Мне удалось в Бенаресе побывать на званом торжестве у одного индуса. Вот о танцах, которые я там видел, я тебе, пожалуй, расскажу.

Как и все праздники в Индии, торжество началось научем, танцем баядерок. Это собственно не танец, а серьезная церемония с религиозным

оттенком. Укутанные в длинную шелковую фату, баядерки кружились медленно и грациозно, сопровождая свои движения однообразным пением под такт флейт, цимбалов и тамтамов.

Танец этот мне не понравился, как и индийские фокусники, сменившие баядерок. Зато знаменитый танец яиц, один из самых замечательных и гра-

циозных фокусов индусов, привел меня в восхищение. На середину залы вышла танцовщица, молодая, сильная девушка с корзиной яиц в ру-

ках. На голове ее было надето нечто вроде колеса из ивовых прутьев. Вокруг колеса висели нитки на равном расстоянии одна от другой, с петлями

на концах, развязаться которым мешали стеклянные бусины. Раздались мерные, монотонные звуки музыки, и танцовщица быстро завертелась на

одном месте. Затем, схватив яйцо, она вложила его в одну из петель, отбросила быстрым движением, и петля затянулась. Вследствие центробеж-

ной силы, вызываемой быстротою вращения танцовщицы, нитка с яйцом натянулась и приняла горизонтальное положение, на одном уровне с ко-

лесом. Таким образом, яйца одно за другим были вложены в петли и образовали горизонтальный ореол вокруг головы танцовщицы. В то же время

танец становился все быстрее и быстрее, так что уже едва можно было разглядеть лицо танцовщицы. Но вот наступил критический момент: ма-

лейшее неловкое движение или остановка — и яйца разбились бы одно о другое. Чтобы прекратить танец, нужно было вынуть их из петель. Эта опе-

рация труднее первой. И вдруг танцовщица быстро и уверенно схватила одно из яиц и, притянув к себе нитку, вынула его из петли. То же она проделала

с остальными яйцами и неожиданно остановилась, нисколько не утомленная быстрым верчением, которое продолжалось около тридцати минут.

— Теперь, Андре, расскажи мне о новостях, какие ты слышал в Бенаресе,— попросила Берта.

— Там рассказывают, что бенгальские стрелки в Серампуре месяц тому назад возмутились и перерезали английских офицеров. Действительно, поведение англичан настолько вызывающе, что чаша терпения у миролюбивых индусов переполнилась.

И хотя англичанам удалось разбить стрелков, но в Патне и Агре возмутились сипаи, которые, по слухам, уже находятся на пути к Дели.

— Значит, вспыхнуло всеобщее восстание?— перебила его Берта.

— Похоже на то, сестрица. Во всяком случае, рассказывают, что недавно индусские рабочие на порогах своих хижин нашли подброшенные кем-то

чапати (туземные хлебцы), которые служат условными знаками войны и восстания. Чапати должны сказать каждому индусу: — Настало время. Запа-

сайся хлебом и отправляйся в путь. Вперед, против угнетателей- англичан!

— Мне страшно, Андре, хоть я и не чувствую за собой вины, но ведь я — европеянка, и справедливый гнев индусов может обратиться против меня. Пойдем домой, Андре!

И дети побежали вперегонку к дому.

ГЛАВА V

МЕСТЬ И ПЕИШВА!

Прошлое Мали. — Новое предостережение. —

Зловещие слухи. — Причины восстания. —

Нападение. — Пожар фактории

На следующий день Буркьен поднялся рано и направился к плантациям смотреть на сбор индиго.

Едва успел он выйти из фактории, как встретил старого Мали. Повидимому, заклинатель змей собрался в путь, потому что его корзины стояли

около него.

— Что с тобою, Мали? — удивился Буркьен. — Куда ты собрался в такую раннюю пору?

-— Мне пора в путь, — ответил старик. — Как только соберу своих беглянок, я перейду Ганг и через несколько часов буду дома.

— И ты хотел уйти, не простившись со мною и с твоими юными друзьями?

— Нет, дорогой саиб, — сказал Мали. — Я хотел поблагодарить вас и ваших детей за оказанный мне прием. Но перед тем я надеялся встретить вас, чтобы поговорить с вами наедине, и потому ждал вас здесь.

