— Садись, — Сергей показал на диван рядом с собой. — Тебе что, холодно?

Ярослава, похоже, начинало трясти. Он отрицательно мотнул головой и сел. Диванчик под ним задрожал.

Сергей заботливо протянул мальчику покрывало:

— На, бери.

Ярослав взял покрывало и сразу завернулся в него. От этого им обоим стало легче.

— Может, ты чаю хочешь? — Сергей показал на электрический чайник, который был ещё горячий. Не дожидаясь ответа, налил в пустой стакан кипятка, бросил туда пакетик с заваркой, выделенный заботливой Анной Львовной, и протянул мальчику.

Ярослав взял стакан осторожно, как гранату, которая может вот-вот взорваться, сделал маленький глоток и оценивающе посмотрел на воспитателя.

— Знаешь, когда в горах воевал, — задумчиво проговорил Сергей, — потом приехал домой — пью чай, а напиться не могу. Всё там не такое, даже чай, хотя жить помогает.

Ярослав держал в руках стакан, грел об него руки и смотрел на Сергея. Ему, конечно, было не до его воспоминаний. Он ждал, когда Сергей скажет то, зачем его позвал… Сергей вздохнул:

— Ладно, я хотел тебя спросить — откуда ты так хорошо знаешь немецкий?

Ярослав опустил голову:

— Я в языковой спецшколе учился. Там преподают три языка: немецкий с первого класса, английский — со второго, испанский — с шестого. А когда здесь оказался, мы с Инной Яковлевной занимались. Это до Вас ночная воспитательница была. Она немка и скоро в Германию уедет навсегда.

— Понятно… А как давно ты здесь живёшь?

— С марта, — сказал Ярослав. — Родители у меня на машине разбились, родных никого больше нет. Есть бабушка в области, но она такая старая, что ей меня не отдадут… А Вы меня позвали, чтобы я Вам личное дело пересказал? Так оно у директора в сейфе. Попросите, он даст.

Сергей помолчал, потом кивнул:

— Ну а я-то чем обязан, что ты так на меня взъелся? Кроме выворачивания рук, конечно. Но думаю, не это главное, что тебя задело.

— Это, — Ярослав отвёл глаза. И, несомненно, соврал: — Когда воспитатель в первый же день драться начинает, ничего хорошего уже не ждёшь… Так что не надо тут со мной разговаривать! Или наказывайте, или отпускайте!

— А за что же мне тебя наказывать?

— За то, что я вас дураком на немецком назвал. Можно подумать, забыли, — Ярослав поставил стакан на стол и выжидательно посмотрел на Сергея. — Или не знаете, что со мной делать?

— Сдался ты мне, дитя неразумное, — вздохнул Сергей. — Просто это как-то не по-мужски, что ли… Ты обиделся непонятно на что, обзываешься, дёргаешься, потом боишься, не спишь из-за этого… Пришёл бы, да и сказал всё, как есть. Что бы мы, не договорились, что ли?

— Я не из-за Вас не сплю, — сказал Ярослав тихо, — просто сон плохой приснился. Давно уже не снился, а теперь снова…

Ярослав замолчал, как будто думал, не добавить ли ещё что-то, а потом ещё тише спросил:

— Можно, я в спальню пойду?

— Да-да, ночью нужно спать, — Сергей постарался улыбнуться. — Давай, иди.

Ярослав аккуратно свернул покрывало, положил его на диван, и пошёл к двери. Потом повернулся и сказал:

— Вы зря свечи жжёте, тут лампа есть. Вон, на окне стоит. Видели?

— Видел, конечно, — отозвался Сергей. — Но то, Ярослав, свет электрический, а это живой огонь. Очищающий, успокаивающий. Настоящий, словом… Разве это можно сравнить с лампочкой? Это как реальная жизнь и её макет, примерно такая разница. Я понятно объясняю?

Ярослав пожал плечами:

— Понятно. Только мне всё равно, какой свет, лишь бы он был. А жизнь у нас тут всех не реальная — дерьмо, а не жизнь. Извините…

Сергея передёрнуло от этих слов. Ярослав был по-своему прав, но и не прав, совершенно точно. Несчастный домашний мальчик, у которого были мама и папа, уютная квартира, может, своя комната, свои книги, вещи… Теперь он здесь. Ничего не осталось, кроме мифической бабушки. Для него жизнь дерьмо. Сейчас…

— Gute Nacht! — сказал Сергей.

— GewiЯ, — пробормотал Ярослав и отправился в комнату.

Как складывается здесь жизнь этого мальчика? Отчего же он, такой с виду тихий, воспитанный, может назвать незнакомого взрослого дураком? Тем более не по-нашему, что вызывает обычно больше подозрений? Сцена в гараже, когда Сергей впервые увидел Ярослава, и фраза на немецком вдруг сложились воедино. Всё стало ясно. Это просто ревность. Ревность к другому, старшему мужчине… Влюблённый подросток.

Пощёлкивали, оплывали свечи. Сергей посмотрел на часы: половина второго. Нужно было браться за перевод…

Сегодня с двенадцати дежурила Фроська, поэтому после школы можно было уйти и прогуляться, не опасаясь, что попадёт. Ярослав так и сделал. Он давно выбрал себе место для таких прогулок: маленький берёзовый колок за гаражами. Там можно было сесть и посидеть, наслаждаясь солнцем. Там никто не толкался, не орал, не лез с вопросами. К тому же сегодня было тепло… В весеннем солнце чувствовалось ощущение жизни, которого так не хватало Ярославу. Весна всегда нравилась ему. Трава весной мягкая, шелковая, новорожденные листья на берёзах совсем маленькие, и пахнут не обычной городской пылью, а приятной, лишь в мае бывающей свежестью. Ярослав сел на поваленный старый ствол и прислушался. Вдалеке шумел город, когда-то родной, а теперь странный и настораживающий. Разве знал раньше Ярослав хотя бы вот об этой окраине, об этом березняке? И разве он может знать, куда ещё его забросит судьба?…

Ярослав размышлял о вчерашнем. Непонятный этот новый воспитатель — Сергей Фёдорович. Сидит по ночам, смотрит на свечи. Позвал и не ругался. По-немецки свободно говорит… Как-то странно для военного. А воевал он точно, да ещё и в горах. В Чечне что ли? Наверное, где же ещё! Там страшно, это Ярослав знал точно: по телевизору постоянно показывали то бои, где гибли солдаты, то украденных людей, то разрушенный Грозный. Если Сергей Фёдорович всё это видел, то и по ночам, наверное, не спит из-за этого. Ярослав вспомнил, как отец дома говорил, что те, кто воевал, потом долго не могут жить нормальной жизнью, и нервы у них не в порядке. Возможно, так и у нового воспитателя. Но вот стоит его бояться или нет? И, главное, добьётся ли своего Вика?

Ярослав подобрал с прелых прошлогодних листьев маленькую веточку и задумчиво сунул в рот.

— Брось эту гадость! — раздался громкий голос за спиной.

Ярослав машинально обернулся: позади него хохотала Женька, которой сейчас здесь быть никак не могло. Впрочем, она умела подкрадываться бесшумно, как кошка. И нигде нельзя было быть уверенным, что Женьки рядом нет.

— Что, испугался? — спросила она, бросив на землю пакет с тетрадками и присаживаясь рядом с Ярославом.

— Нет, — Ярослав пожал плечами и отвернулся. Он досадовал, что побыть одному не удалось. Хотя может это и к лучшему.

— А я тебя увидела и решила за тобой последить. — Женька сковырнула пятнышко ржавчины со школьной юбки и принялась обгрызать ноготь. — Так, блин, в школу неохота! А вот если ты пошёл бы со мной куда-нибудь погулять, я бы уроки пропустила.

Ярослав задумчиво посмотрел на Женьку. Прогулять школу, зная, что об этом завтра станет известно Вере Ивановне, было форменным сумасшествием. С прогульщиками в детдоме никто не церемонился: могли вообще запретить выходить на улицу, или пару недель не пускать с группой смотреть телевизор, или, что предпочитала Вера Ивановна, поставить полураздетым на несколько часов в каком-нибудь углу коридора. Что, конечно, казалось Ярославу диким и унизительным. А Женька готова пойти на это, только чтобы погулять с ним по городу? Сомнительное удовольствие.

— Нет, — сказал он, — не надо прогуливать. Вечером от Сергея Фёдоровича попадёт.

— Не-а, — беззаботно сказала Женька и мотнула головой так, что резиночка соскочила с волос и они растрепались, — он не злой. А Арнольда правильно в гараже зацепил. Потому что Арнольд — урод. И Лысый урод.

Ярослав вздохнул.

— Тебя послушать — все уроды…

— Все, — согласилась Женька, — кроме тебя. Ты умный и красивый. Хочешь жвачки?