Томас Джефферсон и Аарон Бэрр от Нью-Йорка участвовали в выборах как кандидаты от республиканской партии. Джефферсон следовал той же тактике, что и Джон Адамс, но, вместо того чтобы возводить коровник, он старался нарастить стены своего дома в Монтичелло.

Александр Гамильтон решил, что не будет гнаться за постом президента. Он хотел добиться устранения Джона Адамса из избирательной кампании и выбрать на пост президента подконтрольного ему человека. Съезд федералистов, состоявшийся летом 1796 года, думал иначе. Он выдвинул Джона Адамса кандидатом в президенты, а Томаса Пинкни кандидатом в вице-президенты. И все же избирателям предстояло продемонстрировать свое отношение к кандидатам, не предрешая распределение постов. Получившие наибольшее число голосов станут президентом и вице-президентом, даже если они принадлежат к различным партиям. План Гамильтона состоял в том, чтобы Пинкни набрал больше голосов, чем Адамс, и стал президентом. Такая стратегия могла отдать большинство голосов Джефферсону, и таким образом федералисты лишились бы власти.

Гамильтону нравились рискованные интриги.

Кампания в печати велась без каких-либо моральных или нравственных ограничений. Джефферсона обвиняли в отсутствии твердости и нравственной отваги, в том, что он дважды покидал ответственные посты: первый раз как губернатор Виргинии при наступлении британских войск, второй — как государственный секретарь. Утверждалось, что он атеист, человек без религии, а следовательно, и без Бога и поэтому не заслуживает доверия. Против Джона выдвигались обвинения, будто он хотел установить монархию в Америке и является врагом Французской революции и следовательно, врагом свободы всех народов; будто он аристократ, не верящий в равенство… его сильное центральное правительство лишит штаты остатков их суверенных прав…

По всей стране распространялись пристрастно составленные памфлеты, расхваливавшие своего кандидата на одной странице и охаивающие его соперника на другой. Абигейл, ежедневно занимавшейся рутинной работой в новом коровнике, происходившее казалось гражданской войной в прессе.

Не летели головы, не падал нож гильотины, американские тюрьмы не были переполнены политическими оппонентами, тем не менее в воздухе витала ненависть соседа к соседу. Абигейл решила, что бесполезно читать такую разрушительную по природе, неправедную полемику. Она подобна эпидемии желтой малярии в Филадельфии в 1793 году, которая не затихла, пока не наступили в ноябре холода. Когда эпидемия прошла, умершие были погребены, выздоровевшим разрешили посещать общественные места и время залечило раны. Абигейл надеялась, что так будет и на сей раз, ибо если раны не затянутся, республика падет, чего опасался Джон Адамс. Когда она высказала свои опасения Джону, тот мрачно ответил:

— Ты единственная, кто сказал, что у нас нет выхода. Если бы две партии географически разделились: все федералисты сконцентрировались на Севере, а все республиканцы — на Юге, то тогда мы могли бы расколоться и стать двумя государствами. Однако каждый штат, каждое графство, каждый город имеют республиканцев и федералистов, живущих по соседству. И после выборов они останутся соседями.

Сэмюел Адамс, унаследовавший пост губернатора Массачусетса после смерти Джона Хэнкока, а затем вновь переизбранный на этот пост, не только выступил против своего кузена Джона, но и стремился стать выборщиком-республиканцем, надеясь отдать свой голос Джефферсону.

Казалось, что Бостон и бостонская «Кроникл» действительно служат источником самой злостной клеветы против Джона. Абигейл писала своим сыновьям в Европу, уверяя их, что от «Кроникл» нельзя ожидать правды, на ее страницах лишь фальшь и злословие…

Недели и месяцы тянулись, словно волы по заболоченному полю. Абигейл и Джон почти не говорили о проходившей кампании, хотя и писали письма друзьям, пытаясь восстановить истину в тех случаях, когда нападки становились особенно язвительными. Из-за политических интриг Александра Гамильтона невозможно было предугадать итоги выборов. Если бы он поддерживал Джона Адамса, то никаких сомнений не существовало бы.

