Возобновление основ человеческой жизни устроено примерно таким же образом. Существуют экстремисты, которые, может быть, ничего не понимают, даже не понимают, как достичь своей собственной цели. Их подводит нетерпение, подводит отсутствие поправок на человеческую психологию, на замедление времени, и именно поэтому они, как правило, почти ничего не добиваются для себя, но они производят тот необходимый материал, те выбросы экзистенции, которые уже впоследствии утилизуют интерпретаторы. Если интерпретаторам нечего будет утилизовать, если не будет экстремизма, то в конечном счете ни одна устойчивая структура человеческого бытия не сохранится — ни социальные, ни экзистенциальные, ни психологические характеристики. Любопытно, что когда Ницше обвинял современное ему общество в нигилизме, предрекая, что нигилизм когда-нибудь его и погубит, то его попросту неправильно поняли. Нигилистов сопоставили с радикалами, с террористами, с теми же народовольцами в России, с теми, кто близко имеет отношение к ничто, к работе негативности, к двойному отрицанию без завершения второй его стадии, но как раз таки не они для Ницше были носителями ничто и нигилистами. Они, конечно, вступали с ним в близкое отношение, подвергаясь аннигиляции и пытаясь его аннигилировать, но настоящими «нич-

Беседа 3

56

тожниками» были те, кто даже не пытался бросить вызов работе негативности

Подлинные нигилисты — это те, кто вообще никак не может реагировать на экстремум, кто никогда не подбирается к точкам перегиба и все время существует в рамках ровного волнообразного графика, — в инерции угасания, затухания и мерзости запустения. Другими словами, ситуация экстремальности, ситуация вброса немотивированного, не сберегающего себя и затратного поведения каким-то странным роковым образом, — в духе, может быть, даже кантовской телеологии, но понятой несколько иным способом, — есть то, что гарантирует спокойствие тех, кто хочет жить спокойно, потому что не их собственная приверженность своим привычкам это гарантирует, а экстремизм тех экстремистов, которые позволяют по крайней мере продуцировать живую жизнь, позволяют ее потом одомашнивать, утилизовать и использовать. Как все экзистенциальные авангарды, большинство подобных людей или организаций обречены на гибель, но не на забвение. Их поражение является в известной степени важнейшей подкормкой для того, чтобы существующее продолжало существовать, потому что внутренней инерции никогда не хватит. Инерция существующего постепенно угасает, если не возобновляется подобного рода выбросами.

Д. О : В экстремизме нет ничего загадочного или непроницаемого. Он прекрасно находит себе место на любой политической сцене, исполняя роль вечно тревожащего элемента, необходимого, чтобы внимание масс было все время к этой сцене приковано. Иначе говоря, экстремист обладает четко очерченным и оформленным пространством репрезентации, в котором любой его жест мгновенно идентифицируется властью и укладывается в соответствующую разметку политического бытия Благодаря этому его жест заведомо

57

Экстремизм' формы крайности

утрачивает большую часть содержащегося в нем вызова и напряжения. Поэтому там, где, скажем, террорист бросает бомбу, экстремисту достаточно бросить камень С какого бы края политической сцены экстремист ни приходил, он никогда не заинтересован в ее полном обрушении И уж тем более он не заинтересован в подрыве социального, в опустошении зрительного зала. Кого он тогда будет призывать выйти на сцену и встать на свою сторону — на сцену, где ставится то ли политический фарс, то ли социальная драма, то ли человеческая комедия, сразу не разберешь?

Однако разборка сцены экстремизма представляет все-таки существенный интерес. Принято полагать, и такое мнение активно поддерживается ангажированными политиками, что экстремистская деятельность состоит в стремлении подорвать устойчивость текущего политического порядка, в постоянном вызове, бросаемом обществу, в непрестанном производстве провокаций. По-латыни «провокация» и означает «вызов». Однако возникает сомнение, не имеем ли мы дело с сознательно конструируемым мифом. Ведь любая политическая система отлично знает, как осуществлять сброс негативной энергии, которая, как в коллекторе, копится в лакунах и на границах социума. Допустимая доля демонстраций, митингов и акций протеста на какое-то время восстанавливает внутри тела социума нормальное давление.

