Самому же Жуковскому он дает честный отчет: о том, что в Кишиневе бы дружен с В. Ф. Раевским, Пущиным и Орловым, что был масоном в кишиневской ложе, что находился в связи с большей частью заговорщиков. Такая откровенность бывает в разговоре подсудимого с адвокатом. В качестве еще одного адвоката Пушкин надеется привлечь Карамзина: «Прежде, чем сожжешь это письмо, покажи его Карамзину и посоветуйся с ним. Кажется, можно сказать царю: Ваше величество, если Пушкин не замешан, то нельзя ли наконец позволить ему возвратиться?».

Неизвестно еще Пушкину, что Карамзин тяжело болен — после того, как простудился 14 декабря, придя на Сенатскую площадь. 22 мая Карамзин уйдет из жизни, о чем Пушкин с изрядным опозданием узнает из письма Вяземского. «Карамзин принадлежит истории», — напишет Пушкин в ответ, а впоследствии издание «Бориса Годунова» будет открываться так: «Драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностию посвящает Александр Пушкин».

VII

В конце апреля или начале мая Пушкин пишет близкому другу: «Милый мой Вяземский, ты молчишь, и я молчу; и хорошо делаем — потолкуем когда-нибудь на досуге. Покамест дело не о том. Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твое человеколюбие и дружбу. Приюти ее в Москве и дай ей денег, сколько ей понадобится, а потом отправь в Болдино (в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи). Ты видишь, что тут есть о чем написать целое послание во вкусе Жуковского о попе; но потомству не нужно знать о наших человеколюбивых подвигах.

При сем с отеческою нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в Воспитательный дом мне не хочется, а нельзя ли его покамест отдать в какую-нибудь деревню — хоть в Остафьево. Милый мой, мне совестно ей-богу... но тут уж не до совести. Прощай, мой ангел, болен ли ты или нет; мы все больны — кто чем. Отвечай же подробно».

1 июля у Ольги Калашниковой рождается сын Павел. Прожить ему суждено лишь два с половиной месяца…

А с 19 по 24 июля вокруг да около Михайловского приехавший из столицы коллежский советник Бошняк под видом «путешествующего ботаника» собирает информацию о ссыльном. На руках у него «открытое предписание», карт-бланш, куда надо только вписать имя «одного чиновника, в Псковской губернии находящегося». Однако, не найдя ничего компрометирующего Пушкина, Бошняк «к арестованию» не приступает и возвращается восвояси.

В конце июля Пушкин узнает о том, что в Италии умерла Амалия Ризнич. Пишет стихи о любви, которая давно прошла:

Из равнодушных уст я слышал смерти весть,

И равнодушно ей внимал я.

(«Под небом голубым страны своей родной…»)

Под стихами, названными поначалу «29 июля 1826», в рукописи две пометки. Одна — о смерти Ризнич, другая: «у о с. Р. П. М. К. Б.: 24». Это означает: «услышал о смерти Рылеева, Пестеля, Муравьева-Апостола, Каховского, Бестужева-Рюмина 24 июля».

Пятеро декабристских вожаков были повешены в кронверке Петропавловской крепости ранним утром 13 июля. Приговор жестокий, ведь в России смертной казни не было со времен Елизаветы Петровны. В порядке монаршей «милости» четвертование заменено повешением.

Пушкин долго будет пребывать под впечатлением от этого события. Рисунки с виселицей и телами казненных не раз появятся на страницах его рукописей. Он думает и о друзьях, сосланных в Сибирь. Напишет Вяземскому: «Еще и таки я все надеюсь на коронацию; повешенные повешены; но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна».

Коронация состоится 22 августа. Чаемой амнистии декабристам не последует.

VIII

Меж тем у царя доходят руки до опального поэта, до прошения, поданного его матерью. «Пушкину прибыть прямо ко мне», — таково высочайшее распоряжение.

3 сентября Пушкин еще гуляет в Тригорском, возвращается домой поздно вечером. А ночью в Михайловском появляется фельдъегерь. Времени на сборы Пушкину почти не дают. Он берет с собою пистолеты, спешно сжигает некоторые рукописи, в том числе тетрадь с автобиографическими записками.

Около 5 часов утра 4 сентября коляска отправляется в Москву. Что ждет Пушкина? За два года им столько написано, прочитано, продумано. Он полон мыслей и энергии. Творец собственного поэтического царства, он не страшится встречи с царем. Предстоящее скорее вызывает азарт. Что бы ни произошло — игра предстоит крупная.

8 сентября. Москва. Кремлевская канцелярия, а потом Чудов монастырь, где обитает Николай Павлович. «Император принял меня самым любезным образом», — напишет потом Пушкин П. А. Осиповой.

Действительно, в отличие от Александра I, не раз решавшего участь поэта, но при этом не удостаивавшего его беседы, новый царь целых два часа говорит с глазу на глаз с изгнанником, которому он отныне дает свободу передвижения. Одного этого достаточно, чтобы расположить к себе поэта, уже шесть лет лишенного возможности жить в столицах.

Пушкину задан прямой вопрос: что бы он делал, если бы 14 декабря был в Петербурге? Он откровенно отвечает: «Неизбежно, Государь, все друзья мои были в заговоре, и я был бы в невозможности отстать от них» (так передаст много лет спустя пушкинские слова Анна Хомутова, слышавшая их 26 октября 1826 года на вечере в честь поэта в доме Марии Римской-Корсаковой).

Заходит речь о цензурных притеснениях, и Николай обещает оградить Пушкина от них. Он берется сам быть его цензором. Предложение неожиданное и необычное.

Пушкин в приподнятом настроении отправляется в гостиницу «Европа» на Тверской улице. А царь во время вечернего приема у французского посла говорит Дмитрию Блудову (некогда товарищу Пушкина по «Арзамасу», а теперь влиятельному сановнику), что разговаривал нынче «с умнейшим человеком России».

Кажется, что царь и поэт хорошо поняли друг друга. Может быть, между поэтом и царем возможно равноправное сотрудничество?

Теперь, почти два столетия спустя, мы располагаем множеством фактов и сюжетов на тему отношений художника и власти. И знаем, что в российской истории это опыт исключительно негативный.

Но Пушкин пробует. Рискует.

И еще Пушкин наконец встречается со своей славой. В провинции он о ней только слышал и читал. А теперь въяве ощущает всю прелесть положения «живого классика».

Друзья старые и новые. Блестящий и остроумный Сергей Соболевский становится «путеводителем Пушкина по Москве», по выражению Ксенофонта Полевого. Через него отправляется вызов на дуэль Федору Толстому, которого Пушкин считает главным распространителем гнусной сплетни шестилетней давности — о том, что поэта якобы высекли в Тайной канцелярии. Соболевский, однако, улаживает конфликт. Через полгода с небольшим он предотвратит еще одну дуэль. Если бы он оказался рядом с Пушкиным и десять лет спустя…

Дома у Соболевского Пушкин читает «Бориса Годунова». Слушают и старые и новые знакомые. Чаадаев. Композитор-дилетант Михаил Виельгорский, сочинивший музыку к песне Земфиры. Двадцатилетний Иван Киреевский, будущий критик, а пока служащий архива Министерства иностранных дел. Его ровесник Дмитрий Веневитинов, дальний родственник Пушкина, талантливый поэт. Напечатал дельный разбор первой главы «Онегина» — лучшее пока, что написано на эту тему. Ему предстоит переезд в Петербург, а через полгода — безвременная кончина на двадцать втором году жизни.

Веневитинов — глава кружка «любомудров» (русская калька греческого слова «философ»). Еще любомудров с легкой руки Соболевского называют «архивными юношами» — по месту службы некоторых из них. Затевается журнал «Московский вестник», издавать который будет писатель и историк Михаил Погодин. С ним Пушкин знакомится у Веневитинова. В этом доме, что в Кривоколенном переулке, где живут Дмитрий и его брат Алексей, 12 октября происходит пятое уже чтение автором «Бориса Годунова», самое историческое.

Присутствуют братья Иван и Петр Киреевские, братья Федор и Алексей Хомяковы, Степан Шевырев — цвет будущего славянофильства. Как скажет потом Шевырев, во время этого вдохновенного чтения Пушкин выглядит «красавцем». Помимо «Годунова» звучат «Песни о Стеньке Разине», впервые исполняется недавно сочиненный пролог к «Руслану и Людмиле»: «У Лукоморья дуб зеленый…». Всеобщий восторг, полный триумф.