Глава 12

Дорога была, и правда — тяжелой. Поездка на машине в Пулково, полет до Мурмашей. Оттуда по железке четыреста километров до Оленегорска. Тридцать километров до места, где базируется военный аэродром тяжелой транспортной авиации. Посадка на транспортник, почти пятнадцать часов полета. Потом Петропавловск- Камчатский, от него семьдесят километров на машине до военного санатория в Паратунке. И это еще хорошо, что нам повезло с погодой.

Я пересаживалась из одного вида транспорта в другой. Шла, отвечала, ела, почти все время в полете спала. И все равно времени для того, чтобы думать, было слишком много.

Я и думала, отстраненно и сравнительно спокойно — спасибо лекарству. Оно гасило эмоции, избавляя от них, останавливая на время жизнь. Но и спасало. Я обдумала и проанализировала все — с самого начала. Сейчас я могла мыслить почти трезво и разумно, без щенячьего восторга первой влюбленности, без того, чтобы только любоваться им, гордиться им, превозносить его и удивляться — как это мне так повезло, что он вдруг полюбил меня, именно мелкую и обыкновенную меня, без особых талантов и выдающейся внешности.

Я все обдумала и приняла решение — окончательное и бесповоротное. Нужно только гнать от себя эту тяжелую обиду, перетерпеть то, что пока так сильно болит, гнать эту давящую тоску, делающую все вокруг серым и бесцветным…

Болеть, наверное, будет еще долго. Но это точно не смертельно. Это — раз. Два — не нужно делать больно родным, демонстрируя свою боль. Они и так знают, что мне плохо. Должны также видеть, что я справлюсь с этим. Три — нужно менять свою жизнь. Так, как раньше, уже не будет. Я не хочу видеть его, сталкиваться с ним, обсуждать что-то, решать совместно не хочу и не смогу — слишком больно. Значит — опять бежать, менять место жительства, искать институт…

И я поняла, что тоже не хочу… Я не хочу больше экономики, математики. Не мое. Я тянула это потому, что так нужно, так положено. Все родственники — технари по складу ума, талантливые технари. Еще тогда я понимала, что это не мое и сбежала ото всей этой физики и механики в экономику с финансами. Это давало возможность потом участвовать в работе родных, как-то быть им полезной.

А сейчас я понимала, что это для меня кабала, путь в никуда, как и мой скоропалительный брак. И решила подумать над этим и решить для себя — чего я хочу на самом деле. Взять перерыв, отдохнуть и… прекратить прием лекарства. Я не слабачка, не больная истеричка — справлюсь, куда я денусь, в самом деле-то? И когда дедушка в очередной раз поднес к моему лицу пластиковую мензурку, отвела ее рукой — хватит.

А когда, выйдя из машины, увидела знакомый пейзаж с рыжими сопками, снегом под ними, новенькими корпусами санатория, паром над открытыми зимнему небу источниками… Отдыхающих, прогуливающихся по расчищенным дорожкам территории санатория… Я поняла, что вернулись краски. Мозг стал воспринимать цвета. Я потянулась всем телом и сказала дедушке:

— Я хочу здесь жить.

— Дороговато обойдется, — хмыкнул он, рассчитываясь с таксистом и отказываясь от помощи с ручной кладью.

Мы оформили путевки на неделю, вселились в двухкомнатный «люкс» с письменным столом и сейфом. Успели пообедать, заказали себе на следующий день завтрак, обед и ужин из предлагаемого тройного варианта блюд. Потом окунулись в мой любимый бассейн под открытым небом — с природным дном с круглыми камушками на нем и горячей водой, ключами бьющей из-под ног. Сходили на массаж, поужинали и раненько легли спать. Все же сон в кресле не давал отдыха, спали мы в дороге урывками.

А наутро, после завтрака и встречи с врачом, на прогулке по территории санатория, дедушка решил, что со мной уже можно поговорить.

— Маша, я хочу сказать тебе, что я думаю обо всем том… — Дедушке нелегко было говорить, мне тоже и поэтому я остановила его:

— Я знаю, что ты упрекаешь себя за то, что не остановил меня тогда. Не нужно — я ни о чем не жалею. Дальше — я не вижу своего будущего с ним и… — я вдруг поняла, что еще не давало мне покоя, — мне… очень стыдно за него перед вами. Он оказался слабым, ненадежным… Я не готова тащить на себе его проблемы, в которые он даже не удосужился посвятить меня до свадьбы. И вовлекать в это вас. Такие вещи должен решать сам мужчина, оберегая своих близких. Поэтому предателем себя не считаю, как бы плохо ему ни было без меня. Перспективы, которые он озвучил — быть любовницей при наличии жены и детей, меня не устраивают. Буду строить свою жизнь дальше без него. И искать в будущем сильного мужчину, за которого не будет стыдно и с которым у меня будет настоящая семья.

В конце я уже оставила жесткий тон и спокойно выговаривала слова, а не рубила их.

— Маша… Машенька… исчерпывающе. Но моя вина огромна, я старый и умный, я должен был… но что теперь об этом?

— Да, дедушка. И давай больше не будем об этом говорить, ладно? Если есть вопросы, спрашивай сейчас. Потом — не хочу…

— Придется встретиться с ним, развод предполагает…

— Нет. Развод проведем дистанционно. Я не знаю, как это сделать — посоветуемся с юристами. По доверенности или как еще — что сейчас говорить о том, чего не знаем?

