- Все, все руссо - Иван? Правда?

- Не все. Но есть. Много.

Она оборвала смех, устало вздохнула, крепче запахнула тужурку и украдкой взглянула на остаток

буханки. Иван, медленно доедая свой кусок, заметил этот ее красноречивый взгляд и взял буханку, чтобы

сунуть ее за пазуху. Но не успел он расстегнуть куртку, как Джулия вдруг ойкнула и в изумлении застыла

на месте. Почуяв неладное, он глянул на девушку и увидел на ее лице испуг - широко раскрытыми

глазами она уставилась на что-то поверх его головы. Так, с хлебом в руке, Иван обернулся и сразу

увидел то, что испугало Джулию.

Поодаль в прогалине, опершись на расставленные руки, сидел на скале страшный гефтлинг. Лысый

череп его на тонкой шее торчал из широкого воротника полосатой куртки, на которой чернел номер, а

темные глазницы-провалы, будто загипнотизированные, неотрывно глядели на них. Увидев в руках

Ивана хлеб, он встрепенулся и, подпрыгивая на месте, начал хрипло выкрикивать:

- Брот! Брот! Брот!

Потом вдруг оборвал крик, поежился и уже совсем человеческим, полным отчаяния голосом

потребовал:

- Гиб брот!

- Ге, чего захотел! - саркастически усмехнулся Иван, глядя на него. Сумасшедший несколько секунд

выждал и с неожиданной злобой начал кричать:

19

- Гиб брот! Гиб брот! Ихь бешайне гестапо! Гиб брот!27

- Ах, гестапо! - Иван поднялся на ноги. - А ну марш отсюда! Ну, живо!

Он угрожающе двинулся к безумцу, но не успел сделать и нескольких шагов, как тот соскочил со скалы

и с удивительной ловкостью отбежал вниз.

- Гиб брот - никс гестапо!. Никс брот - гестапо!28

- Ах ты собака! - угрожающе закричал Иван. Его охватил гнев, появилось желание догнать гефтлинга,

но тот из предосторожности отбежал еще дальше. Заметив, что Иван остановился, он тоже стал.

- Гиб брот!..

Иван сунул руку за пазуху. Немец застыл, ожидая. Иван выхватил пистолет и щелкнул курком.

- Пистоле! - в испуге крикнул сумасшедший и бросился назад.

Иван прикусил губу; сзади к нему подскочила Джулия.

- Дать он хляб! Дать хляб! - испуганно заговорила она.

Сумасшедший между тем отбежал, приостановился и, оглядываясь, быстро зашагал вниз.

- Иван дать хляб! Дать хляб! Нон гестапо! - тревожно требовала девушка.

- «Продажная шкура, - думал Иван, злобно глядя на покачивающуюся фигуру немца. - Конечно, с ним

шутки плохи - наделает крику и выдаст эсэсманам: что возьмешь с дурака! И убить жалко, и отвязаться

невозможно. Придут с собаками, нападут на след - считай, все пропало».

- Эй! - крикнул Иван. - На брот!

Сумасшедший, ухватившись за скалу, остановился, оглянулся, и вскоре сквозь ветер донесся его

голос:

- Никт. . Ду шиссен! Ихь бешайне гестапо!

И снова подался вниз.

- Пошел к черту! Никс шиссен! На вот. . на!

Иван действительно отломил от буханки кусок и поднял его в руке, чтобы сумасшедший увидел.

Джулия, стоя рядом, дрожала от стужи и с беспокойством поглядывала на гефтлинга. А тот помедлил

немного и опустился на выступ скалы. К ним он подходить боялся.

- Ах ты собака! - снова закричал Иван, теряя терпение. - Ну и черт с тобой! Иди в гестапо. Иди!

- Иван, нон гестапо! Нон, Иван! - затормошила его за руку Джулия. - Дать немножко хляб! Нон

гестапо!..

- Черта с два ему хлеб! Пускай идет!

- Он плохо гефтлинг. Он кранк. Он гестапо...

Иван не ответил, положил за пазуху половину буханки, пистолет и пошел на прежнее место, вверх.

Джулия молча шла рядом. Он чувствовал, что так обращаться с этим сумасшедшим было опасно, но

теперь уже не мог уступить - злобная вспышка оказалась сильнее благоразумия. Джулия изредка

оглядывалась, но на них налетела мгла, кроме серого нагромождения скал, кругом ничего не стало видно

- внизу и по сторонам стремительно несся, клубился, рвался промозглый туман. Неизвестно было,

остался ли гефтлинг на месте или, может, действительно повернул обратно. Заметив на лице девушки

тревогу, Иван бросил:

- Никуда он не пойдет. Врет все.

Он успокаивал ее, но сам уверенности в этом не испытывал. Черт знает от каких только мерзавцев

зависит жизнь человека! Вот ведь больной, а выжил, прорвался в горы, ускользнул от облавы, убежал из-

под пуль. Разве удалось бы это кому-нибудь стоящему? А этот жив и еще замахивается на жизнь других.

Просто хотелось заскрежетать зубами от бессильной ярости, вспомнив, сколько самых лучших ребят

разных национальностей полегло в лагерях. Но к чему скрежет, надо перетерпеть, перенести все, иначе -

смерть!

Они уже двинулись было в обход огромного слоистого выступа, когда Иван оглянулся и сунул руку за

пазуху. Джулия также посмотрела назад, но сумасшедшего нигде не было видно. И все же Иван достал

кусок хлеба, вернулся и, поискав удобное место, положил его на камень, у которого они недавно сидели.

- Ладно! Пусть подавится! - будто оправдываясь, проговорил он.

Джулия согласно кивнула. Видно, она слишком хорошо знала, что такое предательство.

11

Ветер гнал и гнал бесконечные космы тумана. Куртка на Иване отсырела, дрожь то и дело сотрясала

тело. Он часто оглядывался, начиная сомневаться, найдет ли сумасшедший оставленный хлеб.

Появилось даже желание вернуться, забрать этот кусок и съесть самому. Чтобы как-то отделаться от

навязчивых мыслей, он быстро зашагал дальше.

Вскоре они обошли гигантский выступ, который окаменевшим птичьим хвостом торчал в небе,

взобрались выше. Вдруг туманное облако перед ними разорвалось, и беглецы увидели впереди голый

каменистый склон и взбегавшую на него тропку. Некруто петляя по камням, она куда-то вела наискось по

склону. Тропинка была но очень заметной в этом нагромождении скал, но все же они сразу увидели ее и

обрадовались.

27 Дай хлеба! Дай хлеба! Я донесу в гестапо. Дай хлеба! (нем.)

28 Дай хлеба - не буду гестапо! Не дашь - гестапо! (нем.)

20

Иван первым ступил на нее, - оглянулся назад - там, среди прядей, тумана, по-прежнему мелькали

мрачные скалы, пропасти, кое-где проплывали сизые облака. Вверху, в высоком затуманенном небе,

горел освещенный солнцем пятнистый, густо заснеженный хребет. Правда, внимательнее

присмотревшись, Иван обнаружил, что хребтов там два: дальний - могучий и широкий, похожий на

огромную неподвижную медвежью спину, и ближний - зубчатый, чуть присыпанный снегом, который

казался выше всех гор и почти в самое небо упирался крайней своей вершиной. Эта вершина выглядела

отсюда самой большой, но Иван уже постиг обманчивый закон гор, когда самая ближняя из вершин

кажется и самой высокой. Видно, все же главным тут был тот дальний - Медвежий - хребет, и думалось,

что за ним находится желанная цель их побега - партизанский Триест.

Задрав голову, Иван с минуту всматривался вверх, в этот порог на их пути в будущее, страстно

надеясь, что погони больше не будет, что самое страшное они преодолели, что люди не встретятся на их

пути - теперь им противостояла только природа, для борьбы с которой нужны были лишь сила и

выносливость. Затем взглянул на притихшую спутницу, которая, будто зачарованная суровым

великолепием гор, также вглядывалась в снежные хребты. И тогда, пожалуй, впервые у него появилась

тихая радость оттого, что перед грозной неизвестностью природы он не одинок, что рядом есть человек.

Почувствовав душевное удовлетворение, он с легким сердцем произнес любимое с детства слово:

- Айда!

Вряд ли она знала это слово, но теперь настолько созвучны были их чувства, что она поняла его и

подхватила:

- Айда!

И они пошли по тропке, что опоясывала голый скалистый косогор. Вверху, в разрывах тумана,

неудержимо ярко блеснуло низкое солнце; под его лучами клочья облаков преобразились и