Я задумался.

Так, постойте. Получается, что я переношу свою гипотетическую ситуацию на всех остальных людей? Если я бы решил покончить с собой, то это — правильный путь? Принести себя в жертву — это одно, и, наверное, такой поступок можно даже назвать героическим. Но годится ли этот выход для любой ситуации? Неправда. Выбирать только смерть потому, что это кажется благородным — глупо. Жить, чтобы принять последствия своих действий, чтобы иметь возможность исправить свои ошибки — вот то, что требует гораздо большего мужества, чем бегство. Хотя… это звучит слишком громко. Не зная, хватило бы у меня самого сил на такое, я решил не озвучивать эту мысль.

Да… наверное, у каждого человека — по-своему.

Конец фразы повис в воздухе, и Шики глянула на меня с сомнением.

— Неправда. Ты не такой.

Шики словно видела меня насквозь. Она проговорила это с обычным угрюмым выражением лица, и слова прозвучали бы холодно, если бы не смысл, который она в них вложила. Почувствовав смущение, я ничего не ответил, и мы пошли дальше в молчании.

Шум и гул оживленной улицы, к перекрестку которой мы приближались. Гудки, урчание двигателей, голоса, музыка. Яркие рекламы, волны спешащих по своим делам людей — они готовы были принять нас и поглотить, растворить в себе без остатка. Когда мы минуем маленький супермаркет, справа уже будет видна железнодорожная станция.

В этот момент Шики остановилась.

— Микия, останься сегодня у меня.

— Что? С чего это вдруг?

Она потянула меня за собой, демонстрируя всем видом, что ей не нужна особенная причина.

Конечно, остаться у нее было гораздо удобнее — до ее квартиры было рукой подать. Хотя я чувствовал некоторую неловкость… а как же мораль? Если бы была какая-то причина, было бы лучше.

— Хорошо. Могу поскучать вместе с тобой в пустой комнате… или ты хочешь, чтобы я что-то сделал?

Напрасная попытка. Я прекрасно знал, что Шики не утруждает себя выдумыванием причин и оправданий. Но она посмотрела так, что не оставалось сомнений — виновником был именно я.

— Клубника.

— Э?

— Два клубничных мороженых. «Хааген Дазс». Они так и лежат с тех, как ты их притащил. Слопай их уже, тормоз.

Помолчав, я кивнул.

— Раз так, другое дело.

Действительно. Я купил их по дороге к Шики в прошлый раз. Было так жарко… но постойте, ведь сейчас уже почти сентябрь?..

С чувством, что упустил что-то важное, я почесал в затылке. Потом мотнул головой. Не стоит беспокоиться из-за пустяков. Все равно придется повиноваться. Но, чтобы Шики не расслаблялась, я решил немножко ее уколоть. Тем более как раз здесь скрывалось ее слабое место. И, когда я подпускал шпильку, она только хмурилась, но не находила, что сказать в ответ.

— Хорошо. Останусь у тебя, но… Слушай, Шики, — повернувшись к Шики, которая выжидательно смотрела на меня, я сделал серьезное и строгое лицо. — Нехорошо использовать такие грубые обороты речи. Ты же девушка, в конце концов.

Шики лишь сердито фыркнула и отвернулась.

В тот день я шла по широкой главной улице города. Сама не знаю, почему отправилась необычным маршрутом. Это была неожиданная прихоть, а я редко поддаюсь внезапным порывам.

Итак, я неторопливо шагала, скользя взглядом по примелькавшимся офисным зданиям, когда сверху рухнуло человеческое тело. Этот душераздирающий влажный звук — он пронизывал насквозь. Сорвавшись с крыши высотного здания, человек умер мгновенно, в этом не могло быть сомнений. По тротуару плеснуло алым. В глаза бросились черные длинные волосы, тонкие, хрупкие и белые руки и ноги… и совершенно разбитое лицо.

А вокруг стояло лето, уже клонящееся к концу и на память почему-то пришел засушенный и тонко сплющенный цветок, выпавший из старой книги.

Возможно, потому, что тело со сломанной тонкой шеей было так похоже на надломленную лилию…

Я знала, кто это был. Гипнос-сон в конце концов вернулся, превратившись в Танатос-реальность. Азака догнала меня, когда я уже миновала собравшуюся толпу, не останавливаясь.

— Тоуко-сан, она покончила с собой! Прыгнула с крыши.

— Наверное, — рассеянно ответила я.

Если честно, меня это не интересовало. Самоубийство есть самоубийство, какую бы причину не нашел для себя человек. Ее последнее желание можно было выразить всего одним словом. Это было не «парение» или «полет», но «падение». Единственное, что я могла ощущать по отношению к ней — жалость. И больше ничего.

Азака продолжала:

— Я слышала, в прошлом году была цепочка самоубийств. Неужели она и сейчас продолжается? Не могу себе представить, о чем думают подобные люди. Вы не знаете, Тоуко-сан?

— Знаю, — ответила я, задумчиво меряя взглядом бесконечный небосклон, словно в поисках подтверждения. — Она не собиралась совершать самоубийство. Просто сегодня не смогла взлететь.