Ауриана будто парила между небом и землей, оставив внизу свои невзгоды, она ощущала себя чистой и невинной, словно новорожденный младенец, она была полностью раскована и свободна, она была словно неземная мелодия, устремленная к звездам, гармония, рожденная из тишины. Она больше не ощущала в себе зла и вины.

Зло не могло больше властвовать над ее душой.

СЕВЕРНАЯ ГРАНИЦА ХАТТЫ И СОСЕДНИЕ ПЛЕМЕНА

К тому времени уже все забыли, что такое мир и мирная жизнь. Ранней весной в холодную промозглую ночь на праздник Новорожденной Луны старейшинам племени, собравшимся вместе со всем народом на совет, были доставлены римскими послами из крепости Могонтиак дары Императора Веспасиана — выкуп в золоте за убитых сородичей и сожженные деревни. Народ, собравшийся на совет, был поражен этим необычным проявлением раскаяния со стороны неприятеля. Люди не знали, что и думать. Некоторые были склонны принять этот выкуп, такого же мнения придерживался и жрец Гейзар, потому что Военный Правитель намеревался вручить все деньги непосредственно ему, чтобы он, в свою очередь, распределил их среди соплеменников. Это несомненно укрепило бы власть Первого Жреца, и он, кроме того, получив доступ к золоту, хорошо нагрел бы на нем руки.

Но большинство не могло смириться с понесенными племенем потерями, и золото не смягчало их горе и гнев. У многих перед глазами все еще стояло жуткое видение гибели пяти деревень, жители которых от мала до велика — от младенца до воина — были вырезаны римскими солдатами. К тому же римские послы, хотя и принесли выкуп, который был как бы уступкой Рима, вели себя словно наместники, обращающиеся с подвластными Империи людьми. Когда поднялся, наконец, вождь племени Бальдемар, готовясь дать ответ римским посланникам, народ, не дожидаясь начала его речи, принялся подбадривать его требовательными криками. И как всегда, первые же слова вождя объединили всех соплеменников, будто вдохнув в них одну общую душу. Всех охватил единый мощный порыв.

— Только нидинги и негодяи берут золото за гибель своих сородичей, — провозгласил Бальдемар звучным голосом, гордо вскинув свою величественную голову. — Кто из вас не знает, что это — самое страшное бесчестье? Возвращайтесь назад к хозяину, пославшему вас, римские рабы, и скажите им, что хатты отказываются от подачки! Мы сами установим цену наших потерь и нашего горя — но она будет выражаться не звонкой монетой, добытой в рудниках потом и кровью ваших рабов! Нет, вы заплатите нам собственной кровью!

Последние слова вождя крепко запомнились каждому хатту, и звук их не смолкал в их памяти долгие годы — словно звон колокольчика, отлитого бессмертными богами. Эти слова пережили человека, произнесшего их. Римские послы чудом избежали смерти в ту ночь. Теперь уже хаттские отряды начали делать набеги на мирные поселения, и по ночам воины, предводительствуемые германскими вождями, разоряли римскую провинцию Галлию.

Стояла тихая предрассветная пора ночи, на небе тускло сиял узкий серп новорожденной луны, четвертой в этом году. Ауриана дрожала от холода. Воды Рейна были обжигающе ледяными. Медвежий жир, которым она и ее воины-соплеменники намазались перед тем как начать переправу через реку, используя свои плетеные щиты, не согревал, а только спасал от простуды. Ее сырая туника, сшитая из кожи, казалась куском льда, прижатым к телу.

Наконец, они достигли чужого берега. И Ауриану охватило знакомое волнение, как всегда бывало в обстановке смертельной опасности. Второй ночной римский дозор проплыл по реке перед самым началом их переправы. Третий должен был появиться не раньше рассвета. Хатты привязали у берега две плетеные из ивняка и обтянутые кожей лодки, приготовленные для военных трофеев, и положили в них свои намокшие щиты. После этого Ауриана и тридцать молодых воинов — все они были дружинниками Бальдемара — забрались на крутой берег и замерли у живой изгороди, огораживавшей двор просторной усадьбы. Это была вилла работорговца Ферония, печально известного своей жестокостью всем германцам: этот богатый галльско-римский торговец занимался продажей детей.

