Павлу показалось, что за стеллажом прячется водитель Миша Мещеряков.

— Понятно. Сейчас принесу вам водки.

      Добрая, понятливая, не лезущая в душу Божучка забрала булькающий пакет и ушла со своими помощниками работать в регуляторную, оставив в цехе одного Баранова. Она не спрашивала Павла, кто ему Гоша и какие у них отношения. Рассказала только, что приходила мама Баранова — проинспектировала условия работы и предупредила, что её сын не совсем нормален и потому опасен для окружающих. Жанна ответила, что в театре каждый второй болен на всю голову и потенциально опасен, после чего проводила заботливую мамашу к выходу. За это Павел и любил Жанну — за честность и несокрушимую веру в людей.

      Оставшись наедине с Гошей, Павел запер дверь на два оборота ключа и обернулся:

— Геворг. Ты сегодня очень провинился.

Гоша хихикнул и завёл руки за спину, пытаясь расстегнуть молнию на сарафане. За дверью грянула увертюра. Не исключено, что «Лебединое озеро». Павел сграбастал Гошу и понёс в дальний закоулок осветительного цеха. Выбрал свободный от хлама стол и уронил на него своего глупого раскрашенного любовника. Задрал красный атласный подол, спустил трусы и разложил поудобнее:

— Я из тебя сейчас всю дурь выбью. Я покажу тебе, как нападать на людей и тащить их в картонные замки. Я покажу тебе, как заламывать руки и всовывать в рот мокрый язык. Я затрахаю тебя. До чёртиков. До потери памяти. До разноцветных кругов перед глазами. Пока ты не поймешь. И не осознаешь...

— Ах! А-а-а-ах!!! Паша!

— Гоша, что ж ты быстрый такой, я ж так нифига не успеваю...

— Я не виноват! Только не останавливайся. Мне приятно! Приятно!

      Потом курили у окна и пили сок. Павел обнял Гошу сзади, сдул кудрявые пряди с уха и прошептал:

— Я только недавно прочитал твой стих. Я не разбираюсь в поэзии, но оно прекрасно. Ты для меня лучше Пушкина, — подул в ухо, поцеловал. — Ты знаешь, кто такой Пушкин?

— Знаю. Наше всё, — тихо ответил Гоша.

— Молодец какой! — Про себя подумал: «Моё всё», но вслух произнёс: — Жена нашла твой стих. С тех пор не разговаривает со мной.

Гоша развернулся в его объятиях, переспросил непонимающе, заглядывая в лицо:

— Какая жена?

— Эмм... Ты не знал? Я женат.

— Я не знал. Ты же один живёшь.

— Я не там живу. Ты чего?

Гоша медленно пятился от Павла, тряся головой:

— Нет. Нет. Я так не хочу. Я не хочу, чтобы ты был женат...

— Не дури. К нам это не относится. Какая тебе разница?

— Мне — большая разница! Это нехорошо. Неправильно. Я хочу, чтобы мы были только вдвоём. Каждую ночь.

— Гоша, не неси ерунду! Какую каждую ночь?! В нашей стране мужчинам это запрещено. Ты в курсе?

— Эдуард Иннокентиевич с Алёшенькой...

— Господи, Гоша! Я не Эдуард Иннокентиевич! И тем более, не Алёшенька! Я больше десяти лет женат, и до тебя никто не жаловался!

— Кто не жаловался до меня? — с изумлением прошептал Гоша.

Отводя взгляд, Павел собрал с пола шмотки, оделся и направился к выходу. Задержался у дверей:

— Давай мы оба успокоимся и обсудим ситуацию позже. — Он позорно сбежал из театра, подгоняемый откуда-то всплывшей строчкой «ноль сотых ноль десятых».

  5. Баранов как маленький принц

      Павел чувствовал иррациональную вину перед Гошей и поэтому злился на него. Он и в страшном сне не мечтал обзавестись любовником на тринадцать лет младше и с мещанскими представлениями о жизни. Да что там, он вообще не собирался никого заводить, его вполне устраивали редкие командировки в столицу. Но такие любовники, как Гоша, не спрашивают разрешения, они заводятся сами — как... Павел не хотел формулировать, как кто.

      А перед женой он вины не чувствовал. Женился рано — по залёту и под давлением Виктора Сергеевича, ещё не вполне осознавая и принимая свою натуру. Он никогда не убеждал Алёну в том, что страстно влюблён. И не исключено, что именно эта холодность и отстранённость привязывали Алёну крепче, чем могла бы привязать пылкая страсть. Она выбрала в мужья человека, который эмоциональной недоступностью напоминал жёсткого расчётливого отца. Павлу тогда казалось, что женитьба — правильный шаг для жизни и карьеры, и до последнего времени он не сомневался в этом. До тех пор, пока не встретил Баранова. Не позволяя никогда и никому пересекать тот бездонно-глубокий ров, которым он обнёс крепость своего настоящего «я», и за которым отсиживался как заколдованный принц в ожидании чуда или смерти, Павел был ошеломлён тем, как легко и просто — собственноручно — он перекинул мостик для Баранова. Так, словно это самое естественное в мире дело — впустить в свою налаженную жизнь малознакомого, странноватого парня. Невыносимо желанного. Павел размышлял, как далеко можно зайти, чтобы сохранить с ним отношения. Он был уверен, что придётся приложить немалые усилия, чтобы вернуть статус кво, при котором Гоша приезжал на съёмную квартиру по первому зову, но не отсвечивал и ничем ситуацию не осложнял. Павел ошибся — Гоша позвонил первым. Причём предварительно спросил в смс, может ли позвонить. Сказал своё обычное:

— Я скучаю.

Павел не ожидал, что так обрадуется этим простым словам. Решил уточнить:

— Ты больше не считаешь, что мы неправильно поступаем?

— Считаю, — неожиданно ответил Гоша, — но я очень сильно скучаю.

— Ты на работе? Я сейчас приеду. Ненадолго. У меня полный завал.

— Не надо!