Шторм медленно уходил, к рассвету из туч уже даже стало проглядывать ярко-синее тропическое небо.

– Где я, что случилось? - Я встрепенулся и слез с порожка. Эрика сидела в грузовом отсеке и удивленно озиралась.

– Думаю небольшой обморок, в сочетании с сильной усталостью. Как вы себя чувствуете?

– Нормально… Это вы меня сюда притащили?

– Я не столь жесток, чтобы бросить вас на улице.

– Спасибо… – она спустилась и огляделась. Самолет одиноко стоял на плоской пыльной равнине, поросшей травой и кустами. С трех сторон было видно море. На юге равнина тянулась до самого горизонта.

– Что это за остров? – спросил я.

– Если я еще не до конца забыла географию, то в Мозамбикском проливе к югу от Коморских нет никаких других островов. Наверное, какой-то мелкий риф…

– Думаете, он необитаем?

– Я предпочитаю об этом не думать… Никогда не любила «Робинзона Крузо»…

Не сговариваясь, мы зашагали на юг. Туда где оставалась хоть какая-то надежда. И удача нас не оставила. Через полчаса ходьбы мы заметили британский флаг. Юнион Джек одиноко болтался на тонкой длинной жерди. Рядом виднелась метеорологическая башенка и приборы. Непосредственно под флагштоком притулился крошечный домик, выкрашенный уже начавшей облезать белой краской. Обитателем домика оказался умеренно молодой и очень полный человек с бледным одутловатым лицом, дополненным старомодным пенсне и крошечными светлыми усами. Он тяжело дышал и постоянно отирал пот большим клетчатым платком.

– Начальник метеорологической станции острова Хуан ди Нова, – представился он, – с кем имею честь?

– Почта и авиаперевозки «Эйр Африка», – деловито отрекомендовалась Эрика, – из-за грозы нам пришлось ночью совершить вынужденную посадку на северной оконечности острова.

– Очень приятно, – метеоролог заинтересованно оглядел девушку, и облизнул губы…

– На острове есть бензин? – Эрика сразу перешла к делу, – компания оплатит все расходы в полном объеме.

– Увы, – метеоролог тяжело вздохнул, и не без усилия оторвал взгляд от девушки…

– А рация у вас есть? Мы могли бы связаться с офисом компании, чтобы нам выслали топливо?

– Она неисправна, – белобрысый метеоролог устремил отсутствующий взгляд светло-серых глаз куда-то на потолок…

– Но я могу попробовать ее починить? – вмешалась Эрика, – у меня на самолете радио не может работать без аккумулятора, да и радиус действия… Я немного разбираюсь в радиостанциях! Нам очень надо получить топливо как можно быстрее!

– Я полагаю, – метеоролог снова облизнулся, – мы сможем придти к соглашению… уверен, что сможем, мисс… Ваш спутник, думаю, поможет нам доставить сюда необходимые инструменты с вашей машины? - «Какие инструменты, идиот? Ты думаешь, я тебя оставлю наедине с Эрикой? Да ты того и гляди, слюной захлебнешься, на нее глядя». Эрика повернулась ко мне.

– Я думаю, мне стоит сначала взглянуть на радио… Инструменты потом. - Метеоролог набычился. – Пойдемте, я покажу.

Они вышли из комнаты. Даже удивительно, как в таком крошечном домике ухитрились сделать больше одной комнаты. Через пять минут из-за стены донесся звук пощечины. «Быстро», подумал я, и шагнул к двери, где чуть не столкнулся с Эрикой. Метеоролог шел вторым, и на его левой щеке хорошо просматривался отпечаток ладони, «кстати, у нее довольно маленькая рука, раньше я как-то не обращал на это внимания».

– Нам надо поговорить, – Эрика взяла меня за рукав и потащила на улицу. Толстяк тяжело опустился на стул перед обшарпанным деревянным столиком и исподлобья посмотрел на нас. Мы вышли на свежий воздух. Девушка совершенно остекленевшим взглядом уставилась в пустоту.

– Что-то случилось?

– А? Да… нет… ничего…

– Ты хотела о чем-то поговорить?

– Ах да. Да. Сходи к самолету… Мне нужен паяльник. И отвертка. И ключ. Они в чемоданчике под креслом… Я с подозрением оглядел девушку. У нее был вид человека собирающегося пожертвовать собой…

– Может не стоит торопиться? Подождем пару дней, что-нибудь придумаем.

– Нет, нет. Вы не знаете этих людей из центрального офиса «Эйр Африка»… Они меня съедят… Я и так должна им после прошлой катастрофы… Еще одну я не выдержку… Лучше уж этот… это… Прошу вас, принесите мне инструменты.

– Хорошо, но сначала я скажу пару слов нашему гостеприимному хозяину, подождите секундочку на улице.

Я вошел. Метеоролог посмотрел на мое лицо, вздрогнул и начал судорожно открывать выдвижной ящик в правой тумбочке.

– Сейчас я пойду за инструментами, – начал я, – и если когда я вернусь, с моим пилотом что-то будет не так…

– На что вы намекаете? – метеоролог, наконец, справился с ящиком, сунул туда руку и загромыхал чем-то металлическим.

– Ни на что, просто я, на всякий случай, исключительно на всякий случай, вас предупреждаю…

– Не надо меня ни о чем предупреждать! И вообще, что это за угрозы… – металлический предмет никак не извлекался из ящика, цепляясь за стенки.

– Понимаете ли, я был солдатом, я прошел Дунайскую войну. В пехоте. И в штурмовом батальоне. У меня в послужном списке 21 учтенная рукопашная. И всю войну я убивал людей. Я убивал их из винтовки, пулемета и огнемета, гранатами, штыком, ножом, кастетом и голыми руками… Я не знаю точно, сколько людей я убил, хотя многие из них до сих пор являются мне по ночам. И я полагаю, что когда, в конце концов, я предстану перед апостолом Петром, то наличие в этом списке убитых еще и одного метеоролога ни на что существенное уже не повлияет… - Он выронил револьвер, который, наконец-то, смог вытащить из ящика, и его побледневшее лицо густо покрылось испариной.

– Думаю, мы друг друга поняли, – я вышел из домика и пошел к самолету.

Когда я вернулся, Эрика сидела на скамейке рядом с приборами.

– Что вы сказали этому бедняге? Он все это время шарахался от меня как от заразной…

– Да решительно ничего такого. Что с рацией?

– Она заработала. Но бензин мы сможем получить не раньше, чем послезавтра…

Я подсчитал в уме. В Капштадт я опоздаю минимум на сутки…

Я ошибся. Я опоздал на двое суток. «Эйр Африка» задержалась на день с доставкой топлива на остров. Но я не сожалел об этом. Три дня проведенные на заброшенном в Мозамбикском проливе островке были единственными, которые можно было бы считать отпускными. Я все же формально был в отпуске… Правда в южном полушарии, в полном соответствии с законами природы, была зима, но море оказалось достаточно теплым, а погода достаточно солнечной. А уж какие были пляжи на острове Хуан ди Нова!

Но вернемся к делу. Капштадт встретил меня уже вполне зимней погодой. Низкие облака нависли над городом, навалившись на возвышавшуюся над ним Столовую гору. С моря тянул пронизывающий ветер. Моросил противный мелкий дождик. Мы стояли в ангаре. Механик со скрипом подвинчивал какую-то деталь в стоявшем рядом механизме, в углу радиоприемник пел голосом Веры Линн что-то меланхоличное. Я заговорил первым.

– Спасибо, за помощь. Я должен вернуть тебе куртку…

– Оставь ее себе, в Южной Африке все же зима. А «Эйр Африка» как-нибудь переживет…

Я точно знал, что должен что-то сказать. Только вот понятия не имел что именно.

– Мы когда-нибудь еще встретимся, – Эрика улыбнулась, – не знаю где, и не знаю когда, но встретимся. И в этот день будет светить солнце… Обязательно. - Она поправила свой летный шлем, повернулась и пошла к сине-белому силуэту «Ванессы» проступавшему сквозь пелену дождя. А я так и стоял как истукан и молчал…

Механик оторвался от своей работы, глянул на меня, хмыкнул и продолжил завинчивать свою гайку.

– А что я должен был сказать!? «Это может стать началом прекрасной дружбы»? – я махнул рукой и тоже пошел в дождь, искать Томаша Мильвовского и его путевые заметки…

Капштадт совершенно не напоминал то что обычно представляют при словах «африканский город». Лишь пальмы, заменявшие вдоль улиц традиционные липы и вязы, указывали, что я не в Европе. Правильные шеренги каменных зданий, безупречно асфальтированные улицы, полицейские в двубортных темно-зеленых шинелях и черных кожаных касках, неспешно выхаживающие по тротуарам. И над всем этим, низкие серые тучи, зацепившиеся за Столовую гору. Когда-то давно она была островом, отделенным от материка небольшим проливом. Со временем пролив занесло песком, и остров стал мысом, соединенным с Африкой песчаной грядой. Первые колонисты обосновались у подножия горы, но город рос и шаг за шагом занял сначала перешеек, соединявший его с материком, а затем стал понемногу выползать и на обширную плоскую равнину, лежавшую восточнее – Зандплатт.