ГЛАЗА МУМИИ (1938)[39]

Египтом я восхищался всегда; Египет — страна древних нераскрытых тайн. Я читал о пирамидах и правителях, рисовал в своем воображении бескрайние мрачные империи, обреченные на смерть, тень которой и сегодня отражается в пустых глазах Сфинкса. Именно о Египте я писал в более поздние годы — ведь благодаря своим загадочным верованиям и культам эта земля стала для меня средоточием всего непонятного.

Не то, чтобы я верил в гротескные легенды древних времен; я не разделял веры в антропоморфных богов с головами и конечностями животных. Вместе с тем, мне казалось, что мифы о Баст, Анубисе, Сете и Тоте — это аллегории забытых былей. Сказки о животных известны во всем мире, они есть в мифах любых наций и стран. Легенда об оборотне, беглые упоминания о которой встречаются еще во времена Плиния, ныне распространилась повсюду в неизменном виде. Не удивительно, что при моем увлечении сверхъестественным, Египет стал для меня ключом к древним знаниям.

Но я не верил, что существа, жившие в дни расцвета Египта, встречаются на свете до сих пор. Самое большее, что я допускал, — это связь древних легенд с еще более ранними временами, когда по первобытной земле ходили чудовища, появившиеся в результате эволюционных мутаций.

Как-то вечером на карнавале в Новом Орлеане я наткнулся на ужасное доказательство своих теорий. В доме чудаковатого Генрикуса Ваннинга я участвовал в странной церемонии, проводившейся над телом жреца из храма Себе-ка, божества с головой крокодила. Археолог Вейлдан тайно ввез мумию в страну, и мы обследовали ее, несмотря на заклинания и предостережения. Что со мной было в тот раз — не помню; по сей день не могу сказать, что именно тогда произошло. Перед нами был странный экземпляр в маске крокодила, и события развивались, как в кошмарном сне. Когда я выскочил из дома на улицу, Ваннинг был мертв, он погиб от руки жреца — или от клыков, торчавших из маски (если это была маска).

Более подробно описать упомянутое событие не могу; не отваживаюсь. Однажды я изложил эту историю, а потом решил, что навсегда брошу писать о Египте и его древних обычаях.

И я держал слово до тех пор, пока сегодняшний страшный эпизод не заставил меня рассказать о том, о чем я не могу умолчать.

Вот мой рассказ. Все сложилось очень просто, но это наводит на мысль, что я вовлечен в какую-то ужасную взаимосвязь событий, подстроенную жестоким египетским богом Судьбы. Словно древним не понравилось, что я встал у них на пути, и теперь они заманивают меня, увлекая все дальше и дальше к жуткому финалу. После случая в Новом Орлеане я вернулся домой с твердым намерением навсегда бросить изучение египетской мифологии, но затем вновь обратился к ней.

Меня разыскал профессор Вейлдан. Это он привез из храма Себека[40] мумию жреца, которую я видел в Новом Орлеане; мы познакомились в тот неописуемый вечер, когда на землю сошел ревнивый бог или его посланник, исполненный жажды мести. Вейлдан знал о моем увлечении и со всей серьезностью стал рассказывать об опасностях, грозящих тому, кто пытается заглянуть в прошлое.

И вот теперь этот низенький бородач, похожий на гнома, подошел ко мне с понимающим видом и поздоровался. Должен признаться, что мне не особо хотелось его видеть, поскольку своим присутствием он напоминал о том, что я изо всех сил стремился забыть. Несмотря на мои попытки перевести разговор в более безопасное русло, он упорно возвращался к нашей первой встрече. По его словам, после смерти отшельника Ваннинга группка оккультистов, собравшихся в тот вечер над мумией, распалась.

Но он, Вейлдан, не оставил попыток разгадать тайну культа Себека. Это, как он объяснил, и заставило его отправиться в путешествие, чтобы встретиться со мной. Никто из бывших единомышленников не поможет ему осуществить задуманное. Это заинтересует разве что меня.

Я решил никогда больше не связываться с египтологией. О чем тут же ему сообщил.

Вейлдан рассмеялся. Сказал, что понимает, почему я отказываюсь, но просит его выслушать. Его план не имеет ничего общего с искусством колдовства или ворожбы. С веселым видом он объяснил, что это просто-напросто возможность свести счеты с силами тьмы — если я по незнанию привык так их называть.

Он изложил свой план. Короче говоря, он хотел, чтобы я отправился с ним в Египет, в частную экспедицию. От меня не требовалось никаких расходов, ему был нужен молодой ассистент, поскольку он не хотел доверяться профессиональным археологам, с которыми, как правило, хлопот не оберешься.

В последние годы его занимали легенды, связанные с поклонением крокодилу, и он упорно, не щадя сил, исследовал тайные погребения жрецов культа Себека. А теперь благодаря достоверному источнику — то есть проводнику, нанятому из местных, — он обнаружил еще одно секретное место: подземную гробницу, где лежала мумия служителя храма Себека.

Он не стал терять время, вдаваясь в подробности; основная мысль его рассказа сводилась к тому, что до мумии можно легко добраться, нет нужды прилагать особые усилия и проводить раскопки, кроме того, мы ничем не рискуем, нам не грозит ни проклятье, ни месть. Поэтому мы можем отправиться туда без сопровождения, вдвоем, сохранив все в тайне. Это будет прибыльная поездка. Он не только утверждал, что мумию, по всем данным, никто не трогал, но и готов был поклясться своим именем, что источнику информации можно доверять и что с мумией закопано множество священных украшений. Так что он предлагал мне надежный, верный и тайный способ разбогатеть.

Должен признаться, звучало это заманчиво. Несмотря на печальный опыт прошлого, я, пожалуй, пошел бы на решительный шаг ради соответствующего вознаграждения. К тому же, хоть я и намеревался избегать любого неумелого вторжения в мистическое, меня подстегивал авантюрный дух этой затеи.

Вейлдан умело сыграл на моих чувствах; теперь я это понимаю. Мы беседовали несколько часов и вернулись к разговору на следующий день, пока, наконец, я не согласился.

Мы отплыли в марте и через три недели, после небольшой остановки в Лондоне, высадились в Каире. Восторг, вызванный поездкой за границу, затмил воспоминания об общении с профессором; помню только, что он всю дорогу обращался ко мне заискивающе-приободряющим тоном и всячески старался убедить, что наша небольшая экспедиция совершенно безобидна. Он полностью отверг все мои возражения о том, что недостойно заниматься разорением гробниц; с нашими визами и заранее продуманной легендой власти сами должны были пустить нас к захоронениям.

Из Каира мы отправились на поезде в Хартрум. Там профессор Вейлдан планировал встретиться со своим «источником информации» — местным проводником, который оказался шпионом, затесавшимся в археологическую среду.

Это открытие смутило меня не больше, чем если бы оно произошло в более прозаичной обстановке. Пустыня была благодатной почвой для интриг и тайных сговоров, так что я впервые понял психологию путешественника и искателя приключений.

Страшновато было красться по извилистым улочкам арабского квартала, когда вечером мы с Вейлданом отправились в хибару шпиона. Мы вошли в темный зловонный дворик, и высокий бедуин с орлиным носом впустил нас в свое сумрачное жилище. Он встретил профессора тепло. Взял деньги. Затем араб и мой спутник удалились в дальнюю комнату. До меня донесся громкий шепот — нетерпеливые вопросы Вейлдана чередовались с гортанным английским хозяина. Я сел в темноте и стал ждать. Голоса становились все громче, как бывает во время спора. Вейлдан, похоже, успокаивал, убеждал, а в голосе проводника звучали нотки предостережения, сомнения и страха. К ним добавился гнев, когда Вейлдан попытался прикрикнуть на своего компаньона.

Потом раздались шаги. Дверь, ведущая в дальнюю комнату, распахнулась, и на пороге появился араб. Он уставился на меня, словно хотел о чем-то попросить, а из его уст неслась какая-то тарабарщина: похоже, он пытался предостеречь меня и был так возбужден, что перешел на родной арабский. Да-да, он хотел именно предостеречь, в этом не было сомнений.