Однако перейти к фильму мне не удалось, потому что этот кретин в пику мне заявил:

- Так ведь предметы сами по себе несущественны.

- Что ты имеешь в виду? – на мое несчастье спросила его Роса, а этот умняга с опилками вместо

мозгов с готовностью ответил:

- Гитлеровский архитектор, к примеру, совершенно точно использовал угольники и транспортиры

в точности как те, что продаются в его магазине, и это не сделало его лучше, когда он проектировал бараки для концлагерей.

- Вот так-то, Висенте, – ответила Роса, похоже, пораженная словами этого недоумка по имени

Рамон, который вроде и не начинал вешать ей лапшу на уши, но оказался на коне. Тот факт, что Роса смотрела уже не на меня, а на Рамона с его незатейливой мыслишкой, полностью оборвал мое красноречие, и я с трудом сдерживал свою ярость. Я сделал знак Хосе Карлосу, и едва представился случай, мы попросили счет и собрались уходить.

- Не пропустите на посошок? – поинтересовался кретин.

- Нет, завтра ему рано вставать, чтобы продавать угольники и транспортиры радикальным

исламистам, – съязвил в ответ Хосе Карлос.

Мне не хотелось, чтобы было заметно, как задел меня этот идиот Рамон, и по дороге домой я высказал Хосе Карлосу, что свое последнее замечание он мог бы оставить при себе. Хосе Карлос не обратил на мои слова никакого внимания, а только спросил, как девушка. Я ответил, что она хорошая, но я больше не желаю ни с кем связываться.

- Что значит не желаешь связываться? У тебя уже кто-то есть?

- Ты и сам знаешь.

- Ты имеешь в виду Бланку? Отношения с ней, это, конечно, замечательно, но ты должен начать встречаться с другой девушкой.

- Мне неохота, лень – ответил я, отчасти потому, что так оно и было: обычно по пятницам мне вообще хреново, а уж в эту и подавно.

- Неохота, лень, – шутливо передразнил меня Хосе Карлос. – Тебе не нравится трахаться?

- Да, но мне не нравится то, что я должен делать прежде.

- И что ты должен делать?

- Знакомиться. Слушай, Хосе Карлос, дружище, оставь, ты и сам в этом ничего не смыслишь. Ты уже давно крутишь амуры с Эстер и не помнишь, что такое джунгли одиночек.

- Сам ты не помнишь. У тебя ведь с Бланкой уже давно?

- Давно.

У меня не было желания спорить. Я продолжал думать об ужине и том полудурке, который привел в пример гитлеровского архитектора. Я отлично понимал, почему разозлился и вышел из себя – как ни крути, а он был прав. Я стремился к хорошему, более того – к доброте и, что мало свойственно мужчинам, к мягкосердечию, но реально ли это было? Были ли у моей души эти моральные качества, которыми я гордился? Откуда мне знать, если я даже не знал, была ли у меня душа?! И еще хуже, что за ужином какой-то ничего из себя не представляющий пижонишка смог сорвать с меня маску своим демагогическим примером. Я изменял витрину магазина каждые три недели, просто потому что так было нужно, это было моей обязанностью. Если мне приспичило выставить это в ином свете, то я, скорее, морочил голову какой-то незнакомке вроде Росы, но не себе самому. И верил ли я сам в то, что утверждал или нет? Мог ли я продолжать верить в свои собственные идеи, которые я отстаивал с рождения до сегодняшнего дня? И для начала были ли эти идеи моими? Я лег в кровать и, благодаря тому, что выпил, мне удалось избежать решения задачи с этими неизвестными.

9. Глупыш

- Корина, не трогай это. Я оставил это здесь, чтобы потом не забыть сделать заказ. У нас на прилавках осталось совсем немного ручек, подарочной бумаги и клея...

Защищаясь, Корина резко оборвала меня, не дав закончить фразу.

- Я не трогаю, я оставила все так, как нашла.

Корина была терпеливой, ловкой и работящей, но у нее имелся один недостаток, а, быть может, это только я вижу в этом недостаток – она была чертовски упряма и периодически отрицала какие-либо ошибки, не признавая их, что сильно меня напрягало. Как-то утром, дня через три или четыре после ее начала работы со мной, я вошел в магазин, и меня едва не хватил инфаркт – она буквально все поменяла местами. Корина сказала, что сделала это для того, чтобы основательно все вымыть и отчистить. Я же считаю, что любой человек, который принялся за уборку, должен снова все расставить по своим местам, не нарушая порядка и ничего не меняя, если эти вещи ему не принадлежат. К тому же, испанский язык Корины весьма скуден, и из-за этого она даже не понимает, что содержимое каждого ящика и коробки не соответствует названиям товаров. К слову сказать, я плохо представляю, почему ее испанский столь убог, что само по себе глупо, ведь она живет в Испании почти четыре года. В той же степени она не признает и марки товаров. Ей ни о чем не говорит Гальго или Микельриус, Милан или Пеликан, Эддинг или Паркер, разве что последнее она считает кличкой моей собаки, и точка. [прим: Galgo, Miquelrius, Milan, Pelikan, Edding, Parker, Tetris – фирмы, занимающиеся производством канцтоваров] Ни одна вещь не находилась на своем месте, там, где я мог бы быстро ее найти. В месте, отведенном под Тетрис, Корина разместила коробки и пакеты строго по размеру, цвету и другим, бог знает каким непостижимым критериям. Чтобы во всем этом разобраться требовалось целое войско опытных психологов и антропологов. Вот так и придушил бы ее, ей-богу! Но подобные чувства к иммигрантке, во все стороны трубящей о своей экономической несостоятельности в написанных от руки рекламках, не вызывают гордости. В пятницу этот болван разбередил мою рану. Я бравировал своими благими чувствами, но это была всего лишь чистейшая видимость.

Однако, несмотря на наши с Кориной стычки и ее маленькую ложь, я начал утро, взглянув на нее иначе, и не показывая виду, что внутренне я вышел из себя, и на это были причины. В магазине нас было всего двое, и если она положила скрепки в коробку не для скрепок, то, может, скажешь, кто это сделал? Придя в магазин, я подошел к электроплитке, чтобы поставить кофейник, но Корина выхватила его у меня из рук.

- Оставь, я приготовлю, – сказала она.

Нечего даже и говорить, что это немедленно меня напрягло, ведь я уже пояснил свои мании в отношении кофе. Правда, я тут же подумал, что здравомыслящий человек не станет тратить нервы по таким пустякам, и меня как человека зрелого, здравомыслящего и разумного, начинающего новую жизнь, подобные вещи не должны волновать. Я должен расслабиться и быть великодушным. Я подумал о слове “сосуществование”, которое сейчас в ходу, и слабо возразил:

- Не нужно, я сам, не беспокойся.

Корина предлагала сварить мне кофе спустя несколько недель работы в магазине, и я отказывался по тем же самым причинам, по которым она мне предлагала. Несмотря на то, что изначально я нанял ее как домработницу, сейчас она таковой не являлась. Она была продавщицей, а между служащей и домработницей большая социальная разница. Эта разница вызывала у меня некоторые душевные сомнения: входило ли в ее служебные обязанности мыть магазин и начищать до блеска “Кристасолем” витрины и прилавки, но, видимо, оттого, что мне не нравилось убираться, и я никогда этого не делал (этим занималась мама), я очень быстро перелистнул страницу этических дилемм. Стыдно признаться, но я не возражал, когда Корина, засучив рукава, принялась за работу. Мне казалось, что она делала это по своей воле, и я чувствовал, что это избавляет меня от ответственности. В свое оправдание я мысленно сказал себе, что поскольку Корина в известной степени заменяла маму, то без всякого ущерба могла взять на себя какие-либо ее обязанности, но она никогда не варила кофе, прежде всего потому, что я никогда не просил ее об этом. Впрочем, мытье – вопрос неопределенный, с которым я всегда плохо справлялся, и который впоследствии имел две составляющих. Да будет вам известно, чашки, кофейник и все такое прочее я мыл сам, а вот уборка меня не касалась. [прим: “Кристасоль” – моющее средство для стекол]