— Что тебе надо? — спросил Буркьен. — У тебя такие хорошие адвокаты, что тебе нечего опасаться отказа с моей стороны.

— Мне ничего не надо, — ответил старик, — вы и без того оказали мне много благодеяний.

Позвольте мне вам сказать кое-что. Сядемте, и прошу вас, выслушайте меня, я еще так слаб, что ноги подкашиваются у меня.

Буркьен исполнил желание старика и уселся с ним на краю дороги.

— Давно, давно тому назад, — начал Мали, — когда я был еще ребенком, отец привел меня во дворец Пуна, где во время празднеств Дассары

я вместе с ним заставлял плясать змей. Должно быть, моя наружность понравилась царице, она спросила, сколько мне лет, и кончила тем, что

оставила меня при дворе.

Таким образом, я вырос при дворе Пеишвы.

В то время он был могущественный князь. Его полководцы заняли две трети Индостана и победоносно сражались с англичанами, которые явля-

лись к его двору не высокомерными завоевателями, а скромными послами. Там я видел многих европейцев, в том числе вашего благородного

деда Бур-хана, оставшегося до конца верным на-

шему делу.

Но вскоре счастье нам изменило — и царица вынуждена была бежать из своего дворца в Пуна.

Я последовал за нею с несколькими верными слугами, и мы скрылись в деревушке Бунделькунд. При царице находился ее новорожденный

сын Нана, наследник царя и единственная надежда великого магаратского народа.

Мальчик рос в изгнании, я все время находился при нем и привязался к нему, как к сыну.

От природы Нана был горд и неукротим, сердце его, казалось, было вылито из стали, в этом мне скоро пришлось убедиться. Однажды в наше убежище приехал английский офицер. Он был прислан победителем, который предлагал принцу громадное состояние с условием, чтобы он отказался

от своих прав на престол. Я думал, что Дунду отвергнет такое предложение, но ошибся — он принял его.

Эта слабость, эта измена отечеству возмутила меня, и я в тот же вечер, во время прогулки по берегу Нербудды, откровенно высказал свое мне-

ние. Взглянув на Дунду, я испугался: так сильно было впечатление, произведенное моими словами.

— Горе тебе, гнусный колдун, что ты осмелился усумниться во мне! — вскричал он вне себя от гнева. — Знай, Нана никогда не забудет, никогда

не проститі Хотя бы мне пришлось унизиться до дружбы с подлыми англичанами,— я подчинюсь этой необходимости, чтобы отомстить за себя!

Мщение мое будет полное, и они смоют своейкровью слезы, пролитые мною над униженной и порабощенной родиной! Ты же уйди с моих глаз, чтобы я никогда не видел более твоего зловещего лица!

Никакие мольбы не могли смягчить моего царственного ученика. Я вынужден был взяться занищенский посох и снискивать себе пропитание

ремеслом моего отца. Верьте мне, Бур-хан саиб, Нана до сих пор ничего не забыл, никого не простил! Сегодня он украшает свои жертвы цве-

тами, а завтра задушит их!

Слова Мали, звучавшие точно пророчества, были прерваны радостными криками Берты и Андре.

— Здравствуй, папа! — кричала Берта, — мы тебя целый час разыскиваем!

Дети бросились в объятия отца.

— О чем ты разговариваешь с Мали? — спросил Андре отца. — Надеюсь, он не пугал тебя мрачными предсказаниями войны в ближайшем

будущем.

— Ты уже уходишь, Мали? — спросила Берта.

— Да, милая. Я только поджидал вас, чтобы проститься с вами.

— Почему ты так спешишь?

— Если я замешкаюсь долее, то не найду моих змей.

— Опять эти гадкие змеи! — воскликнула молодая девушка.

Старик поблагодарил всех и, уходя, повторил:

— Не забудьте, что нат Мали предан вам за то, что вы его спасли от смерти. Если он будет вам нужен, то позовите его, и он явится, хотя бы

находился в самой глубине Индии...

Молодые люди долго смотрели вслед удалявшемуся старику и вернулись в дом лишь тогда, когда он скрылся за поворотом дороги.