Уолт кивает.

— Но даже если красный, круглый и жёсткий относятся к ощущениям, — говорит он, — что не даёт им так же существовать объективно вне нашего восприятия?

Хороший вопрос.

— Ощущения, из которых получены наши концепции, не приходят к нам извне — они порождаются сенсорным аппаратом, а его природа определяет то, какими они нам кажутся. Как ощущения выглядят, как они чувствуются, их форма и вид являются ни чем иным как способами, которыми они становятся для нас видимыми. Другими словами, поскольку именно наш сенсорный аппарат определяет то, какими вещи нам кажутся, то концепции, которые у нас есть, должны ссылаться именно на то, каким образом наш сенсорный аппарат решает сделать отдельный кусок явления явным — потому что это всё, чем являются ощущения — их структура целиком является продуктом того, какой вид наш сенсорный аппарат решает им придать.

— Иначе говоря, — продолжаю я, — получается, что наши ощущения и то, как они выглядят, это не две разные вещи — я мог создать такое впечатление: что есть как ощущения, так и то, какими они нам видятся; что есть восприятие и способ его отображения в нашем сознании. Но нет — то, какими ощущения нам кажутся, это всё, что они из себя представляют как таковые.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Например, в нашем восприятии нет цвета и того, каким он нам кажется — но то, каким он нам кажется, это всё что есть в существовании цвета. То, как он выглядит для нас, это то, что мы имеем в виду, когда ссылаемся на цвет.

Уолт кивает.

— Думаю, это верно, — говорит он.

— Итак, ещё раз: что не даёт цвету существовать вне нашего восприятия? Цвет это ни что иное, как то, как он выглядит для нас. И почему вещи не могут быть жёсткими сами по себе? Жёсткость это не что иное, как то, как она чувствуется для нас.

— Думаю, я понял, — произносит Уолт.

— Это природа всех ощущений — нет ощущения и того, каким оно нам кажется, но есть только то, каким оно нам кажется.

— Итак, ещё раз, — продолжаю я, — концепции, которые у нас есть, абстрагированы от, и поэтому относятся именно к тому, какими ощущения кажутся нам, ибо они делаются явными нашим сенсорным аппаратом. И таким образом, "красный", "круглый" и "жёсткий" ни коим образом не могут существовать вне нашего восприятия — то, чем они являются, это просто ощущения, и они не могут ни быть, ни напоминать, ни быть как-то похожими на что-то вне восприятия — так как то, каким ощущение нам кажется, и делает его ощущением, и никаким мыслимым образом что-либо вне восприятия не может быть чем-то "вроде" этого.

— Хмм, почему оно не может быть "вроде" этого? Можешь привести пример?

— Конечно, — говорю я. — Так как говоря о "красном", мы имеем в виду то, как это выглядит для нас, оно никаким образом не может существовать вне нашего восприятия. Заявление, что "красный" может существовать вне восприятия, в сущности означает, что то, как это выглядит для нас, может существовать вне восприятия, что очевидная чепуха.

Это сделало своё дело. Уолт внезапно ожил.

— Дай-ка посмотрю, всё ли я правильно понял, — говорит он, затем несколько секунд сидит молча, прежде чем снова заговорить. — Цвет не может существовать вне нашего восприятия, так как то, как он нам видится через наш сенсорный аппарат, это неотъемлемая часть того, что значит вообще быть цветом!

— Бинго.

— Да, довольно трудно уложить это в свой ум.

— Это может стать более очевидным, когда ты осознаешь, что тот же самый феномен относится и к другой концепции. Теперь ты должен угадать, к какой.

На секунду задумавшись, Уолт улыбается.

— Видение, — сказал он.

— Правильно — цвет и его видение это в точности одно и то же.

— Вот это да, — сказал Уолт.

— В более общем смысле: восприятие и его вид — одно и то же. Звук и то, как он нам слышится, в точности одно и то же — что также является тем, что мы называем слышанием. То же про цвет. Мы объективируем эти ощущения и воображаем, что они существуют независимо от нашего восприятия, но именно их присутствие в нашем восприятии в первую очередь делает их тем, чем они являются. То есть, то, какими ощущения нам кажутся, есть эквивалент их сути.

Уолт кивает. Он внимательно слушает.

— Цвет не может существовать независимо от восприятия, потому что чтобы представить его таким образом, мы должны в мышлении отделить видение от цвета — но это означает отделить цвет от самой своей сути. Любая мысль, в которой цвет рассматривается объективно, подразумевает эту ловкость рук, которая в конечном итоге оканчивается ситуацией, где мы должны вообразить видение независимое от восприятия.

Это довольно интенсивная тема, и Уолту предстоит много переварить, но я завёлся и не хочу останавливаться.

— Мы не воспринимаем цвет и его видение, — продолжаю я, — это просто разные слова для одной и той же вещи. Фактически, цвет на самом деле вообще не "цвет" в том смысле, в каком мы привыкли о нём думать. То есть, приклеенный к объектам вне нашего восприятия, в ожидании, чтобы его увидели. Скорее всего правильно было бы думать о цвете как об отдельном случае, или о проявлении, видения. Теперь, поскольку цвет и видение концептуально эквивалентны — так как обе концепции относятся к одному явлению, а именно присутствию красноты, синевы, желтизны и так далее — фраза "видеть цвет" предполагает разделение, которого просто нет в нашем опыте. Никогда нет видения и видимого — есть просто видение! Никогда нет видения чего-то — но то, что мы видим, и видение это одна и та же вещь. Это одно и то же событие. Есть только краснение, синение, желтение* — всевозможные манифестации видения.

—-----------

*rednessing, bluenessing, coffee mug-ing, yellownessing

–------------

Я сделал паузу, чтобы убедиться, что Уолт внимает, потом продолжил.

— А теперь мы можем начать понимать, почему вещи сами по себе не могут иметь цвета, и почему они не могут быть круглыми или жёсткими — цвет это ни что иное, как видение; форма, текстура и мягкость это ни что иное, как чувства. Объект не может быть жёстким сам по себе, так как мы словом "жёсткий" ссылаемся на манифестацию чувства. Он также не может быть ни красным, ни круглым, если под этими словами мы подразумеваем манифестации видения — а так оно и есть, поскольку в первую очередь эти концепции произошли именно из видения.

Я даю этому впитаться, прежде чем продолжить.

— И никаким мыслимым способом видение или чувствование не могут существовать независимо от восприятия, ибо видение и чувствование как таковые являются ни чем иным, как восприятием!

— Значит, мы не "слышим" "звук" и не "чувствуем" "ощущение"? — спрашивает Уолт.

— Нет, есть только слышание или чувствование. Мы не ощущаем ощущение — есть только ощущение! Это неделимая единая природа всего восприятия!

— Окей, — говорит Уолт, — я понимаю, что сама вещь не может иметь цвета, и что она не может быть "жёсткой", но мне всё ещё кажется, что она может быть "круглой". Ты не мог бы разъяснить?

— Есть два способа, которыми мы можем постичь круглость, — говорю я, — визуально и тактильно, так?

— Да. Мы можем видеть круглые вещи и мы можем ощупать круглые вещи.

— Итак, можешь ли ты увидеть что-то круглое, независимо от цвета?

— Что ты хочешь сказать?

— Если убрать весь цвет из восприятия, в каком смысле объект будет круглым?

— Хм. Думаю, ни в каком. Фактически, не будет возможности вообще что-либо в нём различить.

— Правильно. Объекты это "объекты" лишь потому, что имеют явные границы, которые в визуальном смысле являются просто цветом. А концепция "круглый" это ни что иное, как определённый цветовой рисунок, который, как я продемонстрировал, есть ни что иное, как видение. "Круглый" не может означать ничего, кроме частного случая видения.