Поиск
ТЫ
Ты лучший, сказала она
это твоё белое пузо
и волосатые ноги.
Ты никогда не стрижёшь ногти
и руки у тебя жирные
как кошачьи лапы
твой ярко-красный нос
и самые большие яйца
из всех, что я видела.
Ты выстреливаешь спермой, как
кит водой из дырки на спине.
Зверь зверь зверь,
она поцеловала меня,
что ты хочешь
на завтрак?
КОРЗИНА
Вот здорово, я только что написал
два стиха, которые мне не понравились.
В этом компьютере есть корзина.
Я просто передвинул их
и бросил в корзину.
Они исчезли навсегда,
ни бумаги, ни звука,
ни бешенства, ни семяносца,
а потом
просто чистый экран
ждёт тебя.
Всегда лучше
отклонить самому до того,
Как редакторы сделают это.
Особенно дождливой
ночью вроде этой
с никудышней музыкой по радио.
И теперь —
я знаю, что Вы думаете:
может, ему стоило
выкинуть и эту лажу.
Ха, ха, ха,
ха.
ДОРОЖНАЯ СВОДКА
Здесь в Лос-Анджелесе
на автострадах
снова что-то
вроде Дикого Запада.
У многих с собой ружья,
и если пересечь им дорогу
или как-то раздражать их своей ездой,
они останавливаются, направляют ружья
и начинают стрелять.
Здесь для многих из нас
жизнь теперь — это уж слишком,
лезвие бритвы всегда наготове,
и любая мелочь, какая только может быть,
становится сложнейшей и последней схваткой.
Многие этого ждут, многие даже надеются на это.
Но после этого возникло
кое-что ещё:
водители ведут себя гораздо вежливее.
Кто, чёрт побери, хочет получить
пулю 32-го калибра,
чтобы обогнать три машины
в плотном движении?
Я?
Да я так вежлив, что монахинь бы стошнило.
Я лучше умру от собственных рук.
СМЕРТЬ ИДИОТА
Он говорил с мышами и воробьями,
в шестнадцать лет его волосы были седыми.
Отец бил его, а мать
ставила в церкви свечи.
Его бабка приходила, когда мальчики спали,
и молила дьявола освободить его из своих рук
пока его мать слушала и плакала над библией.
Похоже, он не замечал девчонок
похоже, он не замечал, как мальчишки играли,
немногое вокруг он замечал
ему, похоже, всё было неинтересно.
У него был большой, ужасный рот и выпирающие зубы
а глаза были маленькими и тусклыми.
Плечи были опущены, а спина была сгорблена,
как у старика.
Он жил по соседству.
Мы говорили о нём, когда нам было скучно, а потом
переходили к более интересным вещам.
Он редко выходил из дома.
Нам бы понравилось
мучить его,
но его отец,
огромный и ужасный мужик,
мучил его
за нас.
Однажды мальчик умер.
В 17 лет он всё ещё был мальчиком.
Смерть в маленьком квартале замечают быстро,
а потом забывают через 3 или 4 дня.
Но смерть этого мальчика, похоже, осталась с нами.
Мы продолжали говорить о ней
своими ломающимися голосами
в шесть вечера, перед наступлением темноты,
прямо перед ужином.
И когда бы я не проезжал через этот район теперь,
много лет спустя,
я всё ещё думаю о его смерти,
забыв обо всех других смертях
и обо всём, что было тогда.
ЧИТАЯ КРИТИЧЕСКУЮ СТАТЬЮ
Это сложно принять,
и ты оглядываешь комнату,
ища того, о ком они
говорят.
Его нет там,
его нет здесь.
Он исчез.
Когда они добираются до твоей книги,
ты — уже не твоя
книга.
Ты на следующей странице
в следующей
книге.
Хуже того,
они неправильно понимают старые книги.
Тебя хвалят за то, чего ты
не заслужил, за проницательность, которой там
нет.
Люди прочитывают себя в книгах, изменяя
то, что им нужно и убирая то, что
не нужно.
Хорошие критики — такая же редкость, как и хорошие
писатели.
И когда я получаю хороший отзыв, или
плохой,
я не принимаю его
всерьёз.
Я на следующей странице.
в следующей книге.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: