Я поблагодарил его, сухо заметив, что для меня это не имеет значения, ибо мне нечего утаивать, а чужие секреты меня не интересуют. Его смущение, казалось, усилилось, и он нерешительно продолжал стоять возле двери; тогда я спросил, не приехал ли вместе с ним капитан Джим.

— Нет, — ответил он сразу. — Я не видал его месяц и не желаю видеть. Послушайте, я хотел бы с вами немного потолковать о нем. —Он вошел в комнату и плотно закрыл дверь. — Я считаю нужным сказать вам, что между мной и капитаном Джимом все кончено! Конец этой вечной слежке за мною и вмешательству в мои дела! Мне это надоело! Можете ему это сказать от моего имени.

— Вы что, поссорились?

— Окончательно. Если можно поссориться с набитым дураком, не способным понимать намеков.

— Позвольте, вы поссорились из‑за Полли Бакстер?

— Вот именно, — ответил он с раздражением. — Так и есть. Ему‑то зачем вмешиваться?

— Послушайте, мистер Бассет, — прервал я. — Меня не касаются ваши отношения с капитаном Джимом, но уж раз вы втянули меня в разговор, позвольте высказаться начистоту. Насколько мне известно, у вас нет серьезных намерений жениться на Полли Бакстер. Вы уехали из Гилиада, следуя за миссис Свини, — я видел вас с нею несколько минут назад. Так почему бы вам честно не уступить мисс Бакстер капитану Джиму, который был бы ей хорошим мужем, и устраивать свои дела с миссис Свини? Если вы действительно желаете порвать с капитаном Джимом, то сделать это вы должны только так.

Жалкое, виноватое выражение, появившееся на его лице при упоминании миссис Свини, сменилось к концу моей речи величайшим недоумением.

— Что за чепуху вы городите? — произнес он наконец грубо.

— Я хочу сказать, — резко возразил я, — что вы ведете бесчестную двойную игру. Поскольку вы связаны с миссис Свини, вы должны немедленно отказаться от всяких посягательств на мисс Бакстер. Если вы не уважаете дружеских чувств капитана Джима, то обязаны по крайней мере щадить самолюбие девушки.

Он облегченно засмеялся каким‑то истерическим смехом.

— Вы что, рехнулись? — проговорил он. — Ведь капитан Джим гоняется за мною, требуя, чтобы я женился на Полли. Из‑за этого‑то и вся кутерьма. Потому он и вмешивается… только для того, чтобы осуществить свою идиотскую выдумку и женить меня; чтобы потом хвастать, что это он устроил свадьбу. Он хочет окрутить меня с этой девицей Бакстер, а не сам жениться на ней. Такой уж он эгоист проклятый.

Видно, я ничем не отличаюсь от прочих обыкновенных смертных, ибо, услышав это, я почувствовал к капитану Джиму не меньшее презрение, чем к стоявшему передо мною человеку. Повторив свои слова, что не желаю больше вникать в причины их размолвок, я выпроводил его самым решительным образом. Спустя несколько минут, когда я понял, сколь смехотворна эта драма, я немного успокоился, однако уважения ни к одному из действующих лиц у меня не прибавилось. История приняла пошлый оборот, показалась мне просто забавной, я даже с удовольствием предвкушал встречу с капитаном Джимом и его собственное объяснение— я знал, что без этого не обойдется. Но предвкушения мои были напрасны.

Как‑то под вечер, наблюдая в читальне за потоками дождя, под напором сильного юго–западного ветра заливавшими окна, я увидел насквозь промокшую фигуру, в нерешительности топтавшуюся у входа в отель. Человек этот, крадучись, проскальзывал в подъезд, входил в вестибюль, но тут же робко отступал назад; его движения напоминали повадки какого‑то пугливого зверька, и мне вдруг представился капитан Джим в тот па[мят- ный вечер, когда он бежал из ущелья Эврика. Незнакомец случайно повернулся лицом к окну, у которого я стоял, и, к своему удивлению, я увидел, что это и был капитан Джим, но настолько изменившийся, такой осунувшийся, что его с трудом можно было узнать. Я мигом выбежал в коридор, оттуда в вестибюль и к подъезду, но его уже не было. Возможно, он заметил меня и не хотел встречаться, а может быть, нашел того, кого искал, — Лейси Бассета, разумеется. Я был так потрясен и опечален видом и поведением капитана Джима, что, преодолев свое нежелание сталкиваться с Бассетом, стал искать его в зале и коридорах отеля в надежде найти в его обществе капитана Джима. Но тщетно: вероятно, он успел скрыться от своего непреклонного друга.

