Творцы. Разрушители… Если бы не бывший председатель горисполкома Денисов, был бы взорван и Кафедральный собор. Благодаря его невероятной энергии, его любви к этому городу, появились троллейбусы, кинотеатры, были сооружены 4 теплоэлектростанции, в город была проведена газомагистраль, но главное, что любил Денисов, без чего не видел будущего города, — это культурные центры. Ведь там, где нет культуры, там пустота, бездуховность… Центры, которые, по его идее, должны были возникнуть в старых, используемых пока под склады, полуразрушенных или приговоренных к уничтожению зданиях, в фортах, соборах, кирхах.

„Тебе надо жильем заниматься, а ты?! — негодовал „главный хозяин“, узнав о новых замыслах Денисова. — Не сметь этого!“

Запрещаю! Денисов выслушивал. Молчал. Кивал: „Да, понял“. И продолжал свое. Приводил в порядок, восстанавливал башни и казематы старого форта, втайне от высшего областного руководства заказывал на том или ином заводе кованые ворота для входа, добывал дуб для дверей, медь, бронзу. И мрачный форт „Дер Дона“ вдруг превратился в крупнейший в мире, великолепный музей янтаря! И уже возникла идея сооружения в Калининграде небольшой, в одну пятую натуральной величины, Янтарной комнаты, а там возникает новая идея: Органный зал в полуразрушенной, с разбитой башней кирхе Святого семейства, но где, как, каким образом добыть на это строительство деньги? Как произвести расчеты за выполненные работы через банк, в котором так тщательно следят за тем, чтобы ни копейки не ушло „на сторону“, на не запланированные и не утвержденные в „верхах“ объекты?

Гарри Гротберг! Бах! А еще надо было добыть деньги на орган, и еще нужно было договориться в министерстве культуры, чтобы оно, министерство, этот орган заказало у одной из известнейших в Европе фирм по изготовлению органов! И еще надо было улучить момент, чтобы сказать „главному хозяину“ о том, как нужен этот Органный зал городу, но сказать тогда, когда большинство работ там уже будет произведено, если, конечно, до этого он сам не прослышит, но надо надеяться, что если и прослышит, то не поймет, о чем идет речь, ведь по официальной версии в помещении бывшей кирхи Святого семейства ведутся лишь профилактические работы, чтобы „ветхое здание“ не рухнуло на соседние жилые дома.

„Главный хозяин“ все же прослышал. И все понял. Во всем разобрался. Стучал кулаком по столу, тыкал пальцем в постановление ЦК о запрещении строительства зданий культурного назначения: музеев, выставочных и концертных залов, картинных галерей. Он еще не знал, что на берегу бывшего пруда „Шлосстайх“, в чудом уцелевших стенах огромного кенигсбергского городского концертного зала „Штадтхалле“ уже работают архитекторы и проектировщики. Здесь, как предполагал Денисов, после полного, в старой архитектуре, восстановления разместится историко-художественный музей, а на Московском проспекте уже строится огромная, площадью почти 11 тысяч квадратных метров, картинная галерея, „проходящая“ пока как будущий „магазин-салон“ мебели. И что группа проектировщиков готовит документацию для сооружения в бывшем форте „Врангель“ океанариума, что ведутся переговоры с Академией наук о принятии в Калининград для вечной приписки знаменитого, приговоренного „на распил“ научно-исследовательского судна „Витязь“, чтобы на нем создать музей Мирового океана, что для этого уже на реке Прегеле строится специальный пирс в самом центре города…

Судовые часы с крейсера „Эмден“ бьют полные склянки, что, уже полночь? В чьей каюте они были? Кто и когда их вынес с судна? Забулдыга-матрос, укравший их в кают-компании, а может, они были в починке, да так и остались на берегу, когда „Эмден“, ремонтировавшийся на верфи „Шихау“, вдруг получил приказ самого гросс-адмирала Деница: срочно выйти морским каналом в Пиллау и, забрав специальный груз, немедленно покинуть Восточную Пруссию?..

В ночь с 22 на 23 января сорок пятого года командир корабля „Эмден“ прочитал приказ Деница и чертыхнулся: срочно выйти в Пиллау?! Как? Каким образом? Легкий крейсер стоял в ремонте, одна машина разобрана, ее огромные части лежат на заснеженной палубе. „Приказ должен быть выполнен…“ Приказ?! Может, команде взять в руки весла?.. Но приказ есть приказ. При помощи ледокола и буксиров „Эмден“ отправился по морскому каналу в Пиллау, где и ошвартовался у одного из пирсов в ожидании неизвестно чего. Командир корабля не мог знать, что в эти несколько дней из местечка Танненберг, что в 40 километрах от Алленштайна, пробивался к Кенигсбергу небольшой отряд — несколько грузовиков и две бронемашины, которым командовал внук Пауля Гинденбурга, Оскар фон Гинденбург. Он вез прах своего деда и бабки, которые были похоронены в „Мемориале Гинденбурга“, там, где были разгромлены русские войска генерала Самсонова в августе четырнадцатого года. Два саркофага, несколько ящиков с военными реликвиями и 30 ящиков, содержание которых Оскару фон Гинденбургу было неизвестно, их везли в двух грузовиках, примкнувших к колонне в Кенигсберге.

В ночь с 23 на 24 января на заснеженном пирсе у борта „Эмдена“ появились грузовики. На бетон выпрыгивали замерзшие солдаты охраны. Весь груз был переправлен на крейсер, команда которого уже собрала машину, а командир получил новый приказ гросс-адмирала: „Получив груз, немедленно выйти в море. Порт назначения: Киль“. И тут же последовало новое предписание: полученный груз переправить на судно „Претория“, лайнер, который когда-то ходил в Африку за бананами, а теперь использовался в Пиллау как жилье для военных моряков и курсантов учебного дивизиона подводных лодок. Приказ был исполнен. Лайнер „Претория“ в эту же ночь покинул Пиллау и вскоре благополучно прибыл в порт Свинемюнде. Спустя несколько суток, имея на борту 900 беженцев, вышел в море и „Эмден“. Рейс был авантюрным. На ручном управлении, с большим креном на левый борт и скоростью 6 узлов крейсер все же сумел дойти до Киля, где и попал под страшный бомбовый удар английской авиации, превративший „Эмден“ в груду железного лома. „Не все было перегружено с „Эмдена“ на „Преторию“, — сообщал мне из Гамбурга некий Эдвард Рунге. — Ящики, полученные в Кенигсберге, остались на „Эмдене“, что было в них? Якобы их успели сгрузить до налета англичан…“

Так, что тут еще среди моих бумаг? „Корчма „Коперникус““, что возле нашего дома, на канале Ландграбен, называлась так потому, что будто бы в ней останавливался великий астроном Коперник. Он приезжал в Кенигсберг лечить кого-то из приближенных Альбрехта Бранденбургского, — пишет мне Вальтер Мюллер. — Такая вот есть легенда. В Алленштайне Коперник полюбил свою экономку, очаровательную пруссачку Агнесс, за что был осужден церковным судом, а Агнесс, якобы шпионка Альбрехта, была выслана в Кенигсберг и жила на окраине города, вот в этой корчме. И уже пожилой астроном пробыл там двое суток. Так ли это, но еще мой дедушка говорил, что люди помнят, как польский астроном, очень старый и седой, весь в черном, гулял вдоль канала с уже далеко не молодой, но по-прежнему очаровательной Агнесс»…

«Возле нашего дома». Кажется, я начинаю привыкать к этим строчкам из письма своего «совладельца».

…А денег в копилку стало попадать все меньше. На этот раз всего 2300 рублей — вот отчет комиссии: все больше мелкая, медная и серебряная монета. Казалось бы, что человеку полтинник, рубль?.. «Если бы каждый, кто приходит на рынок, отдал нам хоть по 10 копеек, мы бы, ребятишки, выжили до весны…» — говорил нам «героический моряк» Петр Лукич Ракитин, но люди жались, жмотничали, хотя что рубль, когда пайка хлеба стоила тысячу? Не знаю, дожили бы мы до весны, если бы не попали в облаву. Ловили-то, собственно говоря, не нас, а банду из соседнего подвального отсека, «трупников», которые студнем из человечины торговали. Нас, дико орущих, визжащих, царапающихся, военные моряки, проводившие облаву, загнали в угол, Петр Лукич отбивался костылем, и командир «облавщиков» выстрелил из пистолета ему прямо в лоб…

Звонок телефонный.

Вздрагиваю. Уже ночь.

— Юра, прости, что так поздно, Федя Рыбин говорит. — Господи, Рыбин, лихой ординарец моего отца! Видимся мы с ним редко, раз-два в году. — Ты не забыл, что мы 12 апреля встречаемся на кладбище? Люда придет, и Вадим, он только что с морей вернулся. Слушай, что творится? В магазинах — хоть шаром покати. А ты помнишь: базар немецкий в Даркемене, а? Трудно поверить, а?..

…В Озерск, бывший Даркемен, городок в юго-западной части области, я ездил не только по поводу кладбищ русских и немецких солдат и не только по поводу казны армии Самсонова. Дело в том, что в Фонд пришло письмо, в котором местный житель Петров В. А. сообщал: в Даркемене был великолепный музей античного изобразительного искусства, созданный местным богачом, владельцем мукомольной фабрики, который много путешествовал. И из каждой поездки привозил в Даркемен бронзовые и мраморные фигурки, амфоры, красные, расписанные черным лаком вазы, старинные греческие украшения, а также «голых, из белого камня, богинь и богов». Коллекции его музея можно было осмотреть в субботний день, а «голые богини и боги» стояли в парке его поместья, недалеко от Даркемена. Петров писал, что еще и сейчас там можно найти «ихние ноги и руки», а у одного «местного землероба имеется каменная, правда безносая, голова, грудь богинева, и богов, каменный, такой небольшой, будто детский, членчик».

О том музее античных ценностей нам говорил настоятель местной кирхи Готлиб. Фамилии не помню, но имя отчего-то врезалось в память: «Готлиб».

…Наша маленькая экспедиция въехала в уютный, чистенький, зеленый городок рано утром. И первое, что мы увидели, это заполненную множеством огромных фур рыночную площадь. Почти все городки в Восточной Пруссии, как в общем-то и во всей Германии, имели рынок — в самом центре. Так и тут. По сторонам огромной, выложенной брусчаткой площади лепились один к одному старинные, под черепицей, великолепно сохранившиеся, будто только сегодня построенные дома; балконы с цветами и цветы вдоль тротуаров, а посередине — шум, гам, лай собак, ржанье огромных, рыжих с золотыми гривами, битюгов, масса повозок, телег; масса народа, немецкая и русская речь. Отыскать комендатуру не составило труда. Молодой комендант города, кажется, капитан по званию, сказал, что тут каждое воскресенье собирается чуть ли не весь район. Взгляните, сколько тут всякой всячины, но на бумажные деньги ничего купить нельзя. Продукты — в обмен на товар. Крестьяне берут все. Серебро, посуду, фарфор, картины, вещи, ткани, люстры. Да что мы торчим в комендатуре? Идемте, взглянем на базар. Архив Фромборкского капитула? Нет, ничего такого не слышал, но потом мы сходим в кирху, к настоятелю, может, он что-нибудь знает?