А вот как поддержать интерес к власти и сохранить видимость того, что политическое обладает хоть какой-то значимостью в условиях, когда идеология не работает и объединяющие идеи невозможны? Видимо, политизировать тело социума тогда можно лишь контрабандой, засылая в него в контролируемых количествах политические «вирусы», хорошо отфильтрованные разрушительные идеи. Если общество напрямую не реагирует на лозунги власти и остается равнодушным ко всем усилиям выдумать приемле-мую идеологию, рассеиваясь где-то по периферии, то нуж-

58

Беседа 3

но дать возможность заговорить нагоняющим страх на обывателей краям политической сцены, дабы общество вновь качнулось в сторону центра. Я совершенно убежден, что экстремистская деятельность состоит вовсе не в провокациях, вызовах, а в инвокациях, призывах. Из глубин зрительного зала, из провалов и гротов социального, реагируя на хорошо знакомый мотив, выходят на политическую сцену самые причудливые и странные персонажи и сразу попадают под свет рампы. Пускай они затеряны в массовке, но их голос временами прорывается сквозь общий ход представления. Время от времени, когда публика начинает откровенно скучать и клевать носом, им даже позволяют выйти на передний план и прокричать что-нибудь отрезвляющее. Затем вновь возобновляется обычный спектакль, до тех пор пока не потребуется очередная порция политического транквилизатора.

Впрочем, я согласен с Татьяной и Александром в том, что экстремизм вовсе не ограничивается политической сценой и социальным пространством. Формы крайности многообразны, и экзистенциальная форма, быть может, представляет среди них не последний интерес. Ее можно описать фразой, которую Бодрийяр предпослал в качестве эпиграфа к своей «Прозрачности зла»: «Лучше погибнуть от крайностей, чем от отчаянья». Зачем все время держать себя в рамках, не стоит ли испытать на прочность скрепляющие узлы структур нашей повседневности? Не будет ли более правильной стратегией не дожидаться, пока мир окончательно накроет тебя, подобно покрывалу майи, а стремиться разрывать и сбрасывать уютные покровы, которые так хорошо располагают к сонной обыденности? Другими словами, не лучше ли быть экстремистом, нежели конформистом? Все верно, однако дело в том, что ответом на подобные экзистенциальные запросы является вовсе не один экстремизм, если только мы не готовы пони-

59

Экстремизм формы крайности

мать его слишком расширительно. Он становится ответом тогда, когда сам ответ мыслится лишь в виде социально значимого действия, в котором в качестве обязательного мотива таится попытка экстремиста обратить на себя внимание, иногда любой ценой. Это работа на слишком внешние эффекты, которые легко захватывают внимание и отвлекают от основного.

Ведь в чем отличие таких, в общем-то, близких по значению понятий, как экстремизм и трансгрессия? Казалось бы, обе стратегии направлены на предел, но не обе реально имеют с ним дело. Экстремист целенаправленно работает на создание видимости подлинного предела, — он как бы его овнешняет, превращая в крайность. Он пытается разрушить ритуально маркированные условности, что само по себе замечательно, однако явно недостаточно для того, чтобы предложить нечто большее, нежели чистый протест. Это прямо противоположно смыслу трансгрессии, которую в упомянутом Александром разговоре мы, на мой взгляд, справедливо рассматривали как работу с внутренней стороной предела Что означает внешняя по отношению к границе позиция экстремиста? Лишь то, что пере-ступание границы всякий раз будет оказываться видимостью или фальсификацией, — оно не повлечет перемену модуса бытия. Я могу сколько угодно демонстрировать неприятие окружающего миропорядка, совершая вызывающие жесты и привлекая к себе всеобщее внимание, но меня не станут воспринимать иначе, как персонажа на сцене представления, отыгрывающего общезначимый социальный симптом. Поэтому стать действительным экзистенциальным авангардом у экстремизма нет никаких шансов.