— Ты так любишь его, что боишься передумать, если увидишь?

— Нет, не передумаю. Просто не хочу себя мучить — мне еще очень обидно и больно… Видеть будет тяжело… Да, люблю еще, но разлюблю… когда-нибудь. Бабушка говорила — человек рожден для радости — большой и маленьких. Ему часто не дают радоваться обстоятельства, люди, здоровье, да много чего… Я сейчас хочу дистанцироваться от того, что заведомо помешает мне радоваться жизни, не хочу добровольно продлять эту агонию. Умерла, так умерла, как говориться.

— Не думаю, что он оставит тебя в покое, — дедушка говорил со мной как-то осторожно, не как с больной, а скорее — как с незнакомым человеком. Как будто по минному полю шел.

— Деда, я не вернусь в университет. Забирай бабушку к себе, рассчитайтесь за квартиру… Я не хочу быть экономистом. Но сейчас возьму академку — пока не определюсь. Вот этим я попрошу заняться вас.

— И что дальше?

— Пока не знаю. Мне нужно время. Оставь меня здесь на недельку — две, как уедешь. Здесь хорошо — старички одни сейчас. Спокойно, тихо. Библиотека хорошая. На лыжах похожу, пока у вас там поганая осень… И мне необходимо найти сведения об одной вещи…

— Об оборотнях?

— Нет. Кстати, то, что мы знаем о них… Я тоже не жалею. Знать, что есть что-то такое, другой мир… Но нет, не об этом. Я хочу найти сведения о минералогии Чукотки, о самоцветах, которые добывают… которые там имеются. Узнаю, есть ли какой-то музей здесь или экспозиция в краеведческом музее. Посмотрим.

— А это тебе зачем?

— Тоже пока не знаю. Просто очень хочется, давно хочется. Должны быть и книги об этом. Возможно, придется съездить в Петропавловск-Камчатский. Тут же организуют экскурсии. Но это потом. Сейчас я побуду с тобой. Как ты насчет лыжной базы? Целый день на свежем воздухе, там есть и подъемник, и «ватрушки»…

— Только не сразу. Дай отдохнуть от дороги. Мне не двадцать, Маш. Пожалей деда. И… я согласен со всем, что ты сказала. Возьмем академку, пока определишься. Возможно, потом вернешься обратно, передумаешь. А?

— Не переживай сейчас об этом. Просто дай мне время. Нормально все будет. Чуть не забыла… Скажи, у тебя есть возможность договориться с военными и попросить вертолет, чтобы слетать в одно место?

— Смотря, какое место. Маша, не пугай меня. Это тебе зачем?

— Отроги Петтымельского хребта, верховье реки Кувет. Чукотка. Там закрытый район — золотоносные шахты. Нужно, наверное, какое-то разрешение или пропуск. И проводник.

Дед тяжело вздохнул, глядя на меня.

— Что там такого, Маша? Зачем тебе туда нужно?

— Там с сопок скатываются каменные шары, полые внутри. Раскалываются внизу, и становится видно драгоценные и полудрагоценные камни, выросшие из стенок к центру — кристаллы разного размера и вида. Там много чего, даже сапфиры. Удивительные по красоте и сортам агаты в отвалах шахт, кристаллы горного хрусталя, аметисты, опалы… В лед вросла галька с отпечатками древних водорослей. Я просто помешалась на этом, деда. Это, как мечта… такая волшебная… нереально прекрасная. На Чукотке, как будто, есть военный полигон?

— Не наш, Маша, а ракетчиков. Там полигон — одно название, несколько человек всего отслеживают и наблюдают… Я узнаю, что можно сделать. Если это возможно — слетаем.

— Ты тоже?

— Обижаешь… Это он тебе рассказал?

Ну, что ж… говорить о нем и не плакать… Этому тоже нужно учиться. Говорить, как о ком-то чужом или как если бы все уже прошло и переболело. Я попробую…

— Да, Саша был там. Но я не помню, говорил или нет — в какое время года? Вроде гальку выбивал изо льда. Значит — зима? — Я внимательно смотрела под ноги.

— Не обязательно. Вечная мерзлота… Я узнаю, Маша, обещаю. Но не сейчас — в Вилючинске или дома. Может — через Москву. А если это затянется?

— Ну, это же мечта… Если бы все они сбывались так просто…

Руслан возобновил тренировки после небольшого отпуска, который предоставили спортсменам после ответственных соревнований. И в первый же день, поговорив с Филиппом, уточнив время и режим тренировок, поспешил к университету, подгадав к окончанию третьей пары. Посидел на лавочке, ожидая, когда выйдет Маша — не дождался. Решил, что у нее сегодня четыре пары. Сидел еще два часа, ждал. Когда совсем вышло время, пошел в читальный зал университетской библиотеки. Многие студенты готовились к занятиям там. И увидел ту бледную и бесцветную девушку — подругу Маши. Она сидела за столом одна и что-то писала, заглядывая изредка в книгу.

Постоял, решаясь и обдумывая, что ему делать. Он не собирался показываться на глаза Маше. Хотел просто взглянуть на нее издалека, потому что страшно соскучился. А теперь решился и подошел к ее подруге, сел за тот же стол напротив нее. Она подняла голову и молча смотрела на него. Он тихо сказал: