- Присаживайся, - задумчиво сказал Альберт, не глядя на измученное лицо дочери. В отделении неотложной помощи редко выдавались спокойные смены и усталость была там завсегдатаем, на которого уже никто не обращал внимание. Потому подкашивающиеся ноги не стали причиной для того, чтобы Хоуп посмела, даже будучи наедине с отцом, вольно вести себя и стараясь не сутулить окаменевшую спину, замерла стояла перед столом, за которым он заполнял историю болезни.

- Спасибо, - Хоуп опустилась в жесткое кресло и улыбнулась сама себе.

Даже в комфорте своим посетителя Альберт Ванмеер отказывал, выбрав самые неудобные кресла, которые только мог найти, чтобы никто надолго не задерживался.

- Я хотел с тобой поговорить по поводу назначения, - отец сразу перешел к делу.

Он по-прежнему не отрывался от своего занятия и изредка прерывался только для того, чтобы порыться в кипе подшитых анализов, чтобы найти интересующую его информацию.

- Да, я решила. Я хочу работать под твоим руководством, - Хоуп надеялась, что отец обрадуется ее решению. Он сам предлагал ей подобный вариант, однако, предупредив, что его требования будут к ней намного суровее, чем к остальным, чтобы избежать слухов о понибратстве.

- Поздно! Ты слишком долго думала. Я уже взял себе подопечного, - голос отца ничуть не изменился, а в скользнувшем по изумленному лицу Хоуп взгляду, не было ни капли сожаления или желания смягчить пилюлю.

Сквозь тягучую и тяжелую усталость, которая свинцом наполняла каждую мышцу и грозила сомкнуть веки, даже не смотря на неудобный дизайн кресел, Хоуп почувствовала обиду, а потому не смогла скрыть изумления.

- И кого?

- Грэгори Паунд. Толковый малый, талантливый... Но ему нужно много работать, иначе зазвездится.

Хоуп с трудом подавила горькую усмешку.

- Ты еще вчера меня торопил с выбором, а сегодня, у тебя появился некий Паунд.

- Да, признаю, все вышло немного спонтанно, - Альберт сдернул с глаз небольшие лекторские очки и пристально посмотрел на дочь. - Паунд станет блестящим хирургом, если я буду его учить, а ты...

- В том и дело, что я тоже хочу стать достойным специалистом, а ты лучший в нейрохирургии.

- Есть еще Витлтон, Зеерс. Они с руками тебя оторвут.

«Вот и похвалил», - подумала Хоуп, но уже не чувствовала ни малейшего желания ерничать.

- Кэрол Хантер, - задумчиво произнесла Хоуп, внимательно следя за реакцией отца.

Завидное самообладание Альберта Ванмеера лишь на долю секунды дало слабину и его глаза грозно блеснули.

- Прекрасный выбор, но подумай несколько раз над ним. Там не взрослые с онкологией лежат, а дети... И они умирают, а это разные вещи. Многие из персонала не выдерживают. Уверена, что тебе это по силам? Я поддержу любое твое решение, Хоуп, но там люди меняются не в лучшую сторону. Не думаю, что этично будет упоминать о прекрасных перспективах на этом поприще.

- Да, пап, с Кэрол Хантер я знакома, но, чем не лишний повод не дать ей окаменеть окончательно?

- Это не повод для шуток, - в голосе отца послышались грозные нотки и он поджал губы, обдумывая то, что сейчас выдала ему его дочь.

Хоуп замолчала и вовсе не от того, что не смела дальше дразнить отца. Они могли разговаривать на любые темы и между ними не было табу, просто для принятия выбора, который они ставили по факту перед собой требовалось время.

- Вопрос решен, - доктор Ванмеер вернул очки на нос и снова погрузился в написание истории болезни. - И да! Постарайся сегодня выспаться хорошенько. Ты будешь мне завтра ассистировать, вместе с Паундом. Как раз познакомитесь поближе.

- Опять не подпустишь меня и близко? Буду зажимы устанавливать и инструменты передавать?! - Хоуп поначалу пропустила мимо ушей деликатную вставку про знакомство, которую позволил себе отец, но быстро осеклась и вопросительно уставилась на него.

Личная жизнь дочери, как и полагалось отцу-одиночке, была темой болезненной и животрепещущей.

О том, как появляются дети, Хоуп, узнала еще от матери, но уже на долю Альберта выпали первые свидания, первая любовь и начало интимной жизни его девочки, за которыми последовали первые разочарования, от которых он не бежал, но и не наседал с нотациями.

Молча пополняя запасы презервативов, которые крайне медленно истощались, Альберт боялся, что Хоуп постигнет участь раннего материнства больше, чем неудачные отношения.

Он все время повторял, что профессия врача сама внесет постыдные коррективы в жизнь, зачастую самые удачные любовные истории случаются именно между коллегами. В противном случае, простым смертным трудно принять жесткий график работы, понять, почему проще отменить празднование важных семейных событий, нежели внезапный консилиум, а истощенное тело отказывается принимать все кроме сна и со временем секс сходит на нет.

Хоуп прошла эти этапы, редко заводя тяжелый разговор с отцом и требовала от него открыто подтвердить, что одному быть проще, а он печально улыбался каждый раз и отрицательно качал головой, уверяя, что обязательно рядом должен быть человек, который сможет разделить трудности. Именно трудности, не в равной пропорции с радостями, которые пропагандирует классическая идеология семьи, преследуют тех, кто первее дает клятву Гиппократа, чем клятву любить одного человека до конца своих дней.

Разумеется Хоуп пропустила мимо ушей совет отца, который он дал скрипя сердцем. Мало того, что его дочери приходилось черстветь и становится строже по отношению к восприятию такого горя, как человеческий недуг, так свою ложку дегтя вносили горе-ухажеры.

Да, это были другие интерны, врачи или водители скорой... Насмотревшись на смерть, увечья, кровь, стоны, крики и глаза полные ужаса, нужно было избавляться от этого опасного багажа воспоминаний и переживаний. И все по-разному боролись с умерщвлением души, не стопроцентным, разумеется, но какая-то часть обязательно подвергалась удалению. Эту часть выжигали работой на износ, вредными или полезными привычками, или сексом. На полноценные свидания или флирт, времени порой не хватало, а под боком всегда находился человек, который нуждается, без лишних слов и суеты, в том же «лекарстве».

Альберт знал, что дочь, в итоге, выбрала работу на износ, полностью разочаровавшись в других способах, знал, что она более чем хорошо переносит одиночество, так же как и знал то, что его скверный характер, в отношении мед персонала, не играет на руку его советам. Нашлась пара мерзавцев, которым хотелось использовать Хоуп, чтобы втесаться в доверие к Альберту Ванмееру, тем самым предвкушая стремительное развитие карьеры, но результат получался прямо противоположный и он, без угрызений совести избавлялся от нахалов. Благо, что перед этим Хоуп самостоятельно доходила до мысли, что ее используют.

Как ни странно, но инициатором разорвать, даже довольно крепкие отношения, выступала именно она. Отчасти, потому что ее все больше увлекала врачебная практика, отчасти, потому что девушка не могла себе позволить рвать сердце на части из-за страха потерять еще одного близкого человека и любые новые привязанности воспринимались, как угроза здравомыслию.

- Познакомлюсь?!

Глаза отца забегали и он пожал плечами.

- Да. Тебе есть чему поучиться у него.

- Меня больше волнует, дашь ли ты мне сделать трепанацию?

- Сколько часов ты отработала в морге? - Альберт метнул серьезный взгляд. Он сам не раз присутствовал на вскрытии, которые проводила его дочь под руководством патологоанатома и прекрасно знал, что она прекрасно чувствовала скальпель.

- Четыреста тридцать.

Альберт колебался. Он знал, что Хоуп проведет трепанацию с легкостью, но формально она, сначала, должна была сдать экзамен на спецификацию и пройти узкопрофильную практику. Одно дело «тренироваться» на трупах, другое дело — живая ткань.

- Поговорим об этом в следующий раз, - доктор Ванмеер ответил довольно строго, на что Хоуп снова устало усмехнулась. - Я не собираюсь торговаться. Если хочешь, присутствуй, но подобных манипуляций я тебе не доверю. Решай сама. Случай непростой... Глиобластома с множественными метастазами исходного очага, правый мозжечковый угол.

Хоуп затаила дыхание, не веря своим ушам. Просто присутствовать на подобной операции уже огромная удача.

Она тут же себя одернула, ведь подобные мысли не делали ей чести, так как пациент, которому поставили столь страшный диагноз, вряд ли бы оценил ее воодушевление.

- Во сколько? - ее голос зазвучал бодрее.

- Десять тридцать. Последний инструктаж в десять.

- Спасибо.

Альберт научился по голосу дочери различать ее истинные чувства и переживания и они звучали для него не тише небесного горна. Вот и сейчас она смотрела на него с ядреной смесью злости и благодарности, еще пару лет назад ему пришлось бы выслушать длинную и горячую тираду на тему того, каким деспотом он является, но теперь дочь молча перебирала очевидные слова у себя в голове, не сводя своего взгляда, в котором читался упрек.

Наконец она всплеснула руками.

- Как всегда! На тебя невозможно злиться, пап. Хотя, порой, ты этого очень даже заслуживаешь.

- Езжай ко мне, иначе уснешь в такси пока доберешься до своей квартиры.

- Хорошо.

- И покорми, пожалуйста Окси.

Хоуп поморщилась. Старый, толстый кот недолюбливал ее и это было взаимно. Эта животина была подарком матери и Хоуп возненавидела кота, который пережил самого дорогого ей человека. Окси чувствовал неприязнь и пренебрежение, со временем полностью отдав свою скупую кошачью любовь Альберту. Как ни странно, эта дружба со временем окрепла до того, что доктор Ванмеер не мог представить себе, что пятикилограммовая урчащая тушка не будет придавливать его колени, когда он коротает редкие минуты досуга в любимом кресле за чтением.