— Дворянство мантии! — процедил Лектур, презрительно выпятив нижнюю губу. — Я предпочел бы что-либо иное. По крайней мере, он хоть мальтийский рыцарь?

— Он хотел идти на военную службу.

— Ну, так мы обеспечим ему полк и положение в обществе. Это решено. Итак, все прекрасно! Однако из приличия, прошу вас… Необходимо, чтобы ваш… э-э… друг с полгода не делал нам визитов. Потом он может взять отпуск… в мирное время это дело немудреное… Какой-нибудь общий знакомый введет его к нам в дом, и дело с концом.

— Я не понимаю вас, сударь, — Маргарита смотрела на барона с величайшим изумлением.

— Это, однако ж, ясно как день, — сказал тот с досадой. — У вас есть определенные обязательства, у меня они тоже есть. Это нисколько не должно мешать нашему союзу, во всех отношениях выгодному и приличному. Раз уж он будет заключен, надо, мне кажется, сделать его хотя бы сносным. Понимаете вы меня теперь?

— Простите, сударь! — воскликнула Маргарита, отступив на несколько шагов от барона, как будто его слова оттолкнули ее. — Я была очень неосторожна, может быть, даже преступна; но, какой бы я ни была, я не заслужила такого оскорбления!.. О сударь!.. Я краснею от стыда за себя, но еще больше за вас. Да, я понимаю: для света — любовь к мужу, а втайне — любовь к другому… Лицо порока и личина порядочности! И мне, дочери маркизы д’Оре, предлагают такую низкую, бесчестную, гнусную сделку?.. О, — продолжала она, опускаясь в кресло и закрывая лицо руками. — Видно, я самая несчастная, погибшая, презренная тварь! О Боже мой! Боже мой! За что мне это, за что?!

— Эмманюель! Эмманюель! — закричал Лектур, отворяя дверь, за которой, как он догадывался, находился брат Маргариты. — Подите сюда, дорогой мой! У вашей сестры спазмы, и шутить с этим нельзя, иначе болезнь может перейти в хроническую… Госпожа де Мёлан от этого умерла… Вот вам мой флакон, дайте ей его понюхать. Я пойду пока в парк, а вы, когда мадемуазель станет лучше, придите туда и скажите мне, успокоилась ли она.

Лектур с удивительной непринужденностью отправился на прогулку и оставил Эмманюеля и Маргариту с глазу на глаз.

В тот же день, когда состоялась встреча Маргариты и Лектура, подробно описанная нами и приведшая не к тому результату, на какой надеялась девушка, в четыре часа колокол зазвонил к обеду и барон вернулся в замок. Роль хозяина за столом играл Эмманюель: маркиза осталась с мужем, а Маргарита извинилась, что не сможет выйти к гостям. Гостей было немного: нотариус, родственники и свидетели. Обед прошел скучно. Лектур всячески старался всех рассмешить, однако было заметно, что этой лихорадочной веселостью он хочет прогнать какие-то мысли. По временам говорливость его вдруг пропадала, как гаснет лампа, когда в ней не хватает масла, лишь под конец она снова вспыхивает еще ярче прежнего и пламя жадно пожирает свою последнюю пищу… В семь часов встали из-за стола и пошли в гостиную.

Трудно дать читателю представление о необычном виде этого старого замка. Его просторные покои, обтянутые штофом с готическим рисунком и обставленные мебелью времен Людовика XIII, были так долго заперты, что давно отвыкли от жизни. Несмотря на обилие свечей, расставленных слугами, слабый, мерцающий свет их был недостаточен для его огромных комнат и все входящие оставались в тени; каждое слово здесь отдавалось эхом, как под сводами собора. Покрытые гербами древние стены казались в этот день еще печальнее оттого, что гостей было очень мало (вечером к ним должны были присоединиться от силы трое или четверо соседей-дворян).

Посредине одной комнаты — той самой, в которой только что приехавший из Парижа Эмманюель принимал накануне капитана Поля, — стоял большой, богато убранный стол, и на нем лежала закрытая папка; на взгляд человека постороннего, не знающего, что здесь готовится, в ней мог быть с равным успехом и смертный приговор, и брачный контракт. Уныние, казалось, висело в воздухе; все были мрачны. Гости, стоя небольшой группой, разговаривали вполголоса; иногда до них доносился взрыв пронзительного насмешливого хохота: это Лектур забавлялся издевками над каким-нибудь почтенным провинциалом, не думая о том, что в какой-то степени смеется и над Эмманюелем. Однако временами жених беспокойно обводил глазами комнату и лицо его мрачнело, потому что ни будущего тестя, ни маркизы, ни Маргариты не было. Первые двое, как мы уже говорили, не выходили к обеду, а недавнее свидание с невестой, при всей напускной беспечности Лектура, несколько встревожило его: он боялся, как бы при подписании документов не случилось чего-нибудь непредвиденного.

Эмманюель был тоже не совсем спокоен и решил было подняться к сестре, но, проходя через одну из комнат, увидел Лектура; тот жестом подозвал его.

— Черт возьми, вы очень кстати подошли, дорогой граф, — сказал барон, всем своим видом показывая, однако, будто с величайшим вниманием слушает рассказы какого-то местного дворянина, с которым он был уже на короткой ноге. — Господин де Нозе рассказывает мне нечто весьма любопытное. А знаете, это прелестная и очень благородная забава, — продолжал он, обращаясь к рассказчику. — У меня тоже есть пруды и болота; как только приеду в Париж, непременно спрошу своего управляющего, в какой они провинции. И много уток вы бьете таким способом?

— Огромное количество! — ответил провинциал с удивительным простодушием, свидетельствовавшим о том, что Лектур спокойно может еще издеваться над ним.

— Что же это за удивительная охота? — спросил Эмманюель.

— Вообразите, дорогой мой, — стал рассказывать Лектур с величайшим хладнокровием, — господин де Нозе садится по самую шею в воду.

— А не будет нескромностью спросить, в какое время года?

— Обыкновенно в декабре или январе, — ответил провинциал.

— Это чрезвычайно живописно. Так, изволите ли видеть, граф, господин де Нозе входит в воду по самую шею, надевает на голову круглую тыкву и пробирается в кусты. Утки не узнают его и подпускают к себе очень близко. Так ведь, кажется, вы говорили: очень близко?

— Вот как от меня до вас.

— Неужели? — воскликнул Эмманюель.

— И тут он бьет их, сколько душе угодно, — продолжал Лектур.

— Дюжинами! — прибавил провинциал, радуясь, что эти парижане заинтересовались его рассказами.

— Это, должно быть, очень приятно для вашей супруги, если она любит уток, — сказал Эмманюель.

— О, она их обожает! — отвечал г-н де Нозе.

— Надеюсь, вы окажите мне честь и представите меня этой милой даме, — попросил Лектур, кланяясь.

— О, еще бы, господин барон!

— Клянусь вам, первое, что я сделаю, вернувшись в Версаль, — расскажу на утреннем выходе короля об этой охоте: я убежден, что его величество испробует ее на пруду Швейцарцев.

— Извините, дорогой барон, — проговорил Эмманюель, взяв Лектура под руку и наклонившись к его уху, — но это сосед, и его нельзя было не пригласить на подобное торжество.

— Помилуйте, — ответил Лектур, принимая ту же меру предосторожности, чтобы его не услышал тот, о ком шла речь, — вы сделали бы большую ошибку, утаив его от меня: он по праву входит в приданое моей будущей супруги, и я был бы очень огорчен, если б с ним не познакомился.

— Господин де Лажарри! — возвестил слуга.

— Это, наверное, тоже ваш брат-охотник? — спросил Лектур.

— Нет, — ответил г-н де Нозе, — это наш путешественник.

— A-а, все ясно! — произнес барон, и тон его ясно говорил, что гостю угрожает решительная атака.

Вслед за тем дверь отворилась и вошел человек в венгерке, подбитой мехом.

— Здравствуйте, дорогой Лажарри, — приветствовал гостя Эмманюель, направляясь к нему и подавая ему руку. — Что это вы так закутались? Клянусь честью, у вас вид царя Петра.

— Что делать, граф, — ответил Лажарри, вздрагивая словно от холода, хотя в комнате было тепло. — Кто недавно из Неаполя… Бррр!..

— А, так вы, сударь, недавно были в Неаполе? — спросил Лектур, непринужденно подключаясь к беседе.