Помню только, что я видел, как фигура одного из водолазов тоже отделилась от морского дна.

Должно быть, он дал сигнал к поднятию.

И его поднимали. Но поднимался он как раз по линии, проходившей мимо головы чудовища.

И я смутно видел, как эта проклятая змеиная шея вытягивалась вслед за поднимающимся водолазом, словно изумленная тем, что он, червяк, осмеливается приближаться…

Потом…

Потом я ничего связно не помню.

Помню только, что меня втащили на борт шлюпки. Втащили и одного водолаза: я видел его шлем рядом с моим шлемом.

Но в это мгновенье что-то со страшной, неудержимой силой дернуло канат, которым был привязан еще остававшийся на дне наш третий товарищ.

Толчок был так силен, что бот перевернулся, словно скорлупка, и все люди, бывшие в нем, посыпались в воду.

Но на борту «Сузи» уже, должно быть, заметили, что у нас что-то не ладится, и моментально спущенные боты подобрали всех нас и вытащили на палубу парохода.

Когда я пришел в себя, полное смятенье царило на палубе моего судна.

Матросы толпились около распростертого на палубе водолаза. Боцман Перазич тщетно пытался привести бедняка в сознание: водолаз был мертв.

Он не мог задохнуться, потому что в шлеме был постоянный приток воздуха. У него были здоровые легкие, как у быка, и он не изошел кровью от слишком быстрого изменения давления окружающей среды.

И, однако, он был мертв…

Единственное предположение — он умер от разрыва сердца.

Почему?

Чтобы ответить на этот вопрос, было достаточно взглянуть на его лицо, искаженное самой ужасной гримасой, какую я только видел в жизни.

И достаточно было видеть его выпученные и налившиеся кровью, остеклевшие глаза, в которых ясно читалось выражение смертельного ужаса…

Он умер, потому что на него в упор взглянули глаза «Зеленой смерти», и я понимал это, и я думал, что если бы и со мною было то же, то есть, если бы меня не подняли раньше, а проклятому подводному чудищу вздумалось бы вытягивать за мною шею и глядеть на меня зеленым огнем светящимися глазами, мои матросы увидели бы на палубе «Сузи» не меня, а только мое бездыханное тело, облитое липким потом…

Но второго водолаза не было. И оборванная, словно ножом перерезанная или зубами перегрызенная трубка для провода воздуха в шлем, оборванный канат, конец которого нам удалось выловить, ясно рассказывали о драме, разыгравшейся там, на дне: «Зеленая смерть» схватила своей гнусной отвратительной пастью нашего товарища.

Едва опомнившись, я вскочил на ноги и закричал неистовым голосом:

— Поднимай, поднимай пары! Скорее, скорее!

— Что случилось, командир? — испуганно допытывался боцман, передав мое распоряжение о поднятии паров в машинное отделение.

Но я не мог говорить.

— Пары, ради всего святого на свете, поскорее поднимайте пары! — кричал я. — Уйдем, поскорее уйдем из этого проклятого места!

— Машинист говорит, что пары подняты, но покуда еще ничтожно. Если сможем пойти, то только самым тихим ходом!

— Хоть по-черепашьи, лишь бы выбраться из этой бухты!

— Ладно! — отозвался бледный как полотно Перазич.

И потом, видя, что от меня толку не добьешься, принялся самостоятельно командовать судном:

— Поднимай якорь!

Я стоял на палубе, машинально и совершенно безучастно глядя на все, совершавшееся вокруг меня.

Все мои мысли, все мои думы были прикованы к морскому дну. Я думал о том, что только что разыгралось там. Я думал о каком-то совершенно неведомом миру колоссальном ящероподобном подводном животном, пожравшем на моих глазах одного из моих товарищей и убившем одним своим взглядом другого.

— Скорее, скорее! — торопил я боцмана, еле шевеля пересохшими губами.

— Сейчас, сейчас, командир! — отвечал он.

И все матросы понимали, что случилось нечто ужасное, нечто такое, чему имени нет. Они все были смущены, бледны, растерянны, как-то жались, сбивались в кучки, робко перешептывались друг с другом, опасливо поглядывая на тихо катившиеся к пустынному берегу волны.

— Скорее, скорее! Ради Бога, поскорее! — кричал я.

И вот паровая лебедка подтянула к шлюзам на носу оба якоря. Машина пошла. Завертелся за кормою винт. Пароход стал тихо, медленно выбираться от берега в открытое море.

Я облегченно вздохнул, снял фуражку и отер проступивший на лбу пот.

Но в то же мгновенье фуражка выпала у меня из рук. Да, я ясно видел то же самое, что видел там, на дне морском: саженях в пятидесяти или шестидесяти от нас из вдруг яростно забурлившей воды вдруг высунулось огромное туловище.

Я не умею, опять-таки, сказать, какой величины было оно: мне была видна только длинная шея да часть спины. Но, во всяком случае, сама шея от основания до конца головы была не менее трех или скорее даже четырех сажен, а та часть туловища с передними конечностями, напоминавшими ласты тюленя, была вдвое или втрое длиннее шеи. И, кроме того, оставался еще бесконечно длинный хвост, конец которого мелькал далеко позади туловища…

В общем, я едва ли особенно ошибусь, если скажу, что все тело «Зеленой смерти», взятое вместе, вытянутое, так сказать, могло равняться саженям двадцати.

Но в данный момент было не до того, чтобы соображать, сколько будет от головы до хвоста, и сколько от хвоста до головы…

Крик ужаса огласил палубу.

Большая часть матросов в паническом страхе бросилась гурьбой бежать, прятаться, куда глаза глядят.

Люди, словно ослепнув, натыкались на мачты, на бухты канатов, на стоявшие на палубе бочки и ящики. Иные, не добравшись до люков, падали и, подобно змеям, ползли куда-то. Другие, добежав до люков, буквально скатывались вниз, и, конечно, жестоко разбивались.

— Пушку! Пушку! — кричал я вне себя.

Этот крик заставил опомниться нескольких из матросов.

Во мгновенье ока около обеих наших пушек поднялась возня. За одно орудие взялся Перазич, за другое я лично.

Мне удалось очень скоро повернуть дуло моей пушки в ту сторону, где еще виднелось огромное и безобразное туловище «Зеленой смерти», и где вода яростно колыхалась, словно кипела.

Но в то мгновенье, когда я собирался выстрелить, новый крик ужаса отвлек мое внимание.

— Змея! Морская змея! — кричал кто-то из матросов, забравшихся на ванты.

Но это не была пресловутая сказочная морская змея. Да, действительно, нечто чудовищное плыло с моря, отрезая нам выход из бухты. И оно, если хотите, походило на морскую змею или вообще на змею, потому что над водой было видно добрых три сажени скользкого, зеленью отсвечивающего гибкого тела с бочкообразной громадной головой, имевшей висячие усы.

Но я-то понимал, что значит все это!

У чудовища, погубившего одного, — нет, двух моих водолазов, — был компаньон. Это он теперь плыл к бухте…

И еще вопрос, был ли он один?

Может быть, мне мерещилось?

Может быть, у меня мелькало и рябило в глазах?

Но нет, я видел, я видел! Здесь и там из волн моря высовывались, поднимаясь на большую или меньшую высоту, такие же безобразные бочкообразные головы. И воды всей довольно обширной бухты вскипали, бешено крутились, потому что их приводили в движение колоссальные двадцатисаженные зеленые тела с могучими хвостами, бешено хлеставшими волны…

Тем временем машинистам удалось значительно поднять пары и пароход шел уже довольно быстро.

Рулевой направил его несколько в сторону, будто стараясь поставить под защиту береговых скаль. Маневр, как кажется, удался: по крайней мере, добрых десять минут «Сузи» бежала по берегу, и ни одно из чудовищ, переполнявших бухту, кувыркавшихся в ней, гулко шлепавшихся о воду, не обращал внимания на бегство судна.

Но это длилось, повторяю, не больше десяти минут.

И вот в то время, когда мы были уже близки к открытому морю, словно по кем-то данному сигналу пять или шесть чудовищ с невероятной быстротой ринулись в погоню за нами.

Они плыли, держась друг около друга. Над водой были видны только лоснящиеся зеленоватого цвета круглые спины да тонкие длинные змеинообразные шеи, поддерживавшие бочкообразные головы.