Когда французский посол Адет принялся угрожать Соединенным Штатам войной, если президентом не будет избран Томас Джефферсон, казалось, что многие напуганные федералисты могли переметнуться на другую сторону. Абигейл и Джон получили от Сэмюела Отиса послание: он полагал, что Джон, видимо, пройдет большинством в три-четыре голоса выборщиков.

Подошло время, когда Джону надо было ехать в Филадельфию и быть на месте в связи с созывом в первый понедельник декабря заседания сената.

Они оказались перед дилеммой. Должна ли Абигейл сопровождать его? Погода была промозглой, дороги — отвратительными. Где они остановятся? Если Джон потерпит поражение, то тогда он поприсутствует на церемонии принесения присяги новым президентом и сразу же после этого возвратится домой. При таких обстоятельствах стоит ли ей предпринимать длительную тяжелую поездку и сидеть три сырых и холодных месяца в Филадельфии?

А если Джон выиграет?

— Мне хотелось бы видеть празднества, если ты выиграешь, мой дорогой. Парады, фейерверки. Мне хотелось бы дать прием, а затем государственный обед в честь президента и миссис Вашингтон. Мне хотелось бы пригласить Нэб с детьми в Филадельфию по этому случаю. Чарли и его жену… Не слишком ли я тщеславна?

Напряжение последнего месяца кампании достигло апогея. Абигейл шокировало, что сторонники Джефферсона открыто носили французские кокарды. Джон, видимо, терял Пенсильванию в пользу Джефферсона из-за «наглого договора, который мы самоуверенно заключили с Великобританией». Очевидно, исход выборов зависел от того, на чью сторону склонится народ — Франции или Англии. Крикливая пресса не скрывала своего пристрастия; лишь немногие обвинения против двух ведущих кандидатов содержали что-то новое, однако постоянное повторение старого придавало видимость основательности.

— Суждение почти каждого, — комментировала Абигейл своей сестре Мэри, — продиктовано фракцией.

В отеле «Фрэнсис» в Филадельфии Джон Адамс оставался пассивным наблюдателем, а Томас Джефферсон продолжал жить в своем доме в Виргинии. В канун нового года к Абигейл зачастили визитеры с поздравлениями по случаю вероятной победы Джона. Выборщики провели заседания и проголосовали. Газеты сообщали, что голоса официально подсчитают в начале февраля, но результаты будут настолько близкими, что единственный голос может решить, кто станет президентом Соединенных Штатов: федералист Джон Адамс или республиканец Томас Джефферсон.

Восьмого февраля 1797 года вице-президент Джон Адамс отправился на площадь Индепенденс, поднялся через Восточную комнату в палату сената на втором этаже здания Конгресс-Холл, прошел через со вкусом обставленную палату с ее столами и креслами из красного дерева. Он поднялся на возвышение, сел в мягкое кресло с высокой спинкой; служащий поправил за его спиной затенявшие свет жалюзи. Через мгновение Джон Адамс решительно опустил председательский молоток, ударив по подставке.

Совместное заседание сената и палаты представителей открылось. Воцарилась полная тишина. Секретарь сената Сэмюел Отис приблизился к платформе с запечатанным металлическим ящиком. Внутри него лежали скрепленные сургучом конверты, по одному от каждого штата Союза. Вице-президент Джон Адамс, по обе стороны которого находились клерки, вскрывал конверты, извлекал из них листок бумаги и ясным твердым голосом зачитывал написанное. Напряженно слушавшие сенаторы и представители зашевелились, послышались вздохи, радостные восклицания.

Выражение на лице Джона Адамса не менялось, он не выдавал своих эмоций: были ли голоса за него или против. Он действовал не спеша, отчетливо объявлял цифры, ожидал с олимпийским спокойствием окончательных итогов. Клерки проверили друг у друга подсчеты, затем повернулись к вице-президенту и с поклоном передали ему документы.

Вице-президент встал, держа перед глазами окончательные результаты; теперь его рука слегка дрожала.