Таня подошла к лестнице на чердак, взялась за перекладину и остановилась.
— Ну, что же ты? — спросила бабушка.
— Боюсь… А вдруг лестница упадёт?
— Лестница-то не упадёт, — сказала бабушка, — а вот лукошко-то с яйцами ты, пожалуй, уронишь. Полезем-ка вместе — кто яйца собирать, кто лукошко держать.
На чердаке было тихо, светло. Солнышко сквозило из-под застрех, и в слуховое окно падали широкие светлые лучи. Под крышей висело много берёзовых веников — это бабушка и мать их на зиму заготовили. От веников шёл крепкий горьковатый запах. Возле стенок ютились соломенные плетушки. Это гнёзда для кур. Сюда куры приходят класть яйца.
— Ну, давай яйца собирать, — сказала бабушка.
Таня держала лукошко, а бабушка снимала с гнёзд и складывала в лукошко яйца. Со всех гнёзд собрали, только по одному яичку оставили в каждом гнезде — это чтобы курам охотнее было нестись. Потом бабушка сказала:
— А загляни-ка вон в то гнёздышко: есть там что-нибудь?
Таня взглянула:
— Ни одного!
— А скорлупки возле гнезда валяются?
— Нет. Никаких скорлупок нету!
— Что такое! Какой-то зверь повадился яйца таскать — подследить надо!
Вдруг Таня ухватилась за бабушкин фартук: в одном из тёмных углов среди веников торчали длинные жёлтые колючки.
— Бабушка! Вон он — зверь-то!
— Да где такое? Где ты видишь?
— Да вон он… Колючки торчат!
— Фу, глупая! — сказала бабушка.
Она подошла прямо к «зверю», схватила его за колючки и стащила вниз.
Таня поглядела — а это старый деревянный гребень, на котором бабушка зимой кудельку прядёт.
— Ну что? Страшный зверь?
Таня засмеялась:
— А я подумала — может, это он яйца таскает!
Поросёнок
Таня подошла к слуховому оконцу, поглядела вниз — ух, до чего высоко!
И отсюда она увидела, что Алёнка сидит у них во дворе на брёвнышке, дожидается Таню. Таня нахмурилась: вот беда! Ну что она скажет Алёнке? Хоть бы спрятаться от неё куда-нибудь…
Таня слезла с чердака и через заднюю калитку пробралась в коровник. Оттуда она хотела пройти прямо на усадьбу да и убежать подальше.
Но около овчарника Таня поскользнулась на соломе и схватилась за щеколду, чтобы не упасть. Щеколда вдруг выскочила, и дверь открылась.
В овчарнике жил поросёнок. Поросёнок скучал в тесном и душном закутке. Когда дверь открылась, он сразу поднял пятачок, понюхал свежий воздух, радостно хрюкнул и со всех ног ринулся из овчарника.
— Ай! — закричала во дворе Алёнка.
Таня стояла за дверью овчарника и смотрела, как бушевал поросёнок. Он вертел головой, хрюкал и носился по двору взад и вперёд, взвизгивая от радости. Подбежал к скамейке — опрокинул её. Подбежал к тазу с водой — перевернул таз и воду пролил. А потом увидел Алёнку и быстро засеменил к ней. Алёнка вскрикнула, выбежала со двора, и синее платье её замелькало за палисадником.
— Вот как! — засмеялась Таня. И тотчас закричала: — Бабушка, бабушка, скорей — поросёнок выскочил!
Сражение
Танины куклы жили на полу под лавкой. Их горница с одной стороны была отгорожена бабушкиным сундучком, а с другой — полосатой занавеской.
В горнице стоял деревянный чурбачок, на нём лежала перина и было постелено пёстрое одеяло. Это была кровать. Другой чурбачок был покрыт белым лоскутком — за этим чурбачком куклы обедали. А в жестяной коробке, которая была сундуком, хранились куклины платья.
Куклы у Тани были тряпичные, с размалёванными щеками и с волосами из пакли. Таня хмуро сидела перед ними, подперев кулаком подбородок.
«Может, Алёнке Грушу отдать? Жалко… У неё кофточка красная. Матрёшу? Тоже жалко. Дуньку? Вот Дуньку не жалко — она совсем чумазая и волосы у нее почти оторвались. Но Дуньку Алёнка не возьмёт, пожалуй».
В это время в избу вошла Алёнка. Таня покраснела и тотчас задёрнула занавеску.
— Давай мою куклу! — потребовала Алёнка. — Где она у тебя?
— Она спит, — сказала Таня.
— Где спит? Покажи!
— Не покажу!
— Ты что, не отдавать, да?
Алёнка отдёрнула занавеску. Одни Танины куклы сидели в горнице, а её новой, нарядной не было.
— Отдавай! — закричала Алёнка. — А то я сейчас твоих всех… Вот! Вот!
И начала швырять Таниных кукол по всему полу. Грушу в красной кофточке она подкинула так высоко, что та пролетела через всю избу и шлёпнулась в кадушку с водой.
Тогда Таня рассердилась.
— Уходи из избы! — закричала она. — Уходи!
Она схватила веник и замахнулась на Алёнку. Алёнка испугалась веника и побежала на улицу. На пороге она столкнулась с Таниной бабушкой.
— Это что за война? — сказала бабушка.
Таня и Алёнка закричали обе сразу:
— Она моих кукол расшвыряла! А одна вон как намокла — даже полиняла вся!
— А она мою куклу не отдаёт! Пусть отдаст!
— Так чего ж ты Алёнке куклу не отдаёшь, а? — спросила бабушка.
Таня опустила голову и заплакала. Бабушка обняла её:
— Чего же тут плакать? Надо отдать, да и всё!
Таня уткнулась в бабушкину кофту:
— Да как же я отдам, когда её Снежок в кусты утащил!
Бабушка погладила Таню по голове и сказала:
— Вот нашли из-за чего ругаться да драться! Да я вам ужотко ещё лучше куклу сделаю!
На полдни
Прозвонил колокол на обед. Мать пришла с работы и поставила грабли у крыльца.
Таня выбежала к ней:
— Мамушка! Ну, чья бригада больше сработала — твоя или Марьина?
Мать улыбнулась:
— Моя.
— Ну, значит, теперь за ягодами можно?
— Вот какая ты, дочка! — сказала мать с упрёком. — Мы-то свой участок убрали, а Марьина бригада ещё не управилась.
— Ну и пусть они управляются!
— А если дождь?
— Ну и что же? Сено-то Марьино!
— Не Марьино и не моё, а наше общее, колхозное. Мы свою делянку убрали — значит, надо Марьиной бригаде помочь. Чем больше мы сена уберём, тем больше скотины у нас в колхозе будет. А чем больше скотины, тем колхоз богаче. А чем колхоз богаче, тем и нам с тобой жить лучше! Поняла? Ну-ка, принеси из сеней холодной водицы — я руки вымою, да надо идти на полдни, корову доить!
Мать вытерла фартуком потное, красное от загара лицо, вымыла руки, взяла подойник и пошла доить корову на луг, туда, где стадо полднюет — отдыхает в холодке, пережидает полуденную жару.
Таня увязалась за ней. Кого бы ещё позвать? Разве Нюру Туманову? Нюре не очень-то хотелось идти по жаре, но она подумала, что хорошо бы искупаться, и пошла.
Таня не знала, звать ей Алёнку или нет. Может, она теперь губы надула и сердится? Но Алёнка увидела, что девчата собрались на луг, и сама прибежала. А Дёмушку и звать не надо было — он и так нигде не отставал. Только Снежок остался дома. Он приподнял голову, посмотрел на них из-под крыльца и опять улёгся — не стоит бежать, в холодке лучше… К тому же и Таня больно оттаскала его за уши, когда он вернулся. Ну их, пусть идут.
Но, когда девочки зашли за околицу, Снежку стало скучно. Он вскочил и пустился за ними, хлопая ушами.
Шли через ржаное поле по горячей белой дорожке. Густая рожь стояла по сторонам — ничего не видно, только синее небо да высокие колосья над головой. Колосья задевали волосы матери, проводили ей по щекам своими шелковистыми усиками.
— Хорошая нынче рожь, — сказала мать, — ишь как дружно колосится!
За ржаным полем на цветущей луговине стояли маленькие домики. Это колхозная пасека. Пчёлы гудели над пёстрыми цветами.
— Идите потихоньку, — предупредила мать. — Не бегайте, не сердите пчёл.
Таня спряталась за мать, уцепилась за её юбку.
Алёнка тоже шла осторожно и зорко поглядывала кругом — не летит ли откуда пчела.
А Нюра и совсем затаила дыхание.
Вдруг Дёмушка остановился и закричал:
— Алёнка!
Он стоял и отмахивался рукой от пчелы, которая гудела над его головой. Но чем больше он отмахивался, тем сердитее гудела пчела.