К ночи дождь и ветер усилились, разыгралась буря, канавы превратились в потоки, улицы обезлюдели, я рано лег спать, и все мне мерещилось осунувшееся, обеспокоенное лицо капитана Джима. Даже во сне он преследовал меня, похожий на озабоченную, настороженную собаку, которая, когда я пытался дружески погладить ее, злобно рычала на меня, обернувшись вдруг остервенелым, бешеным зверем. В конце концов меня разбудил звук его голоса. Сначала я думал, что все еще сплю. Но нет, я лежал с открытыми глазами, а голос доносился из соседней комнаты, через отдушину над дверью, отчетливо и ясно.

— Я сыт по горло, — говорил капитан Джим, — и сегодняшняя ночь — тебе последняя моя отсрочка. Уезжай из отеля, бросай эту женщину, воротись в Гилиад и женись на Полли. А не поедешь, так я убью тебя; это верно, как то, что ты сидишь тут на стуле и выпучил на меня глаза. Если ты не будешь драться со мною как мужчина, — а я плюну тебе в лицо или как‑нибудь еще опозорю тебя перед этой женщиной, перед всеми, последний трус не стерпит такого, — но если ты не выйдешь против меня, так я подстерегу тебя и застрелю.

Его прервал раздраженный шепот Лейси, но я не мог разобрать, нападал ли он или оправдывался. И снова раздался голос капитана Джима, суровый и четкий:

— Если ты убьешь меня, так это все равно, может, я даже буду доволен. Нам вдвоем тесно на этом свете, Лейси Бассет. Я верил в тебя, полагался на тебя, ради тебя врал и за тебя дрался. С того дня, как я встретил тебя, когда мы оба ехали в Сан–Франциско, и поверил, что ты станешь человеком, и до сей поры ты делал из меня посмешище, выставляя дураком перед ребятами в Эврике, в Гилиаде, выставляя дураком перед нею, перед самим богом! А теперь довольно. Тебе придется снять с меня клеймо олуха! Ты сделаешь то, что достойно человека, каким я тебя воображал, или ты умрешь. Было время, когда я хотел этого ради твоего блага, но то время миновало, Лейси Бассет! Теперь ты это сделаешь для меня. Ты обязан сделать, чтобы я больше не читал слов «отпетый дурак» в глазах у всякого, кто на меня взглянет.

Он. по–видимому, встал и отошел к двери. Голос его доносился из другого конца комнаты.

— Даю тебе срок до утра. Если ты не снимешь с меня этого клейма, клянусь богом, я при всех дам тебе пощечину в столовой или же в конторе! Понял?

Стало очень тихо, потом раздался резкий, короткий звук выстрела, от которого, казалось, раздвинулись стены между нашими комнатами и окна сорвались с места, нечленораздельно вскрикнул Лейси, с размаху отворилась дверь, послышались взволнованные голоса, топот ног в коридоре. Я вскочил с постели и полуодетый бросился в переднюю. У входа в соседний номер толпились постояльцы и слуги, кто‑то вцепился в Бассета, дрожащего, белого, как мел, другие стояли на коленях вокруг капитана Джима, полулежавшего у стены на пороге.

— Он все слышал, — истерически выговорил Бассет, указывая на меня. — Он подтвердит, что этот человек хотел меня убить.

Прежде чем я успел сказать что‑нибудь, капитан Джим судорожным усилием приподнялся. Вытирая кровь, сочившуюся с губ, — признак того, что рана его была смертельна, — он произнес хриплым, торопливым голосом:

— Так и есть, ребята! Моя вина. Я во всем виноват. Напал на него тут исподтишка, на безоружного. Мы схватились. Он вырвал у меня пистолет—это мой пистолет, клянусь вам, — и выстрелил, обороняясь. И поделом мне! Клянусь перед господом, что так оно и было, джентльмены.

Заметив меня, капитан Джим посмотрел мне в лицо не то с мольбой, не то с торжеством и добавил: — А чего еще можно было ожидать! Лейси Бассет всегда был смельчаком… именно смельчаком! Это мое последнее слово, джентльмены, — молодчина он!

С этой самоотверженной ложью на устах и с былой собачьей преданностью в слабеющем сердце, он, падая на пол, повернул голову в сторону Бассета, как будто хотел улечься у его ног. Свет погас в его обращенном кверху взоре, и клеймо глупости было смыто с него навсегда.