Когда начало светать, и небо заметно посерело, в сумерках явственно проступили очертания этой зловещей усадьбы. Воины увидели жмущиеся друг к другу постройки, белеющие в полумраке обмазанными белой глиной стенами, дома были разновысокими, под красными черепичными крышами, и образовывали причудливый контур, вырисовывающийся на фоне светлеющего неба. Воинам было доподлинно известно, что вся усадьба набита неисчислимыми богатствами, приобретенными ценой крови их соплеменников.

— Месть! — негромко, но отчетливо воскликнула Ауриана.

И небольшой отряд — все, как один — перемахнул через изгородь, рванувшись к белеющим постройкам усадьбы, словно свора гончих псов, выпущенных из загона на собачьих бегах. Ауриана заклинала про себя богов, чтобы ее воины не забыли данные им наказы: «Щадить старых, малых и невольников. Наше оружие должно поразить только Ферония и его сторонников и очистить скверну этого места огнем пожара»

«Вы заплатите нам собственной кровью!» — эти слова Бальдемара звучали у нее в ушах, словно набатный колокол. «Сегодня мы возьмем с вас часть этой платы!» — мстительно думала Ауриана.

Она ощущала прилив энергии и радость хищника, готового напасть на свою жертву. Ее хищная радость была сродни стихийным силам природы — яростной буре или выходящей из берегов, сметающей все на своем пути реке. Но несмотря на охвативший ее восторг, внутри у нее, как всегда, таился страх. «Я живу на свете уже двадцать пять лет, — думала Ауриана, — и все еще накануне битвы меня тревожат видения подземных пещер Хелля. Я так надеялась, что возраст и приобретенный опыт избавят меня от страха. Но страх до сих пор гложет мое сердце».

Последние две луны Ауриана делала набег за набегом со своим отрядом в тридцать человек, нападая на неприятеля в темное время ночи и постоянно меняя свое местонахождение и расположение лагеря. В этом году они, следуя совету Бальдемара, предпринимали вылазки, ставя перед собой определенные цели — уничтожали отдельно стоящие дозорные башни или мелкие силы неприятеля, небольшие отряды римских легионеров, которые занимались строительством дорог или закладкой новых фортов в долине Веттерау. В отряде Аурианы было двадцать восемь юношей, только что посвященных в воины племени, и две девушки, которые являлись дочерьми жриц священных рощ, детьми, родившимися от ритуальных соитий в ночь великого весеннего праздника. Эти девушки, как и она сама, вступили в священный брак с богом войны. Ауриана находила огромное удовольствие в разработке планов военных вылазок, а затем с наслаждением наблюдала, как эти планы и замыслы воплощаются ее воинами. Бальдемар на каждом пиру возносил честь и славу ее подвигам. Этот набег был последним перед их возвращением в Деревню Вепря, где должен был состояться самый любимый праздник года, великое торжество в честь богини Истре. В эту пору нельзя было брать в руки железное оружие.

Они перепрыгнули через увитую виноградной лозой невысокую каменную стену и, взяв копья в руки, готовые к встрече с неприятелем, быстро пересекли двор. Миновав усыпанную гравием дорожку, ведущую между строений, они направились к постройке, где жили рабы.

Внезапно раздался оглушительный бешеный лай своры собак, устремившихся на них. Отряд был готов к такому повороту событий.

— Вульфстан! Давай! — крикнула Ауриана.

Вульфстан был сыном Гейзара и одной из жриц Водана, огромным мощным детиной, бесшабашно отважным и кровожадным воином. Он ни в чем не походил на своего отца. Вульфстан набросил большую охотничью сетку на собак, и они, сбившись в одну живую массу, путались, рычали, метались в ней. Теперь их легко было прикончить, используя копья как пики. Вскоре все они были уже мертвы, кроме той, которая не попала в сеть. Пес сомкнул свои мощные челюсти, вцепившись в руку Фастилы, самой молодой девы щита. Фастила завизжала, упала на землю и начала кататься по ней, но пес вцепился мертвой хваткой и не выпускал руку. Ауриана упала на спину собаки и одним движением ножа перерезала ей горло.