Рядом с ней будет в доме один из сыновей.

19 июня 1798 года после полудня в Филадельфию прибыл Джон Маршалл, выдающийся член тройки комиссаров, посланных во Францию. В соседней с Филадельфией деревне его встретил с отрядом кавалерии Пикеринг, и они в парадном строю прошествовали по городу мимо дома президента.

Американская общественность узнала, что Маршалл был подлинным героем «дела Икс, Игрек, Зет» во Франции. Именно Маршалл, обращавшийся с эмиссарами Талейрана с вежливостью, присущей жителям американских пограничных территорий, выступил против их поползновений с такой решительностью, что Директория начала осознавать бессмысленность шантажа и попыток спровоцировать Соединенные Штаты.

На следующее утро в восемь часов Джон Маршалл был на завтраке в особняке президента. Джон и Абигейл приняли его в семейной столовой. Сорокадвухлетний Маршалл был крепко скроен, отличался прекрасным физическим здоровьем и полнокровным цветом лица. Молодые годы он провел на открытом воздухе, и это придало ему осанку сельского жителя.

Его короткие густые волосы разделялись пробором на левой стороне. От его больших темных глаз расходились морщинки, а с вишнево-красных губ то и дело слетали шутки. Джон Маршалл вырос в Виргинии. Он не получил регулярного образования и воспитал сам себя на произведениях Попа и Блекстоуна. Друзья и противники в один голос говорили, что он обладает наиболее острым юридическим умом в стране.

Абигейл знала, что жители приграничных районов Виргинии любят плотный завтрак. Она приказала приготовить для Маршалла толстый ломоть ветчины с полудюжиной яиц, пшеничный и кукурузный хлеб и кувшин медовухи.

Маршалл ел с завидным аппетитом, что, впрочем, не изменило его мнения о себе как умеренного в еде. Хотя по материнской линии Маршалл имел родственные связи с Джефферсонами, Рэндолфами и Ли, его отец был бедным и сам пробивал себе дорогу. Так он познакомился с Джорджем Вашингтоном и работал на генерала. Получив известие о сражении у Лексингтона и Конкорда, Джон и его отец сняли со стены над камином ружья и вступили в армию Виргинии. Маршалл участвовал в сражениях у Брендиуайна, Монмаута и провел вместе с Вашингтоном зиму у Вэлли-Фордж. В эти годы он утвердился в убеждении, что «Америка моя страна и Конгресс — мое правительство».

По всем этим причинам, подтверждавшим неподкупность Маршалла, Джон и Абигейл внимательно выслушали его сообщение. К их удивлению, он не думал, что война надвигается. Своим мягким приятным голосом он сказал:

— Сэр, по моему мнению, Франция пытается запугать нас. Я старался дать понять, что нас так легко не запугаешь. Если вы будете оставаться сильным и решительным, мистер президент, Франция не объявит нам войну.

Маршалл расправился с тарелкой нарезанных огурцов и с последним толстым ломтем хлеба, намазанным свежим маслом. Энергично вытерев салфеткой рот, он выпрямился на стуле и сказал:

— Сэр, прошу разрешения сказать нечто, расходящееся с вашими взглядами.

Джон и Абигейл удивились. Джон Маршалл был одним из верных сторонников. Они были весьма разочарованы, когда он отклонил предложение президента Вашингтона стать генеральным прокурором.

Президент Адамс ответил:

— Мистер Маршалл, в этом доме уважают высказанное вами мнение.

— В таком случае, сэр, я прослышал, что вы собираетесь подписать билль о чужестранцах.

— Вы его не одобряете?

— Мистер президент, он нарушает не только первую поправку Билля о правах, запрещающую Конгрессу урезывать свободу слова и печати, но и пятую поправку: «Никто не может быть привлечен за тяжкое преступление без предъявления обвинения Большим жюри… не может быть лишен жизни, свободы и собственности без надлежащей правовой процедуры».

— В военное время? Когда они совершают предательство, мы должны их выслать. Это очевидный акт самообороны.

— Неужели наша страна так слаба, что не в состоянии защитить себя против немногих чужеземцев? Когда мы лишим их надлежащей правовой защиты, мы ослабим такую защиту и в отношении наших собственных граждан.

Джон напрягся.

— Это несопоставимые вещи. Права граждан полностью защищены. Чужеземцы являются посетителями, пользующимися нашей терпимостью. Задача правительства выслать их до того, как они сумеют навредить. Билль вводится в силу всего на два года. Если не будет войны, то его действие прекратится.

Маршалл наклонил голову, показывая, что уступает старшему по положению.

— Сэр, могу ли я просить вашего снисхождения еще по одному вопросу?

— Разумеется.

— Тогда со всем уважением, я слышал, что вы одобряете постановление о призывах к бунту, которое обсуждается в Конгрессе. Могу ли я предостеречь вас против страшной опасности, связанной с этим постановлением? Билль о чужеземцах — плохой прецедент, он нанесет ущерб престижу нашей республики за рубежом. Он затрагивает наших собственных граждан лишь косвенно. Но постановление о призывах к бунту направлено непосредственно против наших граждан. Это самый опасный законодательный акт в короткой истории нашего государства. Если людям, выступающим против нас, не будет разрешено выражать устно и в печати свое мнение, они прищучат нас не менее жестоко, когда придут к власти. И ответственными за это будем мы сами, ибо предоставим им такое право.

— Постановление будет действовать только в военное время.

— А кто будет определять с юридической точки зрения границу между миром и войной? В условиях непрекращающихся войн и беспорядков в Европе наше государство может длительное время находиться в неясных условиях, когда нет ни войны, ни мира, а существует угроза войны. Даже сейчас, мистер президент, гений Америки заключается в ее способности позволить каждому веровать в своего собственного Бога, высказывать свои мысли, встречаться с друзьями и печатать собственную ересь. Вы твердо выступали за Декларацию прав. Прошу вас не отходить от ее принципов сейчас. Любой тиран, появившийся на нашей земле, сможет использовать постановление о призыве к бунту для того, чтобы заткнуть глотку любому критику. Самые худшие опасения тех, кто боролся против федерации и конституции, станут реальностью.

Притихшая Абигейл попросила разрешения сказать свое слово.

— Мистер Маршалл, вы почти год отсутствовали в стране. Вы не наблюдали, как возрастали продажность и гротескность вражеской печати…

— Оппозиционной печати, мэм, — вмешался Маршалл.

— Хорошо. Нам сообщили, что их замысел — клеветать на президента, его семью, администрацию и таким образом вынудить его к отставке. Тогда они сметут править с триумфом. Томас Джефферсон станет глашатаем народа! Мы подошли к слишком серьезному кризису, чтобы проявлять вялость, слишком опасному, чтобы дремать… Я тотчас моту доказать вам это.

Абигейл поднялась в свою гостиную и взяла вырезки из газет, сделанные Луизой по ее указанию из «Авроры», бостонской «Кроникл», «Аргуса», «Олбани реджистер», «Ричмонд экзаминер».

— Мистер Маршалл, пожалуйста, прочитайте эти выпады. Разве они сделаны честными людьми? Или же написаны злоумышленниками и подстрекателями?

Маршалл разложил собранные Абигейл оскорбительные статьи. Его обычно розовые щеки бледнели по мере того, как он вчитывался в несдержанные выпады. Когда он поднял глаза, они выражали смущение и извинения.

— Теперь вы согласитесь с необходимостью иметь постановление, осуждающее призывы к бунту? Вам ясно?

— Миссис Адамс, я в ужасе! Очевидным является то, что нам нужен более строгий закон о клевете. Постановление, карающее за призывы к бунту, никогда не уживется с нашим народом. Сэр, вы историк и должны знать: если вы подпишете такие репрессивные меры, история обойдется сурово с вами. Если вы их заблокируете, история оценит по справедливости ваш смелый шаг.

— Может быть, мистер Маршалл. Я оказался в неприятном положении клиента, который вынужден отклонить совет своего талантливого и честного сторонника. У меня нет возможности гадать относительно вероятного суждения истории. Передо мной две ясные и неотложные задачи: во-первых, предотвратить войну с Францией, во-вторых, получить уверенность, что мы победим, если вторгнется Франция. Все остальное не имеет значения.