог был божественным. Слез я не видел, но ты определенно ранил ее чувства.

Убираю руку и с трудом сажусь.

- О чем ты говоришь?

- Официантка, - объясняет Саймон. - Мы остановились в кофейне после того, как ты протащил меня по городу, потому что мог гулять, не будучи окруженным камерами и фанатками. Разве не помнишь?

В моей голове мелькают образы. Останавливаюсь на одном - раненый вздох, и темно-синие глаза, цвета неба в сумерках, борющихся со слезами.

- Это... это было по-настоящему?

- Да, чертова задница, все было по-настоящему. Ты предложил ей двадцать тысяч, как какой-то сутенер. Она тебе отказала. Умная девочка.

Провожу ладонью по подбородку, чувствуя сухие крошки и остатки сахара. На языке остался сладкий вкус яблок. И все возвращается - каждое слово.

- Боже правый… история уже в сети?

Я уже вижу заголовок:

ПРИНЦ-СУТЕНЕР ПОКОРЯЕТ НЬЮ-ЙОРК 

- Нет. Ни слова. - Саймон смотрит на часы. - Сейчас половина третьего пополудни, так что ты, вероятно, в безопасности. Если бы птичка запела, думаю, история бы уже просочилась.

- Какое облегчение, полагаю.

Но все же... будь то из-за сна или моего собственного поведения, сожаление поднимается вокруг меня, как пар. Он просачивается внутрь с каждым вдохом, цепляясь за мои легкие.

- Снаружи все еще метет. Адский шторм. Можешь закончить отсыпаться; мы никуда сегодня не поедем.

- Хорошая идея, - бормочу я, уже засыпая, с видениями восхитительных сочных губ и вихря темных волос, пляшущих в моей голове.

Ранним утром следующего дня я снова чувствую себя почти человеком - хотя голова все еще болит и все как в тумане. У меня встреча на севере штата с руководителями военной благотворительной организации, и мы планируем выехать до восхода солнца. Чем раньше прибудем к месту назначения, тем меньше вероятность, что нас встретит толпа.

К счастью, проклятый снег наконец-то прекратился, и если есть одна вещь, которую я ценю в этом городе, это его способность подняться и бежать не смотря на любую катастрофу. Хотя дороги кажутся проходимыми, Логан все же обменивает лимузин на внедорожник. На заднем сиденье я поправляю галстук и запонки, в то время как Саймон упоминает о желании позавтракать чаем с кусочком - или двумя - пирога.

Я искал причину, чтобы вернуться, не то, чтобы мне нужен был предлог. Потому что я не могу перестать думать о хорошенькой официантке и о том, как я с ней обращался. После того, как я киваю, Саймон дает Логану указания, и через несколько минут мы подъезжаем к «У Амелии». Уличные фонари все еще горят, тротуар пуст, но дверь не заперта, поэтому мы заходим внутрь, и надоедливый колокольчик звенит над нашими головами.

Здесь тихо. Я не сажусь, а стою посреди помещения среди столов.

- Мы закрыты, - говорит она, входя через вращающуюся дверь. А потом резко поднимает голову и останавливается. - А, это ты.

Она даже красивее, чем я помнил, чем мечтал. Нежные завитки цвета полуночи обрамляют лицо - которое должно принадлежать музею - с потрясающими темными сапфировыми глазами, которые должны быть увековечены в ярких маслах и нежных акварелях. Эта девушка может вызвать тысячу эрекций.

Она прекрасно сложена, ее макушка доходит мне лишь до подбородка, но фантастически соблазнительна. Большие полные груди, натягивающие пуговицы мятой белой блузки, стройные бедра в черной юбке, тонкая талия, которую я мог бы обхватить руками, и ноги, облаченные в прозрачные черные колготки, прекрасно завершают весь набор.

Незнакомое беспокойство шипит у меня в животе, как газировка.

- Дверь была открыта, - объясняю я.

- Она сломана.

Логан щелкает замком. Безопасность - это его жизнь, поэтому сломанный замок будет раздражать его, как паззл с недостающим последним кусочком.

- Чего ты хочешь?

Она понятия не имеет, кто я. Все дело в том, как она защищается, и в обвинительной нотке в ее голосе. Некоторые женщины пытаются притвориться, что не узнают меня, но я всегда могу это распознать. Ее неведение довольно... волнующе. Нет никаких ожиданий, никаких скрытых планов, никаких причин притворяться - она видит то, что видит. А видит она только меня.

Мое горло внезапно превратилось в бесплодную пустошь. Сглатываю, но с трудом.

- Ну, ему отчаянно нужен пирог. - Тычу большим пальцем в Саймона. - А я... хотел извиниться за тот вечер. Обычно я так себя не веду. Я слегка ушел в запой…

- По моему опыту, люди не делают в пьяном виде того, чего бы не сделали в обычном состоянии.

- Да, ты права. Я бы подумал об этом, но никогда бы не сказала вслух. - Медленно подхожу ближе. - И если бы я был трезв... моя начальная ставка была бы намного выше.

Она скрещивает руки на груди.

- Пытаешься быть милым?

- Нет. Мне не нужно пытаться... так оно и есть.

Она слегка хмурит брови, словно не может решить, злиться ей или смеяться. Чувствую, что улыбаюсь.

- Как тебя зовут? Не знаю, спрашивал ли я раньше.

- Не спрашивал. И меня зовут Лив.

- Странное имя. Ты что болела в детстве? Я имею в виду, «жить» (Имя «Liv» созвучно с «live» - жить) - это то, на что надеялись твои родители, или ты им просто не нравишься?

Она поджимает губы, словно борется с усмешкой. Юмор рулит.

- Лив, Ливи - сокращенно от Оливии. Оливия Хэммонд.

- А. - Я медленно киваю. - Красивое имя. Подходит гораздо больше. - Я не могу отвести от нее глаз. Не хочу ни в малейшей степени. – Что же, Оливия, я сожалею о своем поведении при нашей первой встречи, и надеюсь, ты примешь мои извинения.

Ее лицо чуть заметно дрогнуло - на долю секунды, - но я это увидел. Потом она подходит к столу и теребит завернутый в бумагу пирог.

- Как скажешь. Проехали. Не все из того, что ты сказал, неправда. Совершенно очевидно, что мне нужны деньги.

Из-за самоуничижения, звучащего в ее голосе - и знания, что это по моей вине - я резко окликаю:

- Оливия.

Она смотрит вверх, на мое лицо. И мой тон смягчается.

- Мне очень жаль. Правда.

Темно-синий взгляд на несколько секунд задерживается на мне, прежде чем она мягко говорит:

- Хорошо.

- Хорошо, - отвечаю я так же мягко.

Потом моргает и протягивает пирог Саймону.

- Можешь взять этот - ему два дня, так что мне его не продать. Он может быть немного суховатым, но это за счет заведения.

Он улыбается, как волк, которому только что дали раненую овцу.

- Ты действительно ангел, милая.

- Он может взять с собой вилку? - спрашиваю я. - Чтобы мне не пришлось всю дорогу слушать, как урчит его желудок.

Ухмыляясь, она протягивает вилку.

И я иду до конца.

- Хочешь как-нибудь выпить кофе, Оливия? Со мной?

Прошли годы с тех пор, как я приглашал женщину на настоящее свидание. Это странно - одновременно возбуждает и нервирует.

- Я не люблю кофе. Даже не притрагиваюсь к нему.

Я окидываю взглядом помещение.

- Ты работаешь в кофейне.

- Вот именно.

Я киваю.

- Хм, понимаю о чем ты. Значит, ужин. Ты свободна сегодня вечером? Я могу заехать за тобой на обратном пути.

Она нервно смеется.

- Я думала, у тебя нет времени на... - она изображает пальцами воздушные кавычки, - «ухаживания»?

- Есть вещи, на которые стоит потратить время.

Это застает ее врасплох, и она запинается.

- Ну, я... не... хожу на свидания.

- Господи, почему нет? - в ужасе спрашиваю я. - Это чертов грех.

- Грех?

- Ты сногсшибательна, очевидно, умна - тебе следует чаще ходить на свидания, и желательно с мужчиной, который знает, как это делается. - Я кладу ладонь себе на грудь. - Так совпало, что у меня это здорово получается. Каковы мои шансы?

Она снова смеется, коротко и легко. И это похоже на восхождение на последнюю горную вершину. Удовлетворенно. Более чем победоносно. Прежде чем она успевает ответить, рядом с ней появляется мохнатая головная боль на четырех ногах, издающая тявкающий, рычащий звук.