— Входи, — раздалось из дома.

Ярослав зашёл и сразу оказался не то в прихожей, не то в кухне. Это была не очень большая комната, вдоль стен в которой стояли газовая плита с баллоном, допотопного вида рукомойник, кухонный стол с покосившейся дверкой и обычный стол, застеленный клеёнкой в синий цветочек. Ещё в комнате была скамейка, какие обычно стоят в учреждениях. Всё тут было очень старое и Ярослав подумал, что в такой квартире дверь можно вообще не запирать — ворам здесь делать нечего. Сергей Фёдорович возился у плиты.

— Сергей Фёдорович, — спросил Ярослав, — а почему Вы так далеко живёте? Наверное, зимой отсюда трудно ездить?

— Я зимой ещё не ездил, но пока мне нравится. Здесь спокойно, и платить не много. Хотя дело, конечно, не в деньгах. — Сергей Фёдорович повернулся и присвистнул: — Какой ты нарядный! Переодеться-то есть во что? А то в моей хижине только извозишься.

— Да, — Ярослав положил свою школьную сумку на скамью, потом вытащил из бокового карманчика маленький бумажный пакетик. — Вот, мне Ксения Алексеевна дала таблетки. Только сказала, чтобы я Вам сдал. Там на три раза: сегодня на день и завтра на утро и на день. Боится, что сразу слопаю.

Сергей Фёдорович взял пакетик, положил на полочку рядом с чайными чашками и кивнул Ярославу:

— Иди в комнату, переодевайся и будем обедать. Я картошки нажарил.

Из кухни вели две двери: одна прямо, другая — налево. Ярослав зашёл в левую дверь. Скорее всего, тут Сергей Фёдорович работал, потому что в этой комнате оказалось много книг — они стояли на прибитых от пола до потолка полках. Кроме полок тут был только диван, кресло и письменный стол, на котором стояла пишущая машинка. Машинка была новая, с блестящими рядами клавиш. Ярослав осторожно к ней приблизился, потрогал. Потом переоделся в старую футболку и тренировочные брюки, и подошёл к полкам с книгами. Многие книги были совсем старые: корочки у них были стёртые и выцветшие. Некоторые были поновее. Стояло несколько томов Гейне, Шиллера и других неизвестных Ярославу писателей на немецком языке, несколько толстых словарей. Перед ними — красивая статуэтка в виде рыцаря-крестоносца на коне. Ярослав отодвинул её, вытащил одну из книг и полистал. Это были баллады Шиллера. Ярослав сел в кресло и стал задумчиво переворачивать страницы. Почему-то вспомнился его дом, шкаф, полный папиной медицинской литературы и его, Ярослава, шкаф, где стоял Жюль Верн, Дюма, Кассиль, Маяковский. Ярослав любил читать. Все книги для него были разные даже не из-за содержания — у каждой был особый запах, особый шрифт. Ярослав любил, как пахнут книги, как шелестят страницы, когда их переворачиваешь. Рядом с ним за стол часто садился отец, раскладывал свои бумаги и начинал что-то писать, иногда хмыкая или озадаченно вздыхая. Потом он поворачивался к Ярославу и говорил: “Слава, нужно посуду помыть. Мама сегодня устала”. Ярослав откладывал книгу и шёл на кухню. Тапочки шаркали по линолеуму в коридоре. Это он хорошо помнил. Это шуршание…

Ярослав вдруг прислушался. Кажется, в комнате был ещё кто-то. Сергей Фёдорович был на кухне. Ярослав слышал, как он там ходит и двигает стаканы. А здесь… Ярослав осмотрелся. Ему вдруг стало не по себе…

— Вот, приятель, и всё готово! — раздалось очень громко.

Ярослав подпрыгнул от страха и неожиданности, сердце бешено заколотилось в груди. Книга выпала из рук и ударилась об пол.

— Садись за стол, — сказал Сергей Фёдорович. Он стоял очень близко. Как он здесь появился, Ярослав не понимал и испугано хлопал глазами. Кажется, он просто отключился на несколько секунд…

— Что с тобой? — удивился Сергей Фёдорович. — Что-то не так?

— Нет, — Ярослав, нагнувшись, поднял книгу. — Просто задумался.

— Шиллера смотрел?

— Да. У меня такой книги не было, — сказал Ярослав, постепенно успокаиваясь. Сердце перестало колотиться.

— Что ж, почитай, если хочешь. Только сначала обедать. У меня в кои-то веки картошка не подгорела.

Ярослав улыбнулся:

— А у меня никогда не подгорала. Я вообще-то много чего готовить умею. Знаете, мама с папой вечно по дежурствам, им некогда было. Ну я и варил. Даже нравилось.

— Да у тебя просто куча талантов, — серьёзно сказал Сергей Фёдорович.

— Куча, — хмыкнул Ярослав, — только кому они нужны, непонятно…

— Тебе, — Сергей Фёдорович поставил на стол сковороду и отвернулся, чтобы разлить чай. — Талант и настойчивость — и человек способен на всё.

— Нет, — Ярослав помотал головой. — Мне теперь кажется, что человек должен быть сильным и наглым. Тогда он всё получит, чего хочет. Только я не сильный.

— А я сильный, — Сергей Фёдорович усмехнулся. — Толку никакого. Иногда думаешь: вот ума бы побольше… Держи свою таблетку, а то забудем.

Ярослав взял чашку с чаем, чтобы запить лекарство. Чай был очень вкусный: крепкий и без того противного сладковатого привкуса, который обычно бывает в школьных и детдомовских столовых. Дома у Ярослава тоже все пили несладкий чай. Сергей Фёдорович не смотрел на него, и Ярослав исподтишка оглядывал его. Стрижка, как у его отца и такие же добрые глаза. Правда, не зелёные — серые. И он моложе. Только вот зачем он позвал Ярослава к себе в гости? Всю неделю Ярослав ждал этого и радовался, и только сегодня подумал — зачем? Неужели взрослому человеку может быть с ним интересно? Или просто пожалел? Может, у него были какие-то дела, а ему пришлось их отложить, чтобы возиться с Ярославом? Но зачем? Зачем?

— Зачем? — Ярослав вдруг понял, что сказал это вслух.

— Что зачем? — удивился Сергей Фёдорович.

Ярослав замотал головой:

— Да нет, просто о своём подумал. Сегодня день такой бешеный — последний звонок и всё такое… Я там, как идиот, стишки читал. Такие дурацкие: мол, спасибо родной школе и прощайте, учителя. Бред!

— Почему бред?

— Потому что школа мне не родная и прощаться с ней не стоит — я на второй год остался.

— Надо договориться с директором, чтобы на следующий год тебя перевели обратно в языковую, — сказал Сергей Фёдорович.

— Кому это надо… — Ярослав отодвинул тарелку, — лишние проблемы, отвечать за меня, договариваться…

— Я бы мог… — начал Сергей Фёдорович, но Ярослав не дослушал. Ему вдруг стало страшно. Что сейчас ему пообещают, а потом не исполнят. И он зря будет надеяться. Он встал:

— А можно, я посуду помою, и пойду погулять. Я недалеко. Можно?

— Конечно, — озадаченно проговорил Сергей Фёдорович. — Можешь посуду и не мыть. Ты ведь гость. Да и морока это тут — воду надо греть, в тазике с тарелками возиться…

— Ну и что, — Ярослав направился к плите, взял чайник, — не хватит в чайнике, я погрею. А этой не хватит — могу принести. Тут же есть колонка.

— Не вздумай! — сказал Сергей Фёдорович. — Я тебе сразу по шее дам! Тебе нельзя тяжёлое поднимать, так и не выпендривайся!

— Я не выпендриваюсь, — вздохнул Ярослав. — Я же Вере Ивановне воду таскал, да вчера Женьку поднимал. На гараж подсаживал. И — ничего.

— Женьку? На гараж? Что вы опять придумали?

Сергей Фёдорович спросил это таким возмущённым тоном, что Ярослав пожалел, что признался.

— Мы — ничего. Просто Вика подговорила Лысого, и тот туда нашего кота зашвырнул. А мы доставали.

Сергей Фёдорович осуждающе покачал головой, потом вытащил из-под стола тазик и дал Ярославу тряпку:

— Но я тебя не заставлял. Ты сам придумал с посудой.

— Сам, — Ярослав помолчал, и, ругая себя за любопытство, спросил: — Сергей Фёдорович, а это правда, что Вы с Фро… ой, с Анной Игоревной будете жениться?

— О господи! — выдохнул Сергей Фёдорович. — Ну кто тебе это сказал?

Ярослав молча мыл тарелку.

— Да, у нас не детский дом, а группа старушек-сплетниц! И ты, Ярослав, туда же! Я, может, вообще жениться не буду! — Сергей Фёдорович вышел из кухни. Может, для того, чтобы Ярослав к нему больше не лез, а может ещё за чем-то.

Ярослав закончил с посудой, вылил тазик под забор в ограде, и сел на покосившуюся скамеечку, вкопанную на улице под окнами дома. И вдруг подумал о Женьке. О том, какая она добрая, как она любит животных, как умеет другого человека успокоить. Вика совсем не такая. Тогда почему он любит Вику?