— А может быть, просто пошел на провокацию?

— На провокацию? — удивился Дружинин.

— Да, на провокацию, — повторил Шубин. — Разве не мог он пустить слух о мине, чтобы взвинтить наши нервы, посеять страх перед возможным взрывом, затормозить восстановление заводов? Если к делу подойти с психологической точки зрения, то миной замедленного действия может ведь оказаться сама выдумка Хмелева о нависшей над нами опасности.

Капитан налил в стакан воды из графина, жадно выпил ее и продолжал возбужденно:

— Все это, может быть, очень тонко задумано. Уличить его в обмане почти невозможно. Он ведь ничего не говорит наверняка, ничего не утверждает. Он только высказывает предположение, но вы уже сомневаетесь, уже не можете быть спокойным. А как будут работать на строительстве инженеры и рабочие, все время чувствуя себя на пороховой бочке, которая вот-вот взорвется?…

— Но для чего же тогда понадобилось ему рассказывать историю о компрометирующем его документе? — спросил Дружинин.

— Для убедительности. Это ведь чисто психологический прием.

Владимир Александрович задумчиво прошелся по комнате, заложив руки за спину.

— Нет, — упрямо тряхнул он головой, остановившись перед Шубиным, — не убедили меня ваши доводы. Кто такой Тихон Хмелев? Старый потомственный рабочий, один из лучших кузнечных мастеров на заводе. В общем, честный советский человек. И вот он оказался в городе, оккупированном гитлеровцами… Вам кажется, что они сломали его, что поддался Хмелев их уговорам и стал предателем, а по-моему, он не мог пойти на это.

Шубин налил себе еще воды, но, так и не выпив ее, поспешно заметил:

— А вы думаете, Владимир Александрович, меня не огорчает мысль, что он может оказаться провокатором? Однако я должен предусмотреть и эту возможность, тем более что знаю некоторые, видимо, неизвестные вам черты характера Хмелева.

— Что-нибудь порочащее его?

— Нет, всего лишь болезненное самолюбие. Но в условиях оккупации фашисты могли сыграть и на этом.

— Не думаю, чтобы это было так, — с сомнением покачал головой Владимир Александрович. — Повторяю, я знал его как одного из лучших кадровых рабочих завода. Мы ведь не раз премировали его…

— Да, да, все это так, — перебил Дружинина Шубин. — Он на самом деле добросовестно работал и других учил своему мастерству. Это я по собственному опыту знаю. До того, как меня в органы НКВД откомандировали, я ведь кузнецом был и искусству кузнечному у Хмелева учился. Мастер он первоклассный. Это я сразу увидел, но увидел также и кое-что другое. Хмелев был человеком старого закала, делал все больше по старинке, новые приемы осваивал туго. Некоторые молодые рабочие, пришедшие из фабзауча и теоретически лучше подготовленные, часто его позади оставляли. И это крепко задевало Хмелева… Чем дальше, тем больше скоплялось обиды в сердце старика. Помнится, кто-то из руководителей завода посочувствовал Хмелеву: не трудно ли, мол, работать кузнецом в такие годы? Не пора ли на пенсию? А он понял это так, будто им пренебрегают, что он уже не нужен на заводе, и оскорбился, стал мрачен, замкнулся в себе. Ну, а тут оккупация… всякие похвалы и посулы со стороны гитлеровцев. Разве это не могло его подкупить? «Вот когда оценили меня по достоинству!» — мог подумать старик и попасться на удочку. Я бы рад был ошибиться в таком предположении, но бдительность вынуждает меня быть предельно осторожным.

Дружинин долго ходил по комнате, устало переставляя ноги, наконец заметил:

— Вы правы, конечно. Хладнокровие и беспристрастность тут необходимы. Однако мину мы все-таки начнем искать… и немедленно, сегодня же. Есть ведь у нас в городе саперные части?

— Всего один саперный взвод во главе с полковым инженером. Я знаком с ним. Синицын его фамилия. Совсем еще молодой человек. Боюсь, что невелик у него военно-инженерный опыт, а ведь мины замедленного действия — чертовски замысловатые штуки.

— Конечно, тут опытный человек нужен, — согласился Дружинин. — Но что поделаешь! Пока запросишь специалиста, много времени потеряешь. Придется поручить это дело Синицыну.

После переговоров с командиром полка в распоряжение Дружинина было послано три отделения саперов во главе со старшим лейтенантом Синицыным. Синицын в самом деле был очень молод и почти не имел боевого опыта, так как попал на фронт прямо из военно-инженерного училища незадолго до окончания войны.

Владимир Александрович объяснил ему задачу и отпустил лишь после того, как убедился, что он понял серьезность создавшейся обстановки.

Мину начали искать одновременно на всех трех заводах. Лейтенант и его солдаты работали с большим рвением, однако вечером Синицын доложил Дружинину, что обнаружить пока ничего не удалось.

Опасаясь, что и дальнейшие поиски будут столь же безрезультатны, Владимир Александрович решил посоветоваться с председателем райисполкома о дальнейших действиях. Он уже взялся за телефонную трубку, когда в его кабинет вошла Варя Воеводина.

— Владимир Александрович, — возбужденно сказала она, — могу я сегодня уйти пораньше?

— Случилось что-нибудь? — спросил Дружинин. — Вид у тебя какой-то странный.

Варя засмеялась.

— Не странный, Владимир Александрович, а счастливый! Телеграмму мне только что принесли. Алеша с девятичасовым поездом приезжает.

— Алеша? — задумчиво произнес Дружинин. — Это кто же такой — Алеша?

— А вот вспомните-ка, Владимир Александрович!

Дружинин наморщил лоб.

— Алеша… — повторил он. — Позволь, это не муж ли твой?

— Он самый, Владимир Александрович, — счастливо улыбнулась Варя. — Алексей Воеводин, мой муж.

— Рад за тебя, Варя! — весело отозвался Дружинин. — Поздравляю. Надеюсь, ты познакомишь нас? Я ведь Воеводина только по твоим рассказам знаю. Ну, спеши на вокзал — до прихода поезда полчаса осталось.

А когда Варя была уже у дверей, Дружинин вдруг окликнул ее:

— Постой-ка, Варя!.. Воеводин-то твой, кажется, сапер? Капитан инженерных войск?

— Майор инженерных войск! — с гордостью поправила Варя.

— Тот самый майор Воеводин, о котором в газетах писали, как он разминировал Ольшанские шахты?

— Тот самый, Владимир Александрович.

— И он надолго к тебе?

— Нет, наверно, ненадолго. На месяц, не больше, — ответила Варя, сообразив, почему Дружинин спрашивает об этом. Улыбка невольно сбежала с ее счастливого лица. — Не везет мне, Владимир Александрович, — печально добавила она. — Едва замуж вышла — война началась. И вот с тех пор, как ушел Алексей на фронт, так и не виделись ни разу…

— Ну-ну, — дружески похлопал ее по плечу Владимир Александрович, — не огорчайся, насмотришься еще на своего Алешу. Я на него посягать не собираюсь, хотя, по правде тебе сказать, такой человек очень бы нам пригодился сейчас… Ну, торопись! Времени до поезда в обрез. Можешь машину мою взять — она мне пока не нужна.

На следующий день утром, как только Дружинин вошел в свой кабинет, Варя спросила его:

— Владимир Александрович, когда вы Алексея принять сможете?

— Какого Алексея? — не понял Дружинин. — Твоего, что ли?

— Моего.

— А почему ты таким официальным тоном спрашиваешь? В любое время приму. Приходите ко мне в выходной на чашку чая.

— Да нет, Владимир Александрович, я не о том. По делу когда вы его принять сможете?

— Ах, по делу! — оживленно воскликнул Дружинин. — Выходит, не выдержала, рассказала ему обо всем?

— Рассказала, Владимир Александрович.

— И решили, значит, вы… — начал было Дружинин.

Но Варя не дала ему договорить:

— Решили приняться за дело. Лучшего специалиста по минам вам ведь и в военном округе не сыскать.

— А ты Алешу своего опять, значит, целыми днями видеть не будешь?

Варя лишь тяжело вздохнула в ответ и спросила:

— Можно ему сейчас к вам?

— Как, уже сейчас? — удивился